Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье - Дженни Нордберг

Сербский историк и этнолог Татомир Вуканович предполагает, что женщины, которые жили как мужчины, – и предположительно мальчики, которые росли как девочки, – это, возможно, всемирный феномен. То, что практики, очень похожие на бача пош, когда взрослые женщины живут как социализированные мужчины, существуют в современной Албании, которую отделяет от Афганистана множество стран, говорит о вселенской и исторической потребности в них в патриархальных обществах.

Таким образом, превращение дочерей в подобие бача пош, возможно, практиковалось в других странах и тщательно скрывалось на протяжении всей истории.

Глава 16

Воин

Шахед

Сетарех зовет меня:

– Идите сюда! Сейчас же! Скорее!

Пока чуть ли не бегу через сад из своего гостевого домика к внешним воротам, вижу, как она закрывает охранникам дорогу своим телом. Позади нее стоит другая фигура, гораздо более высокая, вся одетая в белое.

Охранники в изумлении смотрят на Сетарех, которая размахивает руками в самой что ни на есть неженственной манере и объясняет им: да, она знает, что на территории действует правило «никакого огнестрельного оружия». Да, она понимает, что все гости мужского пола должны пройти личный досмотр. Просто дело в том, что этот гость – на самом деле женщина, и по этой причине они не должны ее касаться. Она должна еще раз это объяснить?!

Сетарех расставляет руки в стороны, чтобы не дать им подойти к гостье в белом. Охранники смотрят на меня, ища подтверждение тому, что говорит Сетарех: это действительно правда? Ваш гость на самом деле не мужчина?

Они кивают в сторону Шахед.

– Да, просто пропустите ее. Она женщина. Я это гарантирую.

Шахед – подруга Надер, и для непосвященных она выглядит просто как широкоплечий, атлетического сложения мужчина. Она приехала пораньше перед нашим совместным обедом.

Бородатые охранники не отступают, только поворачиваются друг к другу. Наконец, один из них, тот, что пониже ростом, уходит в сторожку у входа. Другой молча следует за ним. Из-за закрывающейся двери доносятся приглушенные смешки. Эту историю будут пересказывать еще не одну неделю.

Сетарех вписывает имя Шахед в журнал посетителей, лежащий на маленьком столике, чтобы избавить ее от еще большего смущения, поскольку она не умеет ни читать, ни писать. Шахед кажется невозмутимой, она приветствует меня коротким кивком. Это наш компромисс между рукопожатием и поцелуями в щеки, с которыми я уже научилась не лезть к своим знакомым. Я в ответ склоняю голову и прикасаюсь к левой стороне груди в уважительном приветствии, принятом между мужчинами. Она отмахивается от моих извинений за охранников: не стоит беспокойства, такое случается. Будучи членом элитного полувоенного полицейского подразделения, она умеет не выходить из себя из-за небольших разногласий, которые могли бы привести к большим.

Шахед обычно работает «под прикрытием» сразу в нескольких смыслах.

В удостоверении, выданном ей в подразделении, значится ее полное имя: Шахеда. И дата рождения. Ее мать не могла даже припомнить, при каком правительстве родилась Шахеда: здесь это самый надежный календарь для определения возраста. После безуспешных попыток определить свой возраст Шахед, когда поступала на службу, решила, что ей 28 лет и что она родилась зимой. Больше тридцати – вроде бы слишком старая, слишком близко к смерти. Да, она могла бы быть и старше; глубокие морщины вокруг рта указывают, что, возможно, так и есть. Но, с другой стороны, она не всегда хорошо питалась.

Американцы, которые прибыли в Кабул, чтобы тренировать ее, никогда не задавали излишне дотошных вопросов о ее возрасте или поле. На самом деле они были очень хорошими людьми. Шахед поняла это, когда увидела их женщин. Женщины-инструкторы были очень похожи на нее саму. Широкие плечи, обветренная кожа, бейсболки – было видно, что они прагматичны до мозга костей. Ни одна женщина-инструктор не стала носить головной платок или юбку. И они тоже никогда не заговаривали на обычные женские темы: о браке там или о любви. Они просто учили Шахед хорошо стрелять и бегать быстрее и дольше, чем она, казалось, была способна.

