Голова королевы. Том 1 - Эрнст Питаваль

Винт подняли и освободили тиски.

— Кранмер, — простонал несчастный. — Кранмер!

— Вот признание. Вы теперь довольны? — спросил Гардинер судью. — Если желаете, перейдите к третьей степени пытки, но вы видите, что он не выдержит более!

На полу лежала бесформенная кровавая масса.

Палачи отнесли Бэклея в тюремную камеру, перевязали ему раны, а по прошествии недели ему объявили смертный приговор через колесование. Но затем, по особой милости королевы, ему была дарована жизнь и наказание было заменено пожизненным тюремным заключением.

Слабый, истерзанный страданием Бэклей вздохнул свободно. Мария даровала ему жизнь, но жизнь на гнилой соломе в беспросветном мраке тюрьмы! Он скрежетал от бессильной злобы, но мысль об ужасах пытки заставляла его молчать.

Так начала Мария свое кровавое царствование.

По признанию Бэклея был арестован архиепископ Кранмер, родоначальник англиканской церкви. В Лондон явился папский легат и на торжественном заседании парламента, в присутствии всего королевского двора, объявил, что королевство освобождено от еретиков и что вводится суд для преследования тех, кто не пожелает добровольно вернуться в лоно единой святой церкви. По всей стране были разостланы шпионы, и у кого находили библию или книги лютеранского вероучения, тех призывали на суд и подвергали пыткам.

Сын Карла I, наследный принц Филипп Испанский, предложил свою руку королеве Марии, несмотря на то что она была обручена девять раз и была на двенадцать лет старше его. Чтобы Англию превратить в католическую страну, церковь дала Марии в помощь этого чопорного, мрачного испанского владыку.

И вот началось кровавое царствование, более ужасное, чем тирания Генриха VIII. В течение трех лет сожгли на кострах около тысячи человек. От шестидесятисемилетнего епископа Кранмера потребовали, чтобы он отказался от своего учения и перешел в правоверную католическую веру. Угрозами заставили старца подписать свое отречение, но, когда он увидел, что его все же не помиловали, он отказался от своего отречения и был приговорен к сожжению. Идя на костер, Кранмер протянул в огонь свою правую руку, подписавшую отречение, сжег ее на медленном огне и тогда только вступил сам на костер. Жестокостям фанатизма противопоставлялось геройство мучеников, так как всегда насилие и преследование порождают упорное сопротивление.

Восьмидесятилетний епископ Латимер обратился к епископу Ридлею, когда они оба были возведены на костер:

— Будь бодр, мой брат, мы сегодня зажжем для Англии факел, который с Божьей помощью никогда не угаснет.

Горе и ужас наполняли страну. А в Уайтхолле вероломная королева Мария мучила супруга своей навязчивой нежностью, желая его любовью вознаградить себя за утерянную молодость. Он помогал ей преследовать еретиков с неумолимой строгостью, но все же остерегался удовлетворять все ненасытные желания ее мстительного сердца. Мария повелела объявить смертный приговор своей сводной сестре, принцессе Елизавете, и он был бы приведен в исполнение, если бы не вмешательство Филиппа. По его настоянию Елизавету освободили из заключения и предоставили ей для жительства замок Вудсток.

Мог ли Филипп, спасая Елизавету, предвидеть, что приговорит к смерти собственного сына, дона Карлоса, и будет претендовать на руку спасенной?!

Глава четырнадцатая

У ЦЕРКВИ ПАРИЖСКОЙ БОГОМАТЕРИ И В ЛУВРЕ

В школе утонченности и разврата, откуда вышли остроумные безнравственные короли и изящные, легкомысленные принцессы, воспитывалась и Мария Стюарт.

На долю наследника французского престола выпало счастье сорвать роскошную шотландскую розу, переселенную на французскую почву. Мария Стюарт пышно расцвела: она была высокого роста, красива собой, в глазах светились ум и невинность, голос был нежный, мягкий, а руки чрезвычайно изящны. Но более всего привлекательной и неотразимой была ее очаровательная улыбка. Когда ей исполнилось семнадцать лет, при участии депутации шотландского парламента был подписан контракт о ее бракосочетании с дофином Франции, на основании которого принц получил титул и герб короля Шотландии.

По этому контракту за Марией Стюарт был утвержден титул «королевы-наследницы», а ее мать, Мария Лотарингская, была назначена регентшей с обязательством поддерживать законы и неприкосновенность Шотландии. Будущий старший сын Марии Стюарт от брака с дофином должен был получить корону Франции, в случае же если бы родились исключительно дочери, то старшая из них должна была сделаться королевой Шотландии.

