ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСПОЖА РАБЫНЯ - Леонид Пузин

Проветрив комнату, Брызгалов закрыл окно и, будто бы отгородившись стеклом от вольных мыслей, опять заговорил о работе.

— Стало быть — Долгов… Что мы на него имеем?.. Показания Люмбаго, Аллы Анатольевны, Пушкарева и Свиристянкина — не впечатляет… Что ж — сориентируемся по ходу. Значит, Юрий Викторевич, так: "мозговой штурм" нам в основном не удался… нет, Сазонов, "Надежда", "Лотос" — кое в чём мы с тобой молодцы, однако в целом… сачкануть ни хрена не выйдет… ладно! Завтра с утра поработаем со свидетелями. С каждым, из бывших на юбилее Долгова. А сейчас, Юрий Викторович, я к экс-адвокату, а ты… нет, тебе к Долгову со мной не стоит… с Алексеем Дмитриевичем — лучше один на один! Так что, Юрий Викторович, до завтра.

Анисимов, попрощавшись, вышел из кабинета — Геннадий Ильич позвонил Долгову. Удачно. Бизнесмен оказался: во-первых, дома, во-вторых, трезвым и, в-третьих, склонным принять Брызгалова.

(Нет, Геннадий Ильич, зачем же по телефону. Разговор у нас наверняка будет долгим, а сегодня как-никак выходной, так что, если, разумеется, вас не затруднит, давайте ко мне. Посидим, посумеричничаем, покалякаем.)

Вопреки ожиданиям Геннадия Ильича, Долгов не стал темнить относительно культурно-просветительного центра творческой молодёжи "Надежда", а на все возражения морального порядка ответил с изрядной долей обезоруживающего цинизма:

(Говорите — рабовладельческий? Правильно! Спрос, как известно, рождает предложение, а потребность в вышколенных рабынях в известных кругах нашего общества есть — и немалая. Конечно, отчасти она удовлетворяется за счёт жён, любовниц, прислуги, но это — не то. С жёнами — вообще — более-менее удаётся справляться только выходцам из криминальных кругов, для которых женщина не человек по определению. Любовница может быть лишь сексуальной рабыней — в бытовом плане она не годится на эту роль. Прислуга — всем понемножку и никем в должной степени. Нет, чтобы получить универсальную рабыню, нужна длительная, квалифицированная подготовка. Почему, именно, универсальную? А как же! Ведь иметь возможность из женщины, как из воска, лепить свой идеал — это же заветная мечта большинства мужчин! Пылкую любовницу, послушную "дочку", исполнительную прислугу — в одном лице! Покорную, всегда и на всё согласную! Да каждый второй мужчина ради такой возможности не задумываясь продаст душу! Но ведь и женщины! Тоже ведь каждая вторая согласна быть игрушкой в руках обеспеченного мужчины! Так что — всё добровольно. Законов — во всяком случае, писаных — никто нарушать не собирался. А ханжи и моралисты пускай заткнутся — бизнес есть бизнес.)

Слушая пламенную проповедь Долгова, Геннадий Ильич почти восхищался красноречием, ловкостью и беспринципностью бывшего адвоката: "Такой при любой власти не останется без куска хлеба с маслом! Если надо, всегда сумеет защитить не то что рабство, а даже и людоедство! Да, теперь, я, кажется, понимаю, почему Игорь Олегович не сразу принял его предложение. Не потому, конечно, что не хотел допустить профанации своих идей — вздор! Алле Анатольевне это во сне приснилось! Нет, боялся, что Долгов его вместе с центром проглотит и не подавится! И, надо сказать, резонно боялся. А что, если?.."

По сути дела — увы: Алексей Дмитриевич не много помог следствию. Только подтвердил предположение Брызгалова: да, действительно, в понедельник Сазонов по его поручению ездил в Здравницу за документами. С какой стати такая спешка? Ему, Долгову, около пяти вечера позвонили из Москвы, попросив быть во вторник к пятнадцати часам. Ну, он и решил — заодно. Подписанный Бутовым и Свиристянкиным договор всё равно надо было визировать в Москве — вот и попросил съездить Дениса Викторовича. А что, кроме будущего директора курьерские обязанности поручить было некому? Да нет, знаете, вышло почти случайно: он как раз инструктировал Сазонова, конец рабочего дня — ну, и Денис Викторович сам, можно сказать, вызвался…

"Как же, сам! Иметь на побегушках будущего директора — чего уж, твоей хамско-рабовладельческой сущности, господин Долгов, не могло не льстить!", - отметил про себя Брызгалов.

— А по возвращении? Когда, Алексей Дмитриевич, вы узнали от Сазонова, что Бутов не явился на свидание — вы, вероятно, обеспокоились?

— Естественно, Геннадий Ильич. Ведь Бутов всегда был такой аккуратный. Однако, что с ним случилось несчастье… нет, мысль мелькнула, но так… где-то на периферии сознания. А вот Денис Викторович — да! Сразу запаниковал. Будто предчувствовал… С вокзала из автомата он мне позвонил вскоре после двенадцати ночи — и я минут пять понять ничего не мог. Запинается, перескакивает с одного на другое — пришлось даже немного рявкнуть. Чтобы не причитал как баба. Ничего — успокоился. Смог рассказать толково. Но чтобы самого Дениса Викторовича… Нет, Геннадий Ильич, не понимаю…

— Я, Алексей Дмитриевич, тоже. Во всяком случае — пока. Однако — очень хочу понять. И, будьте уверены, пойму обязательно!

