ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСПОЖА РАБЫНЯ - Леонид Пузин

После столь нелицеприятной оценки его интеллектуальных метаний Геннадию Ильичу не оставалось ничего иного, как закурить. Что он и сделал.

— Наверно, Юрий Викторович, ты прав… сам удивляюсь, как мне иногда удаётся хоть что-то расследовать… найти и задержать преступника… и даже — собрать доказательства для суда…

Думал Брызгалов или не думал, но ответил он риторически ловким ходом. По сути — беспроигрышным. Я, дескать, такой сякой: некулёма, растяпа, неуч — но почему-то у меня всё получается? Или отчего-то дико везёт — или… не может же без конца везти?

— Да… а вообще — спасибо. Подковырнул вовремя. А то действительно — запсиховал как девушка. Ну, этого… слегка забеременевшая. Вот и порю горячку… А если, Юрий Викторович, по сути — могли, конечно, Сазонова убить и не в "Поплавке". Ведь если там Гавриков и обнаружит несколько капель его крови — ещё ничего не значит. Пьяный ведь — мог пораниться обо что угодно… Далее: джинсы и куртка. Куртка, сам понимаешь, работает на "Поплавок". Разумеется, малость очухавшись, он мог уйти и без куртки, но чтобы потом, протрезвев, разгуливать в одной рубашке — холодно же… А джинсы, Юрий Викторович, вообще наводят на очень любопытные размышления. В этих запачканных джинсах Прохоров и Кондратьев видели его в понедельник вечером. Вернее, ночью — после двадцати трёх часов. В электричке — вскоре после платформы "Здравница". И в них же — в среду — Сазонов отправляется на юбилей к Долгову?! Нищий музыкант — к миллионеру! Возможному работодателю! Такое могло быть только в одном случае! Если Сазонов запил сразу — вернувшись из Здравницы! Во вторник по черному пил весь день, а в среду, вспомнив о приглашении, пытался "культурно" опохмелиться. Не совсем безуспешно — хоть с некоторым опозданием, а добрался-таки до "Поплавка". Жирный вопрос: почему??? Чем Денис Викторович был до такой степени выбит из колеи, что, рискуя испортить отношения со своим "благодетелем", сорвался в запой?

— Хочешь, Геннадий Ильич, продолжу? Какая нелёгкая вообще понесла Сазонова в Здравницу? Да ещё — в день убийства Бутова? Почему Долгов из-за пьяного музыканта устроил публичную выволочку охраннику? Чем это Сазонов до такой степени ему приглянулся? Почему, наконец, прокурор, озабоченный тем, чтобы не пропустить первые залпы салюта, отправился на поиски свободного туалета, а не отлил прямо с палубы? В речку. Ведь у гуляющей в "Поплавке" новой "аристократии" это считается чуть ли не шиком, — подхватил Анисимов, ещё не до конца израсходовавший свои критические стрелы. — Ладно, насчёт прокурора — снимаю. Из-за хорошего воспитания он, предположим, не успел ещё полностью охаметь. И подобных, Геннадий Ильич, вопросов и ты, и я можем задать с десяток. Без подготовки. А если чуть-чуть подумать, то такими вопросами не только нас с тобой, но и Шерлока Холмса вместе с Эркюлем Пуаро и комиссаром Мэгре ничего не стоит загнать в угол! К чёрту, Геннадий Ильич! Ты же не хуже меня знаешь, что девяносто процентов всей этой муры, обычно, не имеют никакого отношения к делу! Ведь у тебя же есть план — и вполне реальный! — вот и давай по плану: гости Долгова — кто, где находился во время салюта — муторно, понимаю, зато надёжно. Без зауми.

— Не зря, Юрий Викторович, ох, не зря Зубов тебя мне определил в помощники! — скрывая подступающее раздражение, попробовал пошутить Брызгалов. — Боится, видать, полковник, что на этом деле, работая в одиночку, я могу малость повредиться умом… А что, — после недолгой паузы почти всерьёз продолжил Геннадий Ильич, — могу! Когда потерпевший, его окружение, убийца — сплошь ненормальные, то отчего бы и следователю за компанию чуточку не сойти с ума?!

Чёрный юмор, как это часто бывало, помог Брызгалову снять напряжение и, закурив новую сигарету, он обратился к Анисимову уже вполне по-начальнически:

— С гостями, Юрий Викторович? Поработать, стало быть, предлагаешь? Добро! Я, значит, займусь Долговым и Пушкарёвым, а ты… Нет, — осекся Брызгалов, — с охранниками чуток погодим… Ты эти деньги… ну, которые Бутову от "Надежды"… проследил "от" и "до"? То есть, на счету "Лотоса" — они, как поступили, так себе и лежат? Без движения?

— Нет, Геннадий Ильич, не успел. Я ведь сам факт перевода выявил только в пятницу. А в субботу — Сазонов. Сначала его поиски, потом опознание — прогулка на катере в обществе исключительно словоохотливого специалиста по утопленникам: сам посуди — когда?

— Сейчас, Юрий Викторович! Я поговорю с Пушкарёвым, из соседнего кабинета, а ты здесь — на компьютере. Попробуй — на сайт к налоговикам… Доступ знаешь?

