Между Лондоном и Москвой: Воспоминания и последние записи - Иоахим фон Риббентроп

Момент этой мобилизации, о которой нам в тот же день было конфиденциально сообщено, имеет для общей оценки кризиса крупнейшее значение. Она резко противоречит мнимому заверению Польши о ее готовности к прямым переговорам с Германией.

История, к которой в такой торжественной форме апеллировал премьер-министр Чемберлен в своей речи в палате общин 1 сентября 1939 г., решит вопрос, не само ли британское правительство своим проявленным в Берлине негативным отношением к германскому желанию вести переговоры и задержкой передачи данного предложения Варшаве в этот критический момент грубо нарушило взятые на себя в виде «добрых услуг» международные обязательства. Более того, оно явно обдумывало, как найти укрытие в зарослях затяжных тактических процедур. Особенно отчетливо это проявилось в телеграмме, которую Галифакс направил вечером в 18 час. 50 мин. 30 августа послу Гендерсону (она содержится в британской «Голубой книге»).

В ней Гендерсону дается указание предложить германскому правительству через польское посольство сначала пригласить Варшаву обсудить «инициативу проведения переговоров», хотя германское имперское правительство уже с 28 августа имело британо-польское обещание немедленной готовности к переговорам и ответило на него предложением их конкретной даты!

В предвечерние часы 30 августа британское правительство, как кажется, уже подготовило свою ноту германскому правительству. Оно дословно сообщило содержание этого ответа своему послу в Варшаве и только теперь поручило ему ознакомить польское правительство с текстом германской ноты. Одновременно из данной телеграммы видно, что британское правительство продолжает следовать своей тактике затягивания, советуя польскому правительству «без промедления» быть «при определенных условиях» готовым к прямым переговорам. Но совет этот дан не с целью, скажем, быстрого урегулирования кризиса, а — как многозначительно говорится в той же телеграмме — «с учетом внутреннего положения в Германии и мирового общественного мнения»! Однако под ссылкой на «внутреннее положение в Германии», согласно показаниям свидетеля Гизевиуса на Нюрнбергском процессе, можно подразумевать только наличие крупного заговора, участники которого в сотрудничестве с Англией намеревались свергнуть германское правительство[127].

Нота британского правительства, содержащая ответ на заявление Адольфа Гитлера от предыдущего дня (29.8), поступила в английское посольство в Берлине 30 августа между 20 и 23 часами. Посол Гендерсон договорился со мной о встрече в 23 часа. Учитывая позднее поступление ноты, беседа смогла состояться только в полночь. В меморандуме, который Гендерсон захватил с собой и передал мне, британское правительство отступало от своей позиции, занятой им двумя днями ранее (28.8). Тогда оно потребовало «немедленных прямых переговоров» в качестве «логичного следующего шага»; теперь же лондонский кабинет поддерживал предложение о проведении германо-польских переговоров хотя и «со всей срочностью», но «не сегодня же». При этом британское правительство явно желало германо-польской дискуссии уже не о предмете самого спора, а о «способе установления контакта и о подготовке обсуждения».

При передаче мне британской ноты посол Гендерсон в соответствии со своими инструкциями сообщил, что его правительство не в состоянии рекомендовать польскому правительству согласиться с предложенной германским правительством процедурой переговоров. Оно рекомендует вести их нормальным дипломатическим путем, т. е. начать передачей своих предложений польскому послу и тем самым дать ему возможность с согласия своего правительства приступить к подготовке прямых германо-польских переговоров. В случае же если бы германское правительство направило эти предложения также и британскому правительству и последнее пришло бы к мнению, что эти предложения представляют собой разумную основу для урегулирования подлежащих обсуждению проблем, оно употребило бы свое влияние в Варшаве в духе их решения.

Я со своей стороны указал Гендерсону на то, что, согласно поступившим к нам конфиденциальным сообщениям, в течение этого дня уже было принято решение о польской всеобщей мобилизации. Я обратил, далее, его внимание на тот факт, что германская сторона тщетно ожидала прибытия польского представителя, а потому вопрос эвентуального предложения больше не может сохранять свою актуальность. Но дабы предпринять еще одну попытку решения, я зачитал и подробно пояснил послу подготовленные германские предложения, которые Адольф Гитлер лично продиктовал и передал мне с точными указаниями.

В своей упоминавшейся речи в палате общин 1 сентября Чемберлен утверждает, что эти предложения я зачитал послу at top speed (с предельной быстротой), но на самом деле все было совсем не так[128]. Утверждение Чемберлена выглядит тем более странным, потому что, как документально явствует из помещенного в «Голубой книге» отчета Гендерсона об этой беседе, британский посол совершенно правильно понял все основные пункты германских предложений и сообщил их своему правительству. В своих воспоминаниях «Failure of a Mission» (р. 273) Гендерсон сообщает на сей счет, что он сам сразу после беседы с польским послом Липским в 2 часа утра назвал в качестве главных пунктов германских предложений аншлюс Данцига к рейху и проведение народного голосования на территории коридора. Гендерсон замечает по этому поводу, что он охарактеризовал их как не слишком неприемлемые и порекомендовал Липскому, чтобы его правительство предложило немедленную встречу маршала Рыдз-Смиглы с Герингом.

Подробно сообщив Гендерсону германские предложения, я в немалой степени превысил данное мне поручение, ибо, поскольку он согласился посетить меня в тот момент, когда установленный германским правительством срок прибытия польского представителя уже истек, я должен был услышать от него какие-либо сообщения и лишь «кратко изложить содержание» предназначенных для этого представителя предложений, а не передавать их текст.

Давая мне это поручение, Адольф Гитлер подробно разъяснять его не стал. У меня сложилось такое впечатление, что он еще надеялся на возможность уступки со стороны Англии только тогда, когда Лондон будет убежден в его решимости в случае необходимости действовать военными средствами и поймет, что положение смертельно серьезно. Фюрер, вне всякого сомнения, хотел дать это понять англичанам. Беседа велась Гендерсоном невежливо, а мною — холодно[129].

Вернувшись по окончании беседы в Имперскую канцелярию, я доложил фюреру, что Гендерсон был очень озабочен и мое убеждение, что английская гарантия Польше вступит в силу, еще более усилилось. Я рекомендовал дополнительно передать Гендерсону сообщенные ему мною устно германские предложения также и в письменном веде. Гитлер это предложение отклонил, но сделал так, что 31 августа в первой половине дня текст их через Геринга и Далеруса[130] все же попал в руки британского посла. В этот день Гитлер еще раз ожидал вмешательства Англии или появления наделенного необходимыми полномочиями польского представителя и, наконец, вечером 31 августа еще приказал передать германские предложения по радио. Немедленный ответ варшавского радио звучал открытой провокацией.

Английская «Голубая книга» указывает на то, что британское правительство имело в руках сообщение Гендерсона 31 августа в 9 час. 30 мин. Поскольку английский посол уже в 2 часа ночи проинформировал польского