Епитимья - Рид Рик Р.

А она поворачивалась к нему, брала его член в руку и вводила его в свое влажное нутро, и они лежали, слитые воедино, быстро и бесшумно двигались, стараясь, чтобы их движения не разбудили остальных ребят.

Он мог пойти к ней и сейчас.

Не хотелось оставаться одному. Поднимаясь по лестнице, он старался вытеснить из своего сознания образы сна. А они упорно не уходили, все медлили, гибкие и сильные, как память. Джимми заставлял себя не думать о Мирэнде, представляя себе ее удивленное бормотание, когда он скользнет в ее двуспальную постель, тепло ее гладкого тела, когда оно прижмется к ней.

Сейчас это было все, чего ему хотелось. Он остановился у ее двери, прислушиваясь. Даже звук ее дыхания или храп, услышанные через дверь, были бы утешением.

Но дверь была сделана из плотного дерева, она не пропускала звуков, и Джимми бранил себя: вот дурак, мог знать это раньше. Он протянул руку и медленно повернул дверную ручку. Услышав, как она со щелчком открылась, он быстро распахнул дверь и тут же закрыл ее за собой — так же проворно, чтоб она не скрипнула.

Лунный свет, освещая комнату, бросал луч на холмик на постели. Джимми на цыпочках шел по деревянному полу, вздрагивая от каждого скрипа, и наконец добрался до постели.

Когда он поднял одеяло, реальность стала ускользать от него, как гладкая простыня, и образы сна вновь ворвались в сознание.

На постели лежала только горка подушек, сложенная так, чтобы имитировать очертания тела спящего человека.

Джимми закрыл глаза, его колени стали ватными. Он рухнул на постель, вдыхая запах духов «Пачули» и дешевого спиртного — Мирэнда. Скомкав угол подушки, он зажал его в руке и с силой ударил кулаком по матрасу — удар, и еще раз, и еще, и еще...

Глава 21

Это было странное ощущение — почти полная раскрепощенность. Ричард размашисто шел по улице, Джимми Фелз не отставал от него.

Когда, думал он, я в последний раз так рано выходил на улицу в воскресное утро? Годы и годы, нет, десятилетия назад, если не считать посещений мессы.

— Мы не можем еще поддать ходу? — Джимми уже почти бежал. Он считал, что Мирэнда, по всей вероятности, вернулась в заброшенной многоквартирный дом, в так называемый «Чикен Армз». Он почти реально видел ее там, выглядывающую из окна, как всегда погруженную в свои странные мечты, — вот она надевает новый удивительный наряд, чтобы отправиться в нем куда-то этой же ночью. Куда?..

Ричарда пугало выражение безнадежности и страха в глазах мальчика. Он знал это выражение — у него был опыт общения с мальчиками в возрасте Джимми, теми, кто доверял ему. Кто приходил к нему домой, чтобы получить наставления в религии.

Он не должен думать об этом сейчас, когда Джимми поверил в него, обратился к нему за помощью.

Наконец они добрались до угла Лоренс и Кенмор. Ричард огляделся вокруг — нет ли на улице кого-то из прихожан, кто бы засек его в раннее воскресное утро с мальчиком-проституткой.

— Вот оно. — Джимми указал на осевший трехквартирный дом, сложенный из кирпича, — точную копию многих жилых строений в этом районе.

Десять или двадцать лет назад это было удобное жилье. Теперь же здание поднималось над мостовой как памятник разложению и гибели. Светлый кирпич, насколько возможно дотянуться, был испещрен надписями, нанесенными цветной тушью из распылителя. Окна-эркеры, которые когда-то открывали жильцам дома вид на сквер, улицу, соседние строения, теперь зияли дырами, замаскированными фанерными заплатами. Парадная дверь покорежилась и криво висела на петлях. Объявления на нескольких окнах нижнего этажа предупреждали, что здание предназначено на снос, а незаконно вторгшиеся в него лица подлежат выдворению.

— Здесь ты и живешь? — спросил Ричард.

— Да. Здорово, правда?

Джимми теперь обгонял его, и Ричард едва поспевал за мальчиком. Выщербленный, проросший сорняками тротуар вел к парадной двери.

