Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути (сборник) - Рэмси Кэмпбелл

Так или иначе, Юки была твердо намерена отдать туда Ли. Судя по всему, мнение отца – кем бы он ни был и где бы ни находился – не бралось в расчет. Юкиэ Нага была дамой решительной.

Я повел Карен и Юки по дороге, чтобы показать им коттедж. Это был переделанный под жилье амбар, из кирпича, обшитого черными досками, одноэтажный, но со спальней и ванной на чердаке. Я не уверен, что в коттедже было хоть что-то японское, однако свободная планировка, лаконичное сочетание дерева и простых беленых стен могли, вероятно, прийтись японке по вкусу. Юки, кажется, там и правда понравилось, особенно же она восхитилась, обнаружив рядом с коттеджем прудик со склонившейся над зеркальной водой плакучей ивой.

Наверное, в этом было что-то японское, тем более что рядом росло еще и цветущее вишневое деревце. Юки с удовольствием любовалась уголком, хотя и не подходила слишком близко к берегу. Осмотрев все вокруг, улыбающаяся Юки кивнула нашему агенту Карен, из чего я заключил, что сделка состоялась. Японка сняла коттедж Мэнор Фарм, согласившись на назначенную нами цену.

Они с сыном Ли переехали на следующей неделе, и в первый вечер я пригласил их поужинать с нами. На этот раз Даниэль проявила к новым соседям больше интереса.

Тогда я познакомился с Ли, и мальчик произвел на меня впечатление. У нас с Даниэль не было своих детей, и не в моем обычае сюсюкать и восторгаться чужими отпрысками, но Ли был необычным ребенком. Необычайно похожий на мать, с правильным овальным лицом и безукоризненной шелковистой кожей. Волосы, такие же редкие, как у Юки, были у него довольно длинными, так что издали легко можно было бы принять его за девочку. Ли был на удивление вежлив и покладист и поражал своей сдержанностью, почти неестественной для девятилетнего ребенка. Это, пожалуй, единственное, что меня в нем смущало.

Мальчик говорил немного, так как владел английским еще хуже, чем Юки, но один короткий диалог мне запомнился. Я рассказал Юки, что был когда-то актером, а она перевела это сыну. Через мать он спросил меня:

– Вы были ваки или ситэ?

Японский театр, в частности Но, имеет строгую каноническую структуру, и амплуа актера, насколько я понял, может быть либо ваки, либо ситэ, что произносится как «стэ». Каждое амплуа наделено строго определенными характеристиками, и ситэ, как правило, играют ведущие роли. Я ответил, что в разное время бывал и ваки, и ситэ. Это явно озадачило Ли, но больше он не сказал об этом ни слова.

Английский язык Юки оставлял желать лучшего, но она была очень обаятельна и по-своему интересна как собеседница. Она проявляла интерес к нашему дому и к картинам на стенах и очень тактично помогала Даниэль, если это требовалось. И Юки, и Ли держались с Даниэль совершенно естественно, будто не замечая ее инвалидности, и за это я был им очень благодарен. Я стал уже подумывать, что можно бы пригласить Юки на званый ужин и представить ее с небольшому кружку наших друзей. Хотя из-за недостаточного знания языка Ли оказывался исключенным из большей части наших разговоров, его, казалось, это не волновало, тем более что он приглянулся нашей черно-белой кошке Лауре. После ужина они резвились вдвоем, пока мы с Юки и Даниэль пили кофе в гостиной. Над камином там висит большое зеркало в стиле английский ампир, и, предложив Юки место рядом с коляской жены, напротив зеркала, я обратил внимание на то, что она решительно уселась к нему спиной. Это мимолетно заинтересовало меня, как и то, что наша Лаура, всячески демонстрировавшая расположение к Ли, определенно старалась держаться от Юки подальше.

После их ухода я обменялся с Даниэль несколькими замечаниями о Юки, заметив, что нам повезло с квартиранткой. Лаура вспрыгнула на колени Даниэль и, мурлыкая, принялась тыкаться носом, требуя, чтобы Даниэль ее гладила.

– Да, она очаровательна, – сказала Даниэль тем подчеркнуто нейтральным тоном, к которому в последние годы прибегала, если хотела на что-то намекнуть, но не была настроена на долгие разговоры. Я промолчал и принял это к сведению.

Мои дни, не считая забот о Даниэль, проходят в праздности. Я не могу оставлять жену одну и потому больше не подвизаюсь в качестве актера, но делаю кое-какую работу для рекламной фирмы. Работаю я на дому, так что у меня была возможность удовлетворить свое любопытство, наблюдая за Юки.

На неделе, пока Ли жил на пансионе в Спирнгфилде, Юки целыми днями отсутствовала, но появлялась дома всегда в разное время. Один раз, заметив, что ее дверь отворена, я спустился к коттеджу и постучал. Для визита я воспользовался традиционным предлогом домовладельцев – поинтересовался, все ли в порядке и не нужна ли помощь. Юки как раз вешала картину, и я предложил помочь. Улыбнувшись, она пригласила меня войти.