Эта, в запальчивости высказанная им неопределённая угроза ничего, в смысле психологического давления, Геннадию Ильичу не давала — Долгов не тот человек, которого мог бы смутить дешёвый следовательский трюк — но, будучи высказанной, явилась неплохим противоядием от цинизма и беспринципности экс-адвоката.

— Как видите, Алексей Дмитриевич, всё замыкается на создаваемый вами центр творческой молодёжи. Так что, очень прошу, хорошо подумайте, кому это ваше начинание могло стать поперёк горла? Причём — из ваших добрых знакомых? Ибо — прокурор вам, конечно, уже сказал? — Сазонова почти наверняка застрелили на вашем юбилейном вечере.

— Ещё бы, Геннадий Ильич! Сказал, конечно. Позвонил сразу после вашего с ним разговора. И знаете, если честно, лицезреть вас я имею честь в основном поэтому. И более — только поэтому столь откровенен с вами. Посвящаю во все подробности провалившегося, — а со смертью Бутова оно, конечно же, провалилось — начинания.

— Полноте, Алексей Дмитриевич, не скромничайте! Вы же сами сказали, "новой аристократии" требуются вышколенные рабыни — стало быть, институт "неорабовладения" имеет в России прекрасные перспективы! — а вы человек упорный. Если дело сулит доход — смерть одного из организаторов вас, разумеется, не остановит!

— Всё, Геннадий Ильич, не так просто. Для примитивного рабства женщин найти и вышколить — не проблема. Но "господа", которым нужны такие рабыни, денег за них платить не будут. Они, повторюсь, всякую женщину считают даже не за рабыню, а за бессловесную тварь: чуть выше кошки, но гораздо ниже собаки. И, соответственно, располагая властью, с "тёлками" — о, великий и могучий русский язык! — не церемонятся. Так что — речь не о них. О мужчинах — ищущих идеала. Естественно — о богатых мужчинах. Которые, заметьте, в глубине души от "господ" из криминального мира отличаются только одним: им хочется, чтобы женщина добровольно признавала их безграничную власть. Не тяготилась бы своим рабским положением, а, напротив, служа своему повелителю, чувствовала себя счастливой. Вспомните, Геннадий Ильич: "Жена да убоится своего мужа", - это же не так, не с бухты-барахты! Это же тысячелетняя мудрость предков! В церковном обряде венчания нашедшая классическую формулировку!

— На что, Алексей Дмитриевич, могу вам заметить, что распространённый среди уголовников взгляд на женщину как на скотину — выражение ещё более древней и ещё более почтенной (никак не менее, чем десяти тысячелетней) "мудрости". Впрочем, — а о перспективах "неорабовладения" в России Алексей Дмитриевич говорил увлечённо, с жаром, и Брызгалов, не желая идти на поводу у бывшего адвоката, попробовал возвратить Долгова с небес на землю, — дискуссию на эту увлекательную тему давайте отложим до лучших времён. А пока, Алексей Дмитриевич, подумайте — а? Может быть, всё-таки вспомните кого-нибудь из своих знакомых? Кому вы этим своим "молодёжным центром" перебежали дорогу? Ну, например, Николаю Ивановичу? Ведь, насколько я его знаю, прокурор должен был просто вскипеть от негодования, проведав о ваших замыслах? Кстати, Алексей Дмитриевич, не могу взять в толк, как вы решились пригласить на свой юбилей Люмбаго и Бутова? Фигурально выражаясь, за одним столом свести кошку с собакой?

— Ничего, Геннадий Ильич, удивительного. Николай Иванович мой давний друг, а Бутов, на данный момент, являлся важным деловым партнёром — нельзя было не пригласить. Что же до их личных взаимоотношений… боюсь, Геннадий Ильич, что вы хоть и моложе меня, но за жизнью успеваете хуже! Бизнес есть бизнес — личные симпатии и антипатии ему ни в коем случае не должны мешать. И потом… Николая Ивановича вы, смею заметить, знаете очень плохо. Судите о нём по школьным шаблонам: мол, если хотел привлечь к суду "рабовладельца" Бутова — значит, должен быть убеждённым противником рабства. Хотя в жизни всё несколько сложней… Ведь, надеюсь, вы не думаете будто Николай Иванович в девяноста восьмом году сам по себе взъярился на Бутова? Без всяких намёков со стороны? Нет, Геннадий Ильич — не с моей. Другое дело, что после, увлёкшись, Николай Иванович значительно вышел за указанные ему рамки. Но его тоже можно понять: как же, он, главный прокурор нашего города, не в силах посадить какого-то ничтожного выскочку! Вина которого для Николая Ивановича была очевидна! Я, конечно, пробовал его урезонить, говорил, что времена нынче другие, но… упрям как чёрт! Пожалуй, главный недостаток Николая Ивановича: чуть что — напролом. Однако — отходчив. Зла подолгу не держит. А с той его неудачи — ну, когда он не смог посадить Игоря Олеговича — прошло ведь уже два года… Нет, Геннадий Ильич, ваш пример никуда не годится: если исключить бытовые убийства, когда из ревности или в пьяной ссоре, убивают всегда из-за денег. Да, вы можете возразить, что также — из-за стремления к власти? Согласен! Однако в нынешние времена деньги и власть в сущности зеркальное отражение друг друга: власть даёт деньги — деньги дают власть.