— А если не знаю — ты, Геннадий Ильич, подскажешь?.. а ведь и подскажешь! То-то полковник с тобой так носится! Нет, Геннадий Ильич, когда "уедал" тебя в пустом фантазёрстве — признаю, был глубоко не прав… жук ты ещё тот… навозный… не хуже, чем я, умеешь в земле копаться…

— Сказал бы уж, Юрий Викторович, прямо — в говне. Увы, такая у нас сыскарей планида… Стало быть — знаешь. Ну, вот и действуй. А я пока звякну Фёдору Степановичу. Обрадую, так сказать, своего знакомца.

Пушкарёв, узнав голос Геннадия Ильича, сразу рассыпался в благодарностях, не давая следователю сказать ни слова. Эти излияния в устах прожжённого дельца звучали бы приторно и фальшиво, если бы не страх, тщетно за ними скрываемый. И страх, разумеется, вызванный не опасением за здоровье Веры Максимовны — что Пушкарёву в глубине души до её здоровья дело если и не десятое, то уж никак не первостепенное, это Брызгалов заподозрил сразу, с первого дня знакомства, несмотря на все по этому поводу истерики Фёдора Степановича — нет, разбуженный смертью Лисовского, страх возмездия. Причём, возмездия не за какие-нибудь конкретные подлости и преступления — ибо оправдывать себя Фёдор Степанович умел ничуть не хуже, чем всякий из нас — а возмездия вообще. Если угодно, по аналогии: Васечкина отравилась — Лисовский умер; Сидоренко загремела в психушку — Пушкарёв???

Поэтому, сделав скидку на его болезненную экзальтацию, Брызгалов перебил Фёдора Степановича только тогда, когда он, исчерпав весь свой резерв благодарностей и комплиментов, перешёл к прогнозам о перспективах Веры Максимовны на выздоровление. Перебил намеренно неделикатно: отчасти из-за того, что искусственная сентиментальность дельца, когда разговор заходил о его любовнице, начинала уже основательно тяготить, отчасти — из-за желания поскорее перейти к интересующему предмету.

Как и следовало ожидать, о самом юбилейном вечере Пушкарёв ничего интересного не поведал: да, конечно, на другой день после убийства Бутова устраивать торжество было неловко, но что делать? Отменить? В деловых кругах этого бы не поняли. И что? Из приглашённых явились все? Ну, да. Кроме Лисовского и, конечно, покойника. Так Бутов, значит, тоже был приглашён Долговым? Хотя — и не близкий друг? Естественно. Ведь у Игоря Олеговича с Алексеем Дмитриевичем давние деловые связи. А конкретнее? Особенно — в последнее время? В частности, по поводу контракта между "Лотосом" и "Надеждой" он, Фёдор Степанович, ничего не слышал? Нет. А если бы и слышал — есть, знаете ли, такое понятие, как деловая этика… и распространяться о чужих коммерческих соглашениях… это ведь не официальный допрос?

После едва ли не двадцати минут ускользаний, увиливаний и недомолвок единственно конкретным, чего Геннадию Ильичу удалось добиться от Пушкарёва, были имена пяти человек, относительно которых Фёдор Степанович мог сказать, что видел их в продолжение всего салюта — от первого и до последнего залпа.

Записав все названные Пушкарёвым Фамилии, Геннадий Ильич мученически вздохнул: оставались сущие "пустяки"! У Звягинцева расспросить о Хайрулине, у Хайрулина о Звягинцеве; у каждого из них — о виденных ими третьих лицах; у тех, в свой черёд, о четвёртых; и далее — по цепочке: о каждом у каждого из гостей "Поплавка"! У Долгова, разумеется, не забыть спросить о Люмбаго и Пушкарёве, а также — о названных Пушкарёвым третьих лицах: кого из них во время салюта Алексей Дмитриевич зрел воочию — и так далее, и так далее… Тихо ненавидимая Брызгаловым, но, к его огромному сожалению, большая и едва ли не главная часть следовательской работы.

О, как замечательно всё складывалось по началу! С гарантией даже не на сто, а на сто один процент. Ибо он, по своей прошлой деятельности прекрасно знающий, что Начальству всегда требуется именно сто один процент, планируя покушение, исходил из этого магического числа. Бог, чёрт, судьба — он не знал, кто из этой троицы взялся руководить его предприятием, но кто-то, (а без Начальства нельзя!) да взялся, и за пресловутый процент кто-то, значит, с него да спросит. И в случае с Бутовым — действительно: видя его добросовестность, этот, Надзирающий Сверху, устроил всё наилучшим образом — сразу же после убийства организовал такую грозу, что если и оставались какие-нибудь следы, то ливень их многократно смыл. Вот только Сазонов…зачем всё-таки Надзирающий послал музыканта на перекрёсток именно в то время, когда он проезжал мимо? Или? Неужели по Бутову он в чём-то недоработал? Или непоправимо промедлил, или неосмотрительно поспешил? И музыкант в этом случае ему был послан в виде пробного камня: как, дескать, среагируешь на искушение? Поддашься соблазну или найдёшь в себе силы его отвергнуть? Да… но если бы знать: в чём заключался искус? Чтобы убить Сазонова? Или — напротив — не убивать?