Огненная купель Шантунга - Александр Борисович Чернов

деловито вела огонь. Звонили указатели, выкрикивались плутонговым командиром лейтенантом Бушем установки прицелов.

Подойдя к Бушу, я спросил, хорошо ли работает их электрическое горизонтальное наведение и, получив утвердительный ответ, вместе с ним стал смотреть в бинокль на неприятельские крейсера и новые английские броненосцы, которые оказались лежащими на параллельном курсе. На них то и дело вспыхивали огоньки выстрелов, и был слышен свист снарядов, ложащихся впереди «Сисоя».

Заглянув через амбразуру вперед, я увидел у борта «Севастополя» ряд столбов воды от падающих снарядов, который приближался к броненосцу, и вдруг правый борт его начал окутываться черным дымом с желтоватым оттенком, в нем вспыхивало пламя. Видимо, сноп падающих снарядов, ложившихся раньше недолетами, дошел до «Севастополя» и обрушился на него. Буш рассказал мне, как его артиллеристы выстрелили два шестидюймовых снаряда по внезапно появившимся в прицелах «Очакову» и «Аскольду», уходившим полным ходом от японской колонны. Выстрелы были от неожиданности. К счастью, похоже, промазали.

В это время случился вывод из строя нашей носовой 12-дюймовой башни, у которой от сотрясений при стрельбе вырвало вилку передачи горизонтального управления башней. Вилку, погнутую, отправили исправлять в мастерскую.

Появился первый раненый. Унтер-офицер, стоявший под флагом, которому расшибло осколком ключицу и, похоже, изрядно попало в ногу. Его вели вниз под руки двое матросов, причем он громко стонал. Вид первого раненого на меня сильно подействовал; на команду же он в первый момент подействовал, по-видимому, еще больше: видны были устремленные на него со страхом многие глаза. Кругом «Сисоя», а в особенности несколько впереди его, то и дело поднимались столбы воды, столбы черного дыма; слышался шум летящих снарядов и разрывы их с каким-то особенно высоким звуком, напоминающим сильно звон разбиваемого хорошего хрусталя. Временами все эти звуки покрывались грохотом выстрелов наших 12-дюймовых кормовых орудий, около башни которых я стоял.

Вообще же в воздухе стоял смешанный гул, обнимающий всевозможные звуки, от самых низких, грохочущих, как отдаленный гром, до резких высоких звуков. Очень скоро я почти оглох, началась резь в ушах, и из правого уха потекла кровь. Стараясь ободрить себя звуком своего голоса, намеренно громко разговаривал с лейтенантом Залесским, сидящим наполовину открыто в 12-дюймовой башне и управлявшим ею. Его вид подействовал на меня очень успокоительно: такой же розовый, с распушенными усами, в чистом воротничке, он спокойно сидел, так, как будто был не в бою, а в морском собрании за ужином среди дам.

Временами слышался стон, и кто-нибудь падал; его тащили вниз. Было еще несколько раненых, один с оторванной рукой, у другого вырвана икра, но тех сводили вниз. Вдруг я точно оступился: я в это время стоял на рострах, причем правая нога была поставлена на ящик из-под машинного масла. Я упал, но сейчас же вскочил: оказалось, что в этот ящик на излете ударил громадный осколок и вышиб из-под моей ноги. Осколок этот, еще горячий, торчал поблизости и дымился, врезавшись в доски палубного настила.

Постояв еще две-три минуты, я спустился в 6-дюймовую батарею поделиться впечатлением с лейтенантом Бушем, как вдруг судно сильно вздрогнуло в носовой части. А потом еще раз. Прибежал минный квартирмейстер и доложил, что один снаряд ударил в якорный клюз, разворотил его и сделал полуподводную пробоину, в которую начала хлестать вода. Другой снаряд ударил вблизи 1-й пробоины, убил двух человек, отбросил мичмана Шанявского и людей, которые были с ним и принимались за заделку. Не медля, я побежал в носовой отсек. Туда уже сбегались люди трюмно-пожарного дивизиона. Сейчас же ясна стала необходимость задраить отделение, что и было немедленно исполнено под руководством трюмного механика, который одновременно с этим приказал трюмным открыть спускной клапан носового отделении, чтобы соединить его с турбинной магистралью.

Дальше я совершенно уже потерял счет времени, так как все время пришлось бегать и распоряжаться. Прибежал сверху минный механик Щетинин и радостно сообщил мне, что недалеко от нас тонет «Идзумо», а с ростр, по указанию старшего офицера, тонущим японцам наши матросы сбросили два спасательных плота и круги. Это известие дошло, очевидно, и до находящейся внизу команды, так как лица сразу стали веселыми.

Вдруг из кочегарки доложили, что тухнет освещение. Через пять минут была протащена летучая питательная проводка и освещение возобновилось. Вскоре у нас в шестидюймовом левом бомбовом погребе, возможно, что от упавших через трубу осколков, загорелись маты. Я прибежал к нему и застал трюмного механика Кошевого и минного механика Щетинина, открывавших затопление погреба. Но совсем заливать погреб не пришлось, так как не растерявшиеся его хозяева, не выходя из погреба, затушили пожар водою, и трюмный механик снова закрыл кран затопления. Погреб был подтоплен фута на три. Кошевой спустился вниз, дабы правильно организовать откачку.

Через некоторое время доложили, что в батарейной палубе попавшим через амбразуру снарядом разбита динамо-машина, работавшая на горизонтальную наводку шестидюймовых пушек. Приказав немедленно переключить магистраль горизонтального наведения на нижнюю носовую динамо-машину, я побежал в батарею и увидел, что у динамо разбит коллектор и исковеркана одна из стенок выгородки, в которой она стояла. Минер и минные машинисты уцелели. В батарее шла работа, неустанно громыхали орудия. Сверху тоже доносилась бойкая стрельба установленных в Кронштадте шестидюймовок.

Отправив минного механика Щетинина и гидравлического Еременко укреплять упором главную носовую переборку, я побежал выключать носовую часть магистрали освещения, так как освещение начало по всему броненосцу тускнеть и грозило совсем потухнуть из-за сообщения в носовом отсеке, в котором переборка носового отделения не выдержала, и вода начала заполнять весь отсек до главной носовой переборки.

Выключив носовую часть магистрали, отчего освещение загорелось полным блеском, я хотел идти на носовую станцию динамо-машин, как услышал через трап сильный взрыв в батарее и через минуту увидал спускавшихся по трапу лейтенанта Буша с черным от ожога лицом, ведшего под руку стонавшегор мичмана Всеволожского, у которого лицо, шея были черного цвета, тужурка обгоревшая. За ними вели еще раненых.

Не успели встретившие раненых доктора с санитарами взять их, как в жилую палубу повалил густой удушливый желтый дым пикриновой кислоты, который не давал возможности дышать – открываешь рот, хочешь вздохнуть и чувствуешь, что нет воздуха, а только какая-то горечь лезет в горло. Дым в момент заволок все, ничего не стало видно; полная почти тьма.

Все находящиеся на палубе бросились спасаться. Люди бежали, толкая и спотыкаясь друг на друга в паническом страхе; слышались крики, вопли. Кто-то отбросил меня в сторону так, что я чуть-чуть не упал. Задыхаясь от дыма, сунул себе в рот свой мокрый носовой платок и ощупью начал пробираться к трапу носового подбашенного отделения, около которого я находился. Найдя трап, я скатился