Мария Стюарт, улыбаясь, подписала все то, что было договорено за нее и занесено на пергамент. Юная мечтательная невеста видела в этом скучную формальность, но отнюдь не клятвенное обязательство. Ее советники хорошо знали это и в дальнейшем использовали как нельзя лучше; не прошло и двух недель, как от Марии потребовали новое обещание, по которому Шотландия была бы присоединена к Франции.

Мария Стюарт подписала бы двадцать договоров, чтобы только ускорить свою свадьбу. Она была счастлива в любви к дофину и была готова исполнить желания всего света, лишь бы видеть вокруг себя веселые, довольные лица. Наконец 19-го апреля 1558 года настал желанный день, когда ее головка украсилась короной, перевитой миртовым венком.

Торжественное шествие было великолепно. Впереди шествовал блестящий отряд королевских стрелков в шлемах, панцирях, в зеленых, вышитых золотом кафтанах и ярко-красных рейтузах; затем следовало духовенство с кадильницами и хоругвями, под золотым балдахином кардинал Лотарингский в сопровождении четырех епископов нес Святые Дары в золотой капсуле, украшенной драгоценными камнями; Мария Стюарт шла под белым балдахином, который несли двенадцать человек: герцоги и графы. Далее следовали молодые девушки в белых затканных золотом платьях и сыпали лилии и розы под ноги красавицы-невесты. Роскошные каштановые кудри рассыпались по ее дивным плечам, белоснежную шею окружало драгоценное кружево, а платье было из белого атласа с жемчужной отделкой. В руках она несла распятие, усеянное бриллиантами, и четки из изумрудных шариков. За ней следовали придворные дамы. Дофин был в королевском одеянии, сопровождаемый вельможами, чувствуя уже себя властелином Шотландии. Огромное количество гвардии и конницы заключало шествие невесты.

За ним следовали под красным балдахином Екатерина Медичи, в сопровождении шести французских принцесс, далее королевская лейб-гвардия в красных и голубых мундирах, и наконец король, под красным бархатным балдахином, украшенным жемчужными лилиями. Шестнадцать князей несли балдахин, за ними шли дворяне и хор музыкантов в роскошных одеждах.

Громкие радостные крики толпы сопровождали Марию Стюарт до самого входа в собор, где ее ожидал кардинал Бурбонский, чтобы благословить.

К паперти, где шотландские дворяне встречали королеву, стали протискиваться трое молодых людей. Конвой хотел отогнать их, но одна из придворных дам, заметив это, обратила внимание Марии Стюарт. Королева узнала молодых людей и отдала приказание, чтобы их пропустили.

— Это — англичане, — пробормотал Георг Сэйтон, — это трусы из Кале!

— Это — друзья! — возразила Мария Стюарт и ласково кивнула трем иностранцам и поручила сенешалю пригласить чужестранцев к празднествам, чтобы представить их королю.

Три иностранца слышали слова Сэйтона. Выждав, когда королева со своей свитой прошла, один из них схватил Сэйтона за руку и шепнул:

— Если вы — не негодяй, то следуйте за мной!

Молодой лорд повернулся к нему и, смерив презрительным взглядом, ответил:

— Если вы — не дурак, то поймете, что я теперь занят другим делом и подождете, пока кончится церемония.

— Пожалуй, — усмехнулся тот, — раз придворная служба для вас важнее собственной чести.

Георг Сэйтон покраснел и, несмотря на указание епископа глазговского, руководителя депутации, следовать к алтарю, вышел из церкви боковым ходом. Трое иностранцев последовали за ним.

— Ах, все трое? — спросил он насмешливо. — Это похоже на разбой. Впрочем, я готов. Знаете ли вы какое-нибудь надежное место, где можно испробовать действие шотландского клинка на английских спинах?

— Сударь, — вмешался старший их трех, — ваши слова пустое хвастовство, но вы нравитесь мне, у вас есть отвага. Если вы согласны, спустимся под мост; нам никто не помешает, все заняты торжеством. Вы оскорбили всех нас троих, поэтому обязаны дать удовлетворение каждому из нас в отдельности, если только первый сразу не убьет вас.

— Предложение говорит в пользу вашего ума, сударь, — ответил Сэйтон, — только одно мне не нравится. Королева, по-видимому, интересуется вами. Если вы убьете меня, то у нас будет два свидетеля нашего честного поединка — если же я убью вас, то у меня не будет свидетелей. — И поспешил к спуску, чтобы там дождаться своего первого противника.