Черный передел. Книга II - Анатолий Баюканский

Сборщики на мгновение притихли, затем разом повернули к нему возбужденные лица, загомонили на разные голоса. И что поразило секретаря обкома, люди явно были разделены на два откровенно враждебных лагеря.

– Петр Кирыч, – кинулся к нему знакомый старый партизан. – Почему Ельцин развалил страну, наш Союз?

– А на хрена нам кормить всю жизнь чучмеков!

– Да здравствует свободная Россия!

– А партия? Нам, коммунистам, что делать?

– Ель-цин! Ель-цин! Ель-цин – молодец! Россия для свободных людей!

– Скажите нам что-нибудь, товарищ секретарь обкома. – Бывший партизан вплотную подошел к Петру Кирычу. Секретарю обкома очень не хотелось разжигать страсти, но в глазах старого человека таилась такая боль, что пришлось Петру Кирычу влезать с помощью рабочих на шаткую трибуну:

– Други мои! Что бы ни произошло, прошу хранить спокойствие. Немало мы с вами видели на своем веку всякого, горького и соленого до слез, знаем настоящую цену обещаниям светлого будущего.

– Сам и сулил это будущее! – зло выкрикнул кто-то из толпы. – Ишь, отъел ряшку!

– А что было делать, други мои? – картинно развел руками Петр Кирыч. – Мы тоже люди подневольные. За вами – бригадир да мастер, а за нами – Политбюро, ЦК, КГБ, эта компания пожестче будет.

В толпе угодливо захихикали. Это уже было кое-что. Петр Кирыч, опытнейший оратор, сразу смекнул: надобно разрядить обстановку, рассмешить людей. Вспомнил, как смягчила рабочих и сорвала забастовку Нина Александровна: налила всем по стопарю, и дело пошло.

– Немало мы с вами, други мои, видывали вождей, знаем каждому цену. Я вам один случай расскажу, сам тому был свидетель. Сидел, грешным делом, в высоком президиуме, когда секретарь ЦК Казахстана Кунаев вручал Леониду Ильичу Брежневу расшитую золотом тюбетейку. Брежнев шел мимо меня и бормотал: «Приступаю к священнодействию». Сам, помнится, поглядывал под ноги, чтобы ненароком не шмякнуться, как это уже однажды случилось с ним в Кремлевском Дворце съездов, когда на мраморной лестнице оказалась незакрепленной ковровая дорожка. Наш вождь упал и сломал руку… И наша сегодняшняя с вами жизнь похожа, видать, на ту самую мраморную лестницу. Можно сломать не только руку, но и голову.

Петр Кирыч зорким боковым зрением сразу увидел спешащую к нему Нину Александровну. Директриса раскраснелась и, как показалось Петру Кирычу, стала еще прекрасней и одухотворенней. Следом, как телохранитель, спешил их старый знакомец Русич. Словно легкое облачко набежало на лицо Петра Кирыча, на мгновение заставив его забыть обо всем: о толпе, ждущей его разъяснений, о развале Союза, о тревоге за собственную судьбу. Отогнал греховную мысль: «Отдал бы за вечное обладание этой женщиной и должность губернатора, и весь Союз Советских Социалистических Республик».

– Видите, други мои, – вновь заговорил Петр Кирыч, оборачиваясь к Нине Александровне, – сейчас влетит мне по первое число от вашего директора: отрываю людей от работы. Остается лишь пожелать вам держать высокую марку нашей «Пневматики», остальное… – Он махнул рукой, дескать, гори все синим огнем.

– Прошу вас, Петр Кирыч, зайти ко мне! – Жигульская старалась не смотреть ему в лицо, боялась, что бывший возлюбленный и высокий покровитель разглядит в ее глазах недоумение или даже злость. Ей не нравилось, что секретарь обкома направился прямо к рабочим, ибо прекрасно понимала, какие бури бушуют нынче в душе этого закоренелого партократа.

Петр Кирыч не стал пропускать вперед женщину, собственноручно отворил массивную дверь кабинета, задержал на мгновение ладонь на медной ручке, львиной голове, как бы давая понять нынешней директрисе, что все: заводоуправление, цехи, даже эту дверную ручку – соорудил он, Петр Кирыч Щелочихин. Не спрашивая хозяйку кабинета, отыскал вход в «опочивальню», вошел в помещение, жестом пригласив Нину Александровну следовать за ним.

– Я бы предпочитала, Петр Кирыч, беседовать в деловой обстановке, в кабинете! – Она нахмурилась, не двигаясь с места.

– Идем, идем, не строй из себя королеву. Лучше угости-ка секретаря обкома минеральной водичкой, душа горит, – опустился он на кожаный диванчик.

