Мертвый лев: Посмертная биография Дарвина и его идей - Максим Викторович Винарский

хотел открыть природный механизм, который объясняет не только возникновение новых признаков, но и видообразование. Хорошо известно, что жесточайший естественный отбор за самое короткое время создал новые «расы» крыс и насекомых-вредителей, устойчивых к ядохимикатам{342}. Это эволюция? В каком-то аспекте да, но по большому счету все-таки нет. Ядоустойчивые долгоносики и крысы, за обе щеки уплетающие отравленную приманку, приобрели один новый признак, не сделавшись при этом новыми видами. Мы можем видеть, как происходит отбор в природе, как он движется вперед мельчайшими шажками. Но мы практически не в состоянии наблюдать в режиме реального времени, как таким путем возникает из небытия новый вид.

Можно видеть в естественном отборе природный механизм, гениально предсказанный Дарвином и чуть позднее обнаруженный биологами{343}. Но можно – и это не будет противоречием – считать его удобной эвристической моделью{344}, способом объяснения фактов о природе, помогающим нам выявить за хаотичным мельтешением, трепыханием и пресмыканием бесчисленных живых существ определенный смысл и порядок. Другими словами, рационально истолковать происходящее в ней. Познающий разум «накладывает» эту модель на объективную реальность и интерпретирует увиденное сквозь ее призму{345}. Обычно такое происходит post factum, когда некое эволюционное событие уже случилось. Спасибо и на этом, ведь подглядеть «в замочную скважину», как из одного вида бабочек или крокодилов появляется другой, нам не дано. Слишком уж разные масштабы времени, в которых существуем и действуем мы, хомо сапиенсы, и эволюция. Возможность непрерывного прямого наблюдения ограничена для биологов несколькими десятилетиями, что сопоставимо со сроком жизни отдельного человека или научной школы. Эволюция оперирует миллионами и сотнями миллионов лет; век, тысячелетие для нее такой же пустяк, как для нас минуты и секунды. Регистрировать плавный ход естественного отбора в течение сотен и тысяч лет мы не можем, ведь палеонтологические данные заведомо неполны: у единичной особи шансы сохраниться в виде ископаемого ничтожно малы. Вот почему в отсутствие наблюдательных данных всегда остается пространство для скептицизма в отношении естественного отбора{346}.

В этой печальной ситуации эволюционисты обречены на дедуктивное мышление, на всякого рода экстраполяции и интерпретации, которые неизбежно несут элемент субъективности{347}. Реконструируя конкретные эволюционные события, ученые всегда держат в уме возможность ошибки. А людьми, далекими от науки, эта осторожность и осмотрительность в выводах воспринимается за слабость, что и порождает торжествующие «Дарвин был неправ» и «Эволюция – ложь!!!» (именно так, с тремя восклицательными знаками).

С точки зрения ученого-натуралиста, все сказанное выше – банальность. Эволюционная теория в этом отношении ничем не отличается от других научных концепций, описывающих дела давно минувших эпох и процессы, протекающие в масштабах миллионолетий. Возникновение Солнечной системы и планеты Земля. Дрейф литосферных плит. Формирование и разрушение горных хребтов. Наступление и отступление ледников. Все эти величественные события протекали плавно и постепенно, шажками, не длиннее воробьиного скока. Для объяснения каждого из них разработана научная теория, которую принимает большинство специалистов. Но во всех случаях имеется некоторое количество сомневающихся, ищущих альтернативное объяснение. Есть, например, геологи, отрицающие дрейф материков и реальность ледникового периода. Я говорю не о научных фриках, а о серьезных, думающих ученых, не согласных с мейнстримной теорией не просто так, из стремления к оригинальности или из вредности характера, а имеющих на руках весомые аргументы. Их в настоящих научных спорах уважительно выслушивают оппоненты, тут же выдвигающие контраргументы.

Одним словом, естественный отбор как механизм происхождения видов имеет очень много сторонников, но не является в современной биологии догмой, которую признают (или обязаны признавать) абсолютно все. И это совершенно нормально! Лично у меня не возникает желания «схватиться за пистолет», если я нахожу в серьезной научной книге вот такое:

Сегодня, как и во времена Дарвина, отбор мыслится как чисто абстрактный процесс и в качестве такового используется для непосредственного объяснения любого явления, о котором нет физико-химических данных. Однако времена абстракции в биологии прошли. Такие термины, как «отбор» могут быть отброшены, поскольку они ничего не говорят нам о точных зависимостях, которые следует описывать в чисто химических и физических терминах. ‹…› Естественный отбор – это некая произвольная система, некая абстракция, а не физический механизм. Как таковой, он не может быть механизмом эволюции{348}.

