Солнце восемь минут назад - Анна Витальевна Малышева

– Где? – зачем-то спросила Александра. Волновало ее совсем другое.

– Я не совсем поняла. – Нина подошла к ней, едва не наступив на венку, лежавшую на полу. Художница не сделала ей замечания. – Где-то на съезде, не доезжая Ярославки. Там вроде строится какая-то развязка, в полях. Там и нашли. Из дорожной полиции сами позвонили папе, машина ведь на него.

– А…

– Мамы там не было, – предупредила ее вопрос Нина. – Машина уехала в кювет, застряла в куче гравия. Но все в исправности. А вот внутри никого не оказалось. Папа поехал в полицию. Он пять минут назад мне позвонил, сказал, что будет сообщать новости.

Александра, не отвечая, подошла к камину, положила несколько поленьев на груду золы, пошарила на выступе над очагом в поисках спичек… Отдернула руку – ей показалось, что она коснулась чьих-то влажных холодных пальцев. Ругая себя, взяла коробок. Но спички слегка отсырели и гасли, не успев загореться. Художница сидела перед камином в неудобной позе из-за перевязанного колена, делая вид, что поглощена разведением огня, а Нина после паузы продолжила:

– Не могу представить, что случилось. Зачем мама свернула на эту недостроенную развязку? Почему бросила машину и ушла? Ну, предположим, ошиблась дорогой в темноте, не смогла выехать из кювета задним ходом, но почему не позвонила?! Поссорилась с отцом, пусть, но есть же мы! Почему не отвечала на наши звонки? Что за ребячество?!

Александра снова чиркнула спичкой, та сломалась.

– Ваня с Игнатом обзвонили и обшарили все места, где могла оказаться мама. – Нина подошла к окну. – Ничего, нигде ничего. Смотрите, уже опять темно. Где она?

Девушка обернулась. Художница, не выдержав, взглянула ей в лицо.

– Не может ведь человек пропасть просто так? – спросила Нина, и в этот миг в ее голосе прозвучало нечто детское. – Этого просто не может быть!

Александра, промолчав, вытащила из коробка несколько спичек сразу и чиркнула ими одновременно. На этот раз ей удалось поджечь уложенные пирамидкой березовые дрова. Береста начала корчиться и чернеть, вспыхнули первые язычки пламени.

– Поддерживай огонь, будь добра, – обратилась Александра к Нине, поднимаясь. – Или полотна отсыреют и расслоятся. Я ненадолго отлучусь, мне нужен Жора.

– Вы можете думать о работе? – Нина смотрела на нее так, словно видела впервые. – В такой момент?

– А что мне остается делать? – художница сама поразилась тому, как бесстрастно звучит ее голос. – Я скоро вернусь. Следи за огнем.

Жору она обнаружила в столовой. Парень сидел на диване, глядя на огонь в большом камине, и даже не повернул головы при ее приближении. Его глаза были полузакрыты, казалось, он дремлет. Александра присела рядом и нащупала в кармане куртки бисерное кольцо.

– Скажите, – начала она, – и сразу простите за вопрос. Ваши мать и отец не были официально женаты?

– Ой, вам-то что за печаль? – простонал тот, открывая глаза. – Вам документы показать – паспорт и свидетельство о рождении? Отец не был женат на матери официально, но меня признал. Какая вам разница?

– Я это просто к тому, что вашего отца никто не искал, и вы, на правах сына, могли бы подать в розыск.

Жора уставился на нее так, словно услышал нечто кощунственное.

– В розыск? – уточнил он. – В полицию? Пойти и сказать, что четверть века назад пропал мой отец, ушел и не вернулся? А я тогда еще ходить не умел, да и некогда мне было? Так, что ли?

Александра вздохнула:

– Примерно так, видимо. Раз уж больше никто этого не сделал тогда, может, это сделаете вы сейчас?

– А вы не задавали себе вопроса, почему никто не сделал этого тогда? – саркастически осведомился Жора. – Почему Максим не собирался его искать?

– А вы знаете почему? – вопросом ответила художница.

– Знаю, – коротко ответил парень и закрыл глаза.

Александра не сдавалась.

