Английские эротические новеллы - Алекс Новиков

Момент был упущен, и камень вылетев из катапульты, упал в воду, не причинив обороняющимся вреда.

— Лучники, наш выход!

Теперь корабли сблизились. Пираты кричали, размахивая абордажными саблями и раскручивая веревки с кошками на концах над головой.

Глаза Эвелины блестели, волосы растрепались, и в этот момент она казалась прекрасной лесной дикаркой.

— А теперь мой черед! — Гилфорд вытащил меч и пошел в рукопашную.

«Мы победили! — поняла Эвелина. — Только капитан живым не сдался!»

Три дня спустя Эвелина переступила порог замка Гилфорда.

Много дней и ночей наслаждалась она с возлюбленным тем счастьем, которое надеялась найти в своем браке. Каждый такой день, каждый миг стоил любого из безжалостных ударов плети, стоил тех мучений, которые она перенесла за пять лет. Ради него.

Но, по мере того как проходили неделя за неделей, сэр Гилфорд Уэст стал замечать почти неощутимое остывание взаимной страсти. Необъяснимый оттенок рассеянности в настроении и холодок в отношении к нему.

Она не меньше его боялась, что любовь их может выгореть — как случилось в браке. Но ей казалось, что она не в силах убедить его или себя в важности этого неясного ощущения. И она чуть не плакала от бессилия и невыразимого словами страха.

А потом, однажды утром, она проснулась оттого, что он, приподняв ночную рубашку, целовал ягодицы. Глянув в его горящие глаза, она догадалась, что сэр Гилфорд Уэст прочитал дневник наказаний, и попыталась встать. Но тут взгляд скользнул дальше, и она неподвижно застыла, потрясенная. На подушке лежала свежая розга.

— Я был глупцом, простите меня! Я был недостаточно требователен к Вам! — потерянно бормотал сэр Гилфорд Уэст.

Мне начинает казаться, что меня удерживает какая-то сверхъестественная сила. Прекрасное создание! — продолжал он, подходя к ней ближе, но с великим почтением. — Так молода, так хороша, но обречена терпеть позор и мучения. Кто может не плакать над тобой? Двадцать лет слезы не наполняли мои глаза, а теперь я плачу, глядя на тебя. Но этому суждено свершиться, ничто не спасет тебя. Мы с тобой оба — слепые орудия судьбы, неудержимо влекущие нас по предназначенному пути, как два корабля, которые несутся по бурным волнам, а бешеный ветер сталкивает их между собой на общую погибель. Прости меня, и расстанемся как друзья. Тщетно старался я поколебать твою решимость, но и сам остаюсь, тверд и непреклонен, как сама несокрушимая судьба.

— О чем Вы, господин мой? — Эвелина непонимающе посмотрела на него.

— Пока я не прочел описания наказаний в Вашей «Летописи», такие подробные, такие обстоятельные — я не понимал правды. Я думал раньше, что годы экзекуций были просто Вашей жертвой ради меня, что Вы хотите забыть их!

— Но… так и есть, господин мой! — пораженно запротестовала она.

«Неужели, он решится? — сердце женщины отчаянно билось. — Ради спасения наших чувств я готова на все!»

— Да, моя дорогая, я внимательно прочел все, но скажите честно, были Вы всего лишь жертвой? — вдруг спросил он.

Она внезапно залилась краской. И отвела глаза, зная, что он прав.

— Посмотрите, — он подвел к окну, прикрыв ей глаза, и убрал руку, — вот вам мой сюрприз!

Внизу, в центре двора, работники устанавливали деревянную кобылу, копию той, что стояла в тюрьме.

«Нет! — Ноги внезапно отказались держать ее. — Это не кобыла, а Троянский конь, пронесенный в крепость!»

Сердце женщины отчаянно билось, готовое выпрыгнуть из груди, она поняла, что перестала лгать самой себе.

— В городе каждый месяц проходит ярмарка, — сэр Гилфорд Уэст произнес над самым ухом, — я послал туда за целой общиной!

Она выдохнула и обмякла.

— Теперь, моя сладкая, надо раздеться, — тихо приказал он, — полностью!

Эвелина стянула платье и рубашку, а сэр Гилфорд Уэст взял розгу и прикоснулся прутьями к ягодицам своей ненаглядной леди. Свежие ветки укололи кожу, и тело — снова ожило.

— Лизни! — последовал новый приказ.

— Соленая? — Эвелина почувствовала, как колени стали мелко дрожать.

— Клянусь именем господним, — с сегодняшнего дня Вы найдете во мне самого требовательного из любовников, во всей Нормандии! — прошептал сэр Гилфорд.

— Требуйте от меня всего что захотите. Никогда не щадите меня, господин мой, и я отдам Вам все, что у меня есть. Это все, чего я когда-либо хотела! — просто ответила она.

Он крепко прижал к себе, поцеловал, а потом взял за руку — и они пошли вниз по лестнице, к кобыле и толпе.[73]

Надо сказать и о последних днях лорда Оливера Хаксли. Дружба с алкоголем и знакомство Анной Болейн, одной из жен короля Генриха VIII не довела его до добра. В результате вслед за распутной королевской женой на плаху отправились многие.

Хотя рыцари и пользовались большими правами, но зато, если они совершали какой-нибудь проступок, противный уставу рыцарства, тогда их разжаловали. Если при посвящении в рыцари церковь благословляла рыцаря на долг чести и мужества, то она же и предавала того же витязя проклятью, если он оказывался недостойным носить такое высокое и почетное звание и не исполнил данного им при его посвящении торжественного обета.

Разжалование Лорда Хаксли сопровождалось такими обрядами, которые наводили ужас даже на постороннего зрителя. Порка несчастной леди Эвелины не шла ни в какое сравнение с тем, что испытал ее муж на пороге смерти.

Так как суд признал лорда виновным в измене, коварстве и вероломстве, исход был один — смертная казнь. В приговоре говорилось, что преступник прежде будет разжалован.

Для приведения в исполнение приговора на площади устраивали два помоста или эшафота; на одном из этих помостов приготовили места для рыцарей, и для судей вместе и их помощниками.

На другой помост вывели осужденного рыцаря, в полном вооружении. Перед осужденным воздвигли столб, на котором повесили опрокинутый щит преступника, а сам он стоял лицом к судьям. По обеим сторонам осужденного сидели двенадцать священников в полном облачении.

На церемониях разжалования рыцарей всегда особенно много толпилось зрителей, так как подобные церемонии происходили очень редко и потому возбуждали в толпе большое любопытство.

Когда все было приготовлено, то герольды читали во всеуслышание приговор судей. По прочтении приговора священники начали петь похоронные псалмы протяжным и заунывным напевом; по окончании каждого псалма наступала минута молчания.

Мертвая тишина водворилась на площади, умолкла и толпа, теснившаяся вокруг помостов.