Комендантский час - Олекса Гуреев

кем связан по работе. Вы ошиблись, девушка. — Он снова усмехнулся. — Да, крепко, видимо, вы провинились перед своим учителем и его женой... Не так ли?

Валя утвердительно кивнула и быстро пошла своей дорогой.

Десятиминутный разговор с незнакомым субъектом истощил ее невероятно. Подумала, что лучше всего сейчас вернуться домой, а для задуманной операции выбрать другой день. Начала болеть голова. Возможно, от сильного нервного потрясения. И надо же такому случиться! Теперь ясно, что этот человек удивительно похож на доцента П., а осадок в душе такой, будто она и впрямь говаривала с покойником. Слабость разливалась по рукам, ногам, по всему телу. Какая-то вялость и крайнее утомление сжимали грудь. Сумеет ли она в таком состоянии действовать решительно и точно? Но срывать операцию тоже нельзя, друзья не должны рисковать жизнью, ожидая ее в парке. Нет, она их не подведет.

Посмотрела на себя в зеркальце. И в лице — усталость, следы чего-то пережитого. Помады на губах не осталось — всю съела. Быстро все подновила, припудрила лицо, виски, где капли пота оставили блестевшие пятна. Вот только отражается настроение в глазах... Чтобы подновить его, одной косметики мало.

Находясь под впечатлением недавней встречи, не замела, как очутилась на Брест-Литовском шоссе. Миновала домик Сени Поддубного. До цели — один квартал. Вот и знакомые березки при входе в Пушкинский парк (там, где в июле 1962 года будет открыт памятник гениальному поэту), за ними — могучие ели и сосны, дубы в осенней позолоте. Сердце забилось учащенно.

Хорошо замаскировавшись, друзья лежали в десяти метрах от скамьи, на которую должны будут сесть Валя и офицер; она — левым плечом к нему, обязательно левым. Впереди, насколько охватывал взор, туманились в приближающихся сумерках пустынные аллеи, кое-где меж стволов стояли осиротевшие круглые киоски, как теремки, где когда-то продавали мороженое, газеты, разные сладости. Вдоль аллеи выстроились брошенные мусорные урны, похожие на гильзы от артиллерийских снарядов. Пушкинский парк, излюбленное место отдыха киевлян, выглядел сейчас не парком, а глухим лесом. Того и жди, что вот-вот пробежит изголодавшаяся волчья стая в поисках добычи или выйдет на прогулку флегматичный с виду медведь, прошмыгнет от куста к кусту серый зайчик. Тихо. Пусто. И только одна фигурка в светло-розовом, как пригасший лучик, одиноко маячит меж деревьями, медленно проходит то вперед, то назад. Это — Валя.

Вечерело. До комендантского «отбоя» оставалось чуть меньше часа, и хлопцы еще не теряли надежды. К общему напряжению прибавилось беспокойство о Вале. Что, если гитлеровец в последний миг разгадает ее движение и уклонится от удара или парирует его? Тогда все пропало. Выхватит пистолет и застрелит ее на месте. Хорошо, если они успеют предупредить этот выстрел. А если нет?..

Валя подошла к скамье, где должна будет сидеть с ним, посмотрела в сторону ребят, хотела убедиться, хорошо ли они замаскировались. Но не проронила ни слова. Не задерживаясь, повернула назад. Ей надо быть на виду. Раскурила сигаретку. Табачный дымок ложился к ней на плечо, как газовый шарфик.

— В этом парке, наверное, нет такой скамьи, на которой бы я не сидел с хлопцами или с девушкой, — шепотом проговорил Поддубный. — И на этой, что Валя будет сидеть, тоже штаны протирал. Раньше, бывало, каждым вечером — сюда, в Пушкинский.

— А почему ты его так облюбовал? — еле слышно спросил Третьяк.

— Во-первых, близко, а во-вторых, он ведь прекрасен, наш парк.

Валя совсем исчезла в густоте деревьев. Видимо, потеряла надежду на случайного пришельца и пошла к самому выходу из парка. Светло-розовый лучик погас, и от этого заросли стали еще сумрачнее. Валя не появлялась, и хлопцы уже начинали подумывать, не наткнулась ли она на большую компанию. Чего доброго, возьмут в кольцо и поведут куда захотят, как пленницу. И выручить ее не представится никакой возможности...

— Леня, это правда, что перед войной ты встречался с Валей? — спросил Поддубный.

— Правда.

— Закончится война, женись на ней. Прекрасная девушка. И женой хорошей будет.

— Тсс...

На аллее появились двое... Женская фигурка в светло-розовом, мужская — в сером. Хлопцы затаили дыхание, пальцы крепко сжали рукоятки пистолетов. Фигуры тем временем приближались, уже отчетливо были слышны голоса. Остановились, осматриваются. Валя показала на одинокую скамью и пошла к ней. Офицер шел рядом. Вот уже видны блестящие пуговицы военного кителя, погоны, белая эмблема на фуражке с длинным козырьком. У него полное моложавое лицо. Гитлеровец заложил руки за спину, будто хвастался своей выправкой. Валя чуть-чуть ускорила шаг, чтобы первой подойти к скамейке занять место на ее правом конце...

Села. А офицер не садился, стоял, продолжая держать руки за спиной.

— Фрейлен, тут холод, — послышался выразительный густой басок с плохим произношением русских слов. — Пойдем наш корпус, там отдельни комнат, греет, тепло.

— На природе так хорошо! — щебетала Валя. — Комната потом...

Офицер расправил плечи, посмотрел на верхушки сосен.

— О, я сам много обожай природу. И брать на фото пейзаж ошень любил.

Валя игриво спросила его:

— Может, господин офицер, и меня сфотографируете?

— Обязательно, фрейлен.

— Но почему вы стоите?

— Ну, карашо. — Он сел. — Скурим один сигарет и пойдем корпус. Битте!

— Спасибо, я курю свои.

Хлопцы видели, как Валя приготовилась открывать сумочку, чтоб достать пачку сигарет, они следили за каждым ее движением. Напряжение достигло своего апогея, дула двух пистолетов черными зрачками уставились прямо в спину гитлеровца. Валя застыла, выжидая, когда тот начнет раскуривать сигарету. Вот наконец вспыхнула спичка... Тогда она резко поднялась и наотмашь ударила в освещенное огоньком ненавистное раскрасневшееся лицо...

Все дальнейшее было выполнено молниеносно. Еще один удар молотком. Это сделали уже Третьяк и Поддубный. Офицеру на всякий случай забили кляпом рот, сняли с него форму, к тучному телу приладили колесо и поволокли в конец парка, где был заросший старый пруд. Последний толчок, и гитлеровец навсегда исчез под водой.

..Уже на квартире у Поддубного в карманах офицерского кителя обнаружили два пистолета (один маленький, дамский), полный кошелек немецких марок и серию фотографий. Все найденное сдадут кому следовало, а фотографии оставили себе.

Ночь. Комендантский час. Домой возвращаться рискованно. Остались на ночлег у Поддубного.

Я пишу эти строки, а передо мной лежат на столе восемь фотографий из коллекции