– Я вас ни о чем не спрашиваю, но… Вам, возможно, известно, что ваш отец собирался вас обеспечить? Пока его не признают умершим, нельзя открыть завещание. Если оно есть, разумеется.

– Оно есть, – не открывая глаз, ответил Жора. – Мама мне показывала копию. Отец меня обеспечил. Он все завещал мне. А там немало.

Александра отшатнулась:

– Вам?! Так вы – владелец большого состояния, чистите снег, возите дрова, моете посуду?! Вместо сторожа и прислуги тут?!

– Для Максима я сделаю и больше. – Жора приоткрыл глаза. – А его в завещании, кстати, нет.

Александра начинала понимать.

– А Максим видел эту копию? – осторожно осведомилась она.

– Конечно, копия у него. Как и мой паспорт. – Жора повернулся и внезапно улыбнулся, показав свои скверные зубы. – Как и мое завещание.

– Ваше?!

– Да, я завещал Максиму все, что будет мне принадлежать на момент смерти. Мы, кстати, только что созванивались, я очень просил приехать, и он приедет. И это прекрасно! – Голубые рыбьи глаза блеснули. – Если бы вы знали, какой он добрый! Сегодня я буду видеть сны…

– Он что, продолжает давать вам метадон?!

– Иногда, – уклончиво ответил Жора. – Но потом перестает, для моего же блага.

– Я видела это благо. – Александра была вне себя. – Он же сознательно убивает вас этими ломками, неужели вы не понимаете?! Он ведь запер вас здесь и вашей смерти ждет!

Чтобы наследство получить!

Жора засмеялся и отмахнулся:

– Все не так! Тут как в сказке про смерть Кощея – заяц, утка, селезень… Не помню уж, в каком порядке они там были, но в конце – яйцо и игла. В моей сказке то же самое. Чтобы открыть завещание, надо, чтобы отец умер. Чтобы отец умер, надо признать его безвестно отсутствующим через суд. Чтобы признать его таковым, нужно обратиться в полицию с заявлением, что он исчез и мы год не имеем о нем известий. В нашем случае – не год, а четверть века. Ну, а когда завещание откроют и я вступлю в права наследства, я его получу. А как получу, так вскоре и умру, потому что у меня тоже есть завещание.

Жора вновь заулыбался, его явно забавлял потрясенный вид Александры.

– А если я умру до того, как вступлю в права наследства, то, думаете, Максиму достанется что-нибудь? Ни черта. Все достанется моей жене. Официальной жене, мы в ЗАГСе были. Максим ужасно ругался. Не знаю, где сейчас Наташа, давно не виделись, но на деньги она прилетит сразу. А ему все равно не достанется ничего. Разве в самом крайнем случае – когда умрут все.

Он встал, подкинул несколько поленьев в очаг.

– Думаете, я не знаю, что меня нельзя любить? – спросил он, не оборачиваясь. – Мною можно только пользоваться. Я сам себя ненавижу. Как пел Кобейн: «Я ненавижу себя и хочу умереть».

Александра тоже поднялась с дивана:

– То есть вы сознательно позволяете брату убивать себя?

– Да я ведь и так скоро умру, – просто ответил Жора. – Пойду-ка прилягу.

И заковылял к лестнице своей усталой, стариковской походкой. Александра рухнула на диван.

Максим приехал через час. За окнами вспыхнул белый прожектор, освещая въездную площадку. Александра даже не поднялась с дивана, где просидела все это время, выставив вперед, к огню, больную ногу. Когда открылась входная дверь, она не обернулась.

– Ну, что тут у вас происходит? – раздался за спиной голос Богуславского. – Время ужина, а где все?

– А все разъехались, и никто не вернулся, – спокойно ответила она.

Послышалось шуршание кожаной куртки – Богуславский сел рядом на диван. Александра не смотрела на него, но чувствовала его взгляд.

– Сюда никто не возвращается, – сказал он. – А местные вообще избегают поблизости ходить. Но отель я построил не для местных. Александра…

Художница повернулась к нему. Они сидели почти вплотную, и она смотрела на человека, который с первой встречи зачаровал ее, глядела в его водянистые глаза, бесстрастные глаза осьминога, и думала о маленьком смрадном шале, залитом кровью. Думала об ужасе привязанной