Джимми остановился, огляделся вокруг и, убедившись, что за ними никто не следит, нырнул внутрь трущобы.

Ричарду хотелось думать, что Джимми действительно найдет там Мирэнду, но здравый смысл подсказывал другое: комната окажется пустой.

Он следовал за мальчиком, шепотом повторяя слова: «И не введи нас во искушение», надеясь, что его молитва будет услышана.

Когда Ричард вошел в комнату, Джимми сидел на корточках в углу и, уставившись в пол, курил сигарету.

— Ее здесь нет, — выдавил из себя Джимми, не поднимая головы, — похоже, что и не было...

У Ричарда беспомощно опустились руки. Что сказать убитому отчаянием парню? Он-то знал, что теперь делать: надо обратиться в отделение полиции и сообщить обо всем, что происходит. Там соберут воедино элементы головоломки, и тогда, может быть, придет решение.

Но Джимми этого не хотел. И все же внутренний голос говорил Ричарду: «Старший здесь ты. И ты должен принимать решение».

Он подошел к Джимми и присел рядом с ним на корточки. Джимми, кажется, не замечал его присутствия.

Приподняв голову мальчика за подбородок, Ричард сказал:

— Мы найдем ее, и всех остальных ребят — тоже.

Он попытался улыбнуться, но уныние, исходящее от Джимми, начало заражать и его.

Он достаточно долго был священником в этом приходе, чтобы знать: если тут случается беда, то это уж действительно беда. Сбывшиеся надежды и светлое будущее — это для тех, кто живет на севере города, в просторных пригородах, на берегу озера Мичиган...

Джимми было всего тринадцать лет, но он уже усвоил уроки улицы, уроки утрат и предательства.

Ричарду так хотелось доказать ему, что он ошибается. И прежде всего вытащить его из болота этой улицы — ее несчастий и отчаяния. Показать ему, что Бог существует.

— Джимми, мы не должны терять веры.

Джимми покосился на священника сквозь завесу дыма.

— Веры — во что? — пробормотал он, и голос его прозвучал как у маленького обиженного мальчика, впрочем, таким он и был. — Веры в то, что Бог делает все правильно? Где был Бог, когда меня насиловал этот псих? Где был Бог, когда я должен был слушать, как мою мать бьет и трахает каждый подонок, который приносит ей бутылку виски?

Ричард положил руку на плечо Джимми и сжал его.

— А тебе не кажется, что есть все же основание для веры?

Мальчик не шелохнулся. Ричард убрал руку и поглядел на застывшую в предутреннем покое улицу, на ярко-синее небо и подумал, как обманчиво все.

Если вот так лечь и доверчиво смотреть на небо, можно подумать, что там тепло и уютно. Но небо, как и многое другое, таит в себе горькую ложь...

Ричард сел рядом с Джимми.

— Меня тоже порой посещают сомнения. Меня, священника. Ты веришь этому?

— Нет! — Джимми раздавил ногой на полу сигарету и отфутболил ее.

— Право же, это так. Когда я вижу, что улица делает с такими славными детьми, как ты...

— Брось, Ричард. Я уж и прежде слышал лекции служащих департамента социального обеспечения...

Ричард рассмеялся, но смех его был невеселым. Как пробиться к этому мальчику? Мальчику, который оказался умнее, чем он думал. Ричард прислонился к стене, чувствуя, как виски наливаются головной болью.

С обостренным чувством вины и одиночества, которое вспыхнуло в нем, он хотел бы сейчас оказаться у алтаря церкви Святой Сесилии, когда он высоко поднимает освященную облатку, чтобы затем преломить ее со словами:

— Возьми это и съешь, потому что сие — тело мое. — Теперь он произнес бы их не так равнодушно, как раньше.

А как легко было ему, двигаясь сквозь толпу прихожан и поднимая чашу, говорить:

— Возьми и испей это. Здесь кровь моя — кровь нового и вечного завета.

Когда же эти слова утратили для него свое глубинное значение? Когда подвижничество священника стало просто работой, ничем не отличающейся от труда компьютерного программиста или каменщика, — просто работа, а не зов души? Сколько лет прошло с тех пор, как он не просто служил мессу, а верил в то, что говорит?