Озверевшая - Кристофер Триана

— Он этого не заслужил, — сказала я.　

Но это была неправда. Они все это заслужили.　

Я налила себе еще вина, безмолвно празднуя. За исключением монстра, пухнущего в моем животе, год был потрясающим, а ведь только перевалил за середину. Все шло по-моему: даже если случались ошибки, я обращала ситуацию в свою пользу, полагаясь на ум, безжалостность и удачу.

— За Дерека, — сказала Дакота, поднимая бокал.　

Мы чокнулись и выпили в его честь.　

«За Дерека, — подумала я, — оказавшегося после смерти полезней, чем при жизни».　

Эми опустила бокал:　

— Думаете, занятия снова отменят? Если да, нужно куда-нибудь прокатиться.　

***

Они не только повесили на Симону убийство Дерека, но и обвинили ее в смерти мужа. Это было в газетах. Во всех книгах по криминалистике, которые я читала, говорилось, что чаще убивают близкие, чем незнакомцы. Газеты не называли причину, по которой Симона попала под подозрение. Думаю, детективы поверили, что она оказалась убийцей Дерека или наняла киллеров, и предположили, что она причастна и к убийству мужа. В ночь его смерти с ней была Кейтлин, но ведь она это не подтвердит. Симона могла говорить о своей невиновности до посинения. С ее перепиской в Сети, никто бы ей не поверил. У нее был мотив для убийства Дерека, и можно назвать сотни причин, по которым жена захочет избавиться от мужа. Может, она обнаружила, что мистер Блэкли ей изменял, или хотела получить страховку, или он просил у нее развода, тогда как она была против, а может, ее просто тошнило от звуков футбольных матчей, доносящихся из гостиной. Симона серьезно вляпалась, и этот кошмар должен был окончательно свести ее с ума. Я бы не радовалась сильней, убив ее своими руками.　

Ну, если только чуть-чуть.　

У меня кончилось мясо Дерека.

28

Теплый летний ветерок овевал мое тело, когда я взлетела в воздух и, сделав сальто, вернулась в руки Саммер Скотт и Мэнди Кларк, моих баз[19], и еще одной чирлидерши, Конни, заднего споттера[20]. Школа снова открылась после траура по Дереку, но через две недели занятия кончатся. Только не наши тренировки. Мы должны оставаться в прекрасной форме. Наш тренер, миссис Моррелл, дунула в свисток, чтобы вызвать следующую группу. Девчонкам предстояло сделать сплит-лифт[21]. Ветер растрепал наши косички и хвостики. Грязно-белые волосы миссис Моррелл — вышедшие из моды перышки — вставали волной, когда она щурилась на солнце.　

Мы с Мэнди взяли энергетики с трибун и уселись. Облегченно вздохнули, когда холодный металл прикоснулся к бедрам.　

— В следующем году перейдем на шестой уровень, — мечтательно сверкая глазами, сказала она. Открытка, а не девочка. — Будем старшими в группе.　

— От лагеря чирлидерш до Международного молодежного турнира долгий путь.　

— Это точно. Я думаю снова записаться в лагерь. Хочу быть готовой к следующему году — к Национальному чемпионату и так далее.　

— Да пожалуй, ты права. Миссис Моррелл уже запланировала тренировки в парке. Я просто не хочу все лето заниматься одним чирлидингом.　

И ты беременна.　

— У тебя другие планы? — спросила Мэнди.　

— Я точно что-нибудь придумаю.　

В другое время я бы запланировала курсы или еще что-нибудь, но весна выдалась, мягко говоря, беспокойной. Нужно было столько всего сделать — претворить в жизнь черные, мерзкие мысли, которые делали меня живой. Я чувствовала, как они таятся на краю каждого рассвета, вползают в мою жизнь, словно тараканы. Они наполняли мою голову красным шумом, топили мои сны в крови и дарили кошмары, где искаженные версии моих родителей пытали на горящих игровых площадках. Тела, раздутые слоновьей болезнью, пузырились ожогами и источали гной, мать в петле свисала с качелей, отец был распят на шведской стенке. И всем правил голод, ужасный и ненасытный. Он пожирал меня изнутри, словно рак.　

Мэнди подняла плечи:　

— Год выдался просто безумный, да?　

***

Я подскочила на постели от боли.　

Она пронзила меня как раскаленная кочерга, разворошила внутренности, опалила от пищевода до ануса. Матку свело судорогой, и я закашлялась и перекатилась набок на случай, если меня вырвет. Я вся вспотела и тряслась, как в лихорадке. Из вагины толчками вырывался воздух. Кровь пульсировала в ушах. Даже зубы болели.　

Траходемон орал внутри, нас обоих ломало.　

Я кое-как села и попыталась слезть с кровати, но пуля агонии настигла меня, и я рухнула на пол.　

Как хорошо, что отца нет дома!

Я начала подниматься, но в животе забурлило, и судорога отправила меня на пол. Я поползла к ванной на четвереньках, надеясь, что успею прежде, чем что-нибудь вывалится из одной из моих дырок. Оказавшись внутри, я выбралась из одежды и залезла в ванну. Включила горячий душ. Сидела под ним и хныкала. Мне стало легче, но живот еще болел, и эта боль угрожала обернуться новой, более страшной.　

Ты должна накормить его.　

Я постаралась умаслить его сырыми стейками и яйцами, но это была лишь затычка для дамбы, продолжавшей трескаться.　

— Мне нужно время, — сказала я траходемону.　

Мои кишки словно взорвались. Я содрогнулась всем телом, сбила шампунь и гель для тела с полочки.　

Ты должна накормить его.　

Должна накормить его немедленно.　

Я вгрызлась в кутикулы, отрывая маленькие кусочки плоти и глотая их. Боль стала ослабевать, но я знала: этого мало. Очень мало. Подушечки больших пальцев на ногах загрубели от чирлидинга, так что я вцепилась в них, отрывая полоски жесткой, сухой кожи. Они были больше кутикул, и жевала я дольше. Подождала, пока закуска уляжется в животе — в животе траходемона, — и откинулась назад, надеясь, что она его сдержит. Но боль вздулась снова, как газовый пузырь. Нарастала постепенно и неотвратимо. Я начала биться, пытаясь ее унять, разбрызгивая воду, в то время как мои крики отражались от стенок ванны. Когда боль достигла ослепительного крещендо, внутри меня что-то сломалось и я в панике схватила женский станок с края ванны. Поддела пластиковую оболочку ногтями, разломала ее и вытащила лезвие.　

Не желая светить шрамами, я вонзила его с внутренней стороны бедра и едва это почувствовала — так сильно болел живот. Рука тряслась, и мне пришлось поддерживать запястье, чтобы линии были прямыми. Вырезав прямоугольник два на три, я сунула край лезвия под кожу и начала водить туда-сюда, отделяя кожу от плоти под ней. Показалась кровь, размывая линии, так что я переместилась под кран, чтобы порез оставался чистым.