Или такое:

Реальных примеров естественного отбора нет, зато есть опровержения. Это заставляет отказаться от отбора как фактора эволюции. ‹…› Все несуразности дарвинизма можно было терпеть, пока эволюционное учение просто удовлетворяло нашу потребность объяснять и обслуживало правящую идеологию. Но нынче – экологический кризис, он требует принятия срочных мер и, соответственно, реально работающей теории эволюции{349}.

Это слова современных биологов, выступающих с антидарвиновских позиций. Но вместо пальбы по инакомыслящим я постараюсь разобраться в их доводах, по возможности понять, чем же им так не нравится естественный отбор, и предложить свои контрдоводы. В условиях нормально работающей науки нет силы, которая могла бы заставить всех ученых «уверовать» в какую-то конкретную концепцию. И это хорошо – ведь не бывает идеальных научных теорий, совершенно лишенных недостатков и слабых мест. Зато теориям, как и людям (к сожалению, не всем), свойственно совершенствоваться со временем, обогащаться смыслами, «умнеть».

Повторю, однако, что убежденных отрицателей естественного отбора – а стало быть, и убежденных антидарвинистов – среди современных биологов не очень много. Большинство практиков применяют естественный отбор как удобную «оптику». С ее помощью они всматриваются в природу, пытаясь понять, как возникло то или иное явление – будь то изменчивая окраска тела хамелеона, обтекаемая форма туловища кальмара или странные брачные ритуалы мух-толкунчиков, описанные великим этологом Конрадом Лоренцом{350}. После Дарвина в биологии предложены десятки эволюционных теорий, отрицающих роль естественного отбора и предлагающих свое, альтернативное объяснение. Но ни одна из них так и не сравнялась в популярности с теорией Дарвина. Это тоже заговор или можно найти убедительные причины торжества дарвинизма?

Всякая модель и любой оптический инструмент созданы человеческим умом и изобретательностью, поэтому они неизбежно несут в себе опасность субъективизма и искажений. Современники Галилея, отказывавшиеся верить его астрономическим открытиям, были по-своему правы, объясняя их иллюзией, порожденной несовершенством его телескопа (действительно, очень примитивного){351}. Называя естественный отбор эвристической моделью, то есть чем-то «придуманным» человеком, а не «увиденным» в природе, мы встаем перед проблемой обоснования выбора между «оптическими инструментами». И здесь надо понять, что заставляет нас предпочесть одну модель и игнорировать все остальные, имеющиеся в наличии.

Возможным объяснением служит знаменитая «бритва Оккама» – особый прием «экономного» мышления, сформулированный еще в XIV в.{352} Он требует при рассмотрении какого-нибудь философского или научного вопроса добиваться простейшего из возможных решений и не плодить избыточные «сущности». Все объяснения и факторы, без которых можно обойтись, безжалостно отсекаются. Этой «бритвой» охотно пользуются не только ученые, но и большинство людей в банальных бытовых ситуациях. Самый простой, бесхитростный ответ на вопрос, как правило, и оказывается верным. Вряд ли даже последовательный конспиролог, случись ему разбить любимую чашку, увидит причину этого не в собственной неловкости, а в кознях пришельцев-рептилоидов.

В большинстве задач, с которыми имеют дело биологи-эволюционисты, естественный отбор предлагает самое простое из возможных объяснений, требующее меньше всего произвольных допущений и дополнительных «ходов мысли». Простота импонирует и рассматривается учеными как признак верности теории. Альтернативные эволюционные теории, как правило, отличались усложненностью.

«Бритва Оккама» работает и в случае дилеммы «эволюционизм vs креационизм». Мне могут заметить, что и Божественная аксиома вполне способна служить эвристической моделью для изучения живой природы, надо лишь «сменить оптику». Почему же вы, биологи, в массе своей предпочитаете этот самый дарвиновский отбор, нет ли здесь предвзятости или, того хуже, корпоративной сплоченности перед лицом инакомыслия?

Креационистское объяснение, отталкивающееся от Божественной аксиомы, требует как минимум на одно допущение больше, чем объяснение эволюционистское. Постулируется существование сверхъестественного мира, который находится «над» материальным миром, создал его и способен вмешиваться в него по своему хотению, творя «чудеса», то есть спонтанные нарушения законов природы. Каждое такое событие совершенно уникально