Она восхищалась их солнечными очками, их блестящими тренировочными костюмами, ценила их шутки, когда они в качестве поощрения произносили пару слов на дари, похлопывая ее по спине, если она хорошо справлялась с тренировкой. Мужчины шарахались от прикосновений женщин-тренеров, но Шахед было приятно. Как-то раз она позаимствовала у одной из них солнечные очки фирмы «Оукли», и другая сфотографировала ее в этих очках. Это был ее самый крутой образ – даже лучше, чем когда вся ее команда получила толстенные огромные толстовки с буквами DEA – точь-в-точь такие же, как носят некоторые американцы. Шахед хранит свою толстовку аккуратно сложенной дома, рядом с коробкой фотографий, на которых она позирует вместе с иностранцами: в форме, за обедом, обнимая друг друга за плечи. Всегда с улыбками, всегда подняв вверх пальцы буквой «V», в победном знаке.

Американцы не спрашивали и о том, почему она решила пойти в полувоенное подразделение, выбрав работу гораздо более трудную, чем обычные полицейские обязанности. Женщин-офицеров обычно назначали на посты охранников в министерствах, где они обыскивали посетительниц. В такого рода служащих всегда есть потребность, но эта работа казалась Шахед совершенно неинтересной и с малыми шансами на продвижение.

В основном вопрос упирался в деньги. Когда она впервые завербовалась в афганские национальные полицейские силы, ее избрали тренироваться в закрытом городке иностранцев для работы в антинаркотическом подразделении. Это добавляло еще 70 долларов в месяц в дополнение к обычным 250. Шахед была благодарна: это казалось ей просто шикарной зарплатой, на которую она могла прокормить всю свою семью из 12 человек. Может быть, хватит даже на послемолитвенный пикник как-нибудь в пятницу, мечтала она, – роскошь, о которой ее родственники частенько говорили в будущем времени, «когда все будет лучше». Хлеб, курица и лимонад на всех в каком-нибудь саду… Отслужив не один год, она все еще мечтает о пикнике. Он символизирует для нее высшее удовольствие – нечто такое, что могут позволить себе богачи. Но пока ее зарплаты на это не хватает.

Повышение, а с ним и более высокое жалованье еще могут случиться в ее жизни, как ей представляется. Если Всевышний позволит ей жить. Ее умение обращаться с «глоком», «макаровым» и «калашниковым» завоевало ей звание второго по меткости стрелка в подразделении. Умеет она и пользоваться ножом. Во время полевых операций один нож заткнут за ее ремень, а другой пристегнут ремнями к ноге, чуть выше пустынных ботинок, поверх камуфляжных штанов. Шлем и защитные очки почти полностью скрывают ее лицо, и когда они всем подразделением надевают снаряжение, нет никакого способа отличить ее от других членов команды – мужчин. По росту Шахед во время построения оказывается где-то в середине шеренги, и контуры ее мышц не уступают мускулатуре других.

Когда ее глаза скрыты защитными очками, люди прислушиваются к тому, что она говорит своим низким, глухим голосом. Они даже уступают ей дорогу. Некоторые поднимают вверх руки, давая тем самым понять, что сдаются. Они почти никогда не бегут. Большинство просто опускаются на колени, когда она этого требует, заложив руки за голову, не протестуя против пластиковых наручников.

Подразделение Шахед всегда прибывает без предупреждения, часто в темноте. Как-то раз мужчина плакал у ее ног, умоляя не убивать его. Ей стало неловко. Она попросила его встать, чтобы он снова мог быть мужчиной.

Она знает, каково унижение «на ощупь». Она знает это по тем дням, когда ее зарплата уже потрачена и она не может позволить себе заплатить за автобус и идет домой пешком – все полтора часа вдоль одной из гор, которые окружают Кабул, где на крутых склонах разбросаны глиняные хижины, которые так и грозятся сползти вниз при каждом сильном ливне. Здесь, наверху, нет электричества, нет отопления, очень слабое сотовое покрытие, и каждый горизонтальный слой земли подчеркивает классовое разделение. Чем выше, тем непривлекательнее земля, тем беднее жители. Именно здесь ложится зимой первый снег и дольше всего держится безжалостная летняя жара.

Все, кто селится так высоко над городом, прокладывают собственные дороги, сами ищут воду и – если могут себе это позволить – сооружают собственный источник электричества из перезаряжающихся аккумуляторов советских времен. Это место на социальной лестнице лишь на пару ступеней выше постоянных лагерей беженцев в пригородах Кабула, где спустя десятилетие после начала одной из крупнейших гуманитарных операций за жизнь этого поколения дети по-прежнему замерзают насмерть зимой{106}.