Нине Александровне ничего не оставалось делать, как войти следом, плотно притворив за собой дверь. Петр Кирыч, как всегда, гипнотизировал ее. Медленно извлекла из холодильника бутылку минеральной «Старососненской», два хрустальных фужера, ловко протерла вафельным полотенцем и наполнила их. Оба смотрели на лопающиеся пузырьки, словно больше ничего их не интересовало в этой уютной комнатке.

Петр Кирыч сбросил оцепенение, почувствовал стыд: в голову роем лезли не свойственные его возрасту и положению мысли. Захотелось овладеть этой желанной женщиной прямо сейчас, в кабинетике на кожаном диване, где, бывало, в счастливое время они любили друг друга. Взяв из рук Нины Александровны фужер, Петр Кирыч сделал несколько глотков. На него накатило лирическое настроение – подобного давным-давно не было. На память пришли стихи, вычитанные в журнале «Молодая гвардия». И… неожиданно для себя он, железный, несгибаемый, начисто лишенный романтики прагматик, вдруг откинулся на спинку дивана и как заправский оратор стал читать вслух:

Жизнь свихнулась, хоть ей не впервойСловно притче идти по кривойИ о цели гадать по туману.Там котел на полнеба рванет,Там река не туда повернет,Там иуда народ продает.Все как будто по плану идет…По какому-то адскому плану…

– По адскому плану? – переспросила Жигульская. Она уже вновь полностью пришла в себя. – Все врагов ловите? Внешних или внутренних?

– Разве не прав автор стихов?

– Абсолютно.

– Разве нам с тобой сегодня не приходится гадать о цели по туману? Сплошной абсурд! Разве можно представить себе журавлей, летящих куда-то без цели, без руля и ветрил.

– У нас, на «Пневматике», есть план, цель, как и у России.

– Мне всегда нравилось, когда ты дразнишь меня. Валяй! – Петр Кирыч махнул рукой. Конечно, никак не мог привыкнуть к тому, что Нина, его бывшая любовница, девка, которую он вытащил в свое время из тюряги, его воспитанница, ставленница, его гордость и его тайная радость, все чаще и чаще стала перечить ему. Но не это было самым страшным. Как ему докладывали верные люди, оставшиеся на «Пневматике», их директриса медленно, но верно стала переходить на противоположную сторону политических баррикад. О, как неблагодарен человек! Все забыла. Все! Давно бы ходила «по панели» или гнила в лагерях, не приблизь он ее к себе, не заставь учиться в институте. Наконец, именно он вывел ее на вершину, посадив в директорское кресло. – Ну, чего замолкла, возражай, спрашивай.

– Извини, Петр Кирыч, что не послушалась ночного совета, – заговорила Нина Александровна, – сегодня на заводе жаркий день: пошла опытная партия насосов. Хотя ночные звонки всегда загадочны.

– И опасны. Учти! – Петр Кирыч погрозил женщине пальцем. – Ну, что думаешь о главном событии? Говори прямо, не как член бюро обкома партии, а как моя подруга.

– Честно?

– Зачем нам фальшивить и лукавить.

– Хорошо. Вот ты, Петр Кирыч, взволновался, «распался Союз». Что же тут плохого? Радоваться нужно, а не огорчаться. Сколько можно «старшему брату» кормить-поить «младших братьев»? Таскаем их на загорбке, как инвалидов, а они… Зайди на любой российский рыночек, полным-полно «черных».

– У тебя все?

– Нет, не все. – Нина Александровна почувствовала, самое время поставить бывшего покровителя на место. За все ею сполна уплачено, она ничего больше не должна Щелочихину. – Сколько можно быть пугалом, вооружаться? Да и Россия не пропадет без Союза. Неужели тебя, Петр Кирыч, не радует открыто заявить: «Я россиянин!»

– Я советский человек, Нина. Советский! Я интернационалист.

– Добавь еще, что ты друг угнетенных всего мира! – Нина Александровна говорила с вызовом, надеясь, что это их последний разговор вне официальных стен.

– Не вступила еще в ДемРоссию?

– Пока нет, но… помнишь выражение «беспартийный большевик»? Так вот и я беспартийная демократка. – Чуточку отстранилась от нахмурившегося Петра Кирыча. В былые времена он бы, не задумываясь, ударил, но сейчас сдержался, сказал чуть слышно:

– Очень грустно и больно, когда самые близкие тебе люди изменяют, становятся врагами! – Щелочихин искренне в душе пожалел Нину, эту увлекающуюся женщину. Конечно, он видел дальше, чем она, глубже понимал процессы, происходящие в нашем обществе. – Попомни, девочка, мои пророческие слова: не пройдет и двух лет, как наша «свободная Россия» завоет по-волчьи, спохватится, да будет поздно, поезд уйдет, а мы все останемся в смуте. Неужто ты не понимаешь, умная баба, распад Союза – гибель всех республик? СССР был великой силой в мире, а Россия… Вся ваша идеальная Европа и та объединяется, а вы с Горбачевым…