Меня удивило то, как ей удалось превратить интерьер коттеджа в японский. Турецкие ковры были сняты, вместо них на полированном полу лежали японские циновки. Мягкая мебель была покрыта простыми накидками из белой или небеленой материи. Все западные картины и украшения были убраны. Я не возражал против этого – Юки все делала с моего разрешения, даже несмотря на то, что платила за коттедж с меблировкой, – просто удивился масштабам превращения.

Молотком я вбил в стену крюк для картины. Это была японская гравюра, изображавшая старика, подметающего опавшую листву за прудом, обрамленным лаврами и другими растениями. Небо на картине было темным, и в нем висела большая луна, на фоне которой пролетала летучая мышь.

Несмотря на это, основная часть картины не была затемнена или скрыта в тени, и это придавало ей странный, нереальный вид. Она походила на одну из картин Магритта с ярким дневным небом и темными, тускло освещенными улицами, только здесь все было наоборот. Вообще-то довольно красиво, подумал я, все, кроме старика. Его изборожденное морщинами лицо было искажено мукой, так что он походил на душу грешника в аду. На ветке дерева за озером висел какой-то плоский круглый предмет, похожий на тамбурин. Когда картина заняла место на стене, Юки поблагодарила меня за помощь, а затем спросила:

– Как случилось, что ваша жена Даниэль в коляске?

Вопрос застал меня врасплох. Спрашивать об этом вот так, без преамбул и извинений… Максимально кратко и сухо я дал ответ, ожидая изъявлений сочувствия, которые и жена, и я сам терпеть не можем, но они не были произнесены. Юки просто улыбнулась (улыбка была совсем некстати – подумал я) и кивнула, как если бы диагноз (рассеянный склероз) подтвердил ее предположения.

– Когда она умрет?

Второй вопрос поразил меня до такой степени, что я даже не обиделся. Я пробормотал что-то неопределенное, чувствуя вину за то, что вообще отвечаю.

Потом Юки произнесла:

– Пожалуйста, можно мне еще спросить?

– Прошу.

Я приготовился к новому вторжению в личную жизнь.

– В вашем саду есть озеро. Можно мне гулять вокруг него?

– Конечно.

Помимо маленького пруда рядом с коттеджем, у нас есть еще и озеро, подпитываемое ключами.

– Больше вам спасибо, Уэстон-сан! – И она вежливо поклонилась.

Расценив этот жест как намек, что пора убираться с ее территории, я откланялся.

Я довольно долго возвращался в мыслях к странному поведению Юки, вспоминая, как бесцеремонно она поинтересовалась состоянием моей жены и при этом спросила разрешения гулять по нашей земле около озера. Очередное подтверждение того, что «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись». Я заметил и еще одну странность: Юки сняла со стены зеркало в большой комнате, а вместо него повесила несколько японских театральных масок, вылепленных и раскрашенных очень искусно. Одна из них показалась мне почти точной копией лица Юки, разве что цветом чуть побелее. Улыбка, ямочки на щеках были совершенно те же, но пустота на месте глаз придавала маске неприятно расплывчатое выражение.

Меня самого раздражало, что Юки не выходит у меня из головы. Заметив, что снова о ней думаю, я отбрасывал эти мысли, но она вызывала столько вопросов, на которые не было ответа. Я даже купил в букинистическом магазинчике японский разговорник, чтобы хоть немного понимать ее язык. Даниэль я книжку не показал, зная, что она не одобрит это приобретение. Часто я ловил себя на том, что смотрю в окно, из которого хорошо был виден коттедж Юки, но большую часть времени шторы были задернуты.

Озеро на нашем участке лежит у подножия склона, на котором раскинулся наш сад, и обрамлено зарослями ольхи и ивы. Его хорошо видно из нашего дома, но не из коттеджа. По берегу я выкосил тропу и в погожие деньки, когда под ногами сухо, вывожу туда Даниэль в коляске.

Обычно я встаю рано, чтобы побыть наедине с собой, прежде чем начать ухаживать за Даниэль. В этот тихий ранний час я гуляю вокруг дома, кормлю кошку Лауру и отдергиваю занавески, впуская день. В это время я забываю об инвалидности Даниэль – да и она, по-своему, забывает о ней, пока спит.

Как-то утром я, помнится, стоял у окна гостиной, откуда открывается дивный вид на озеро. Солнце только вставало и еще не высушило росу, которая тускло поблескивала на траве. Над озером протянулись нити тумана. У воды я увидел женщину, стоявшую спиной ко мне. Она была обнажена, и кожа ее в утреннем свете была белой, будто лист бумаги, так что я даже засомневался, не мираж ли это. Длинные распущенные черные волосы с тонкой белой прядью падали, закрывая ее тело до самых ягодиц, так что тонкая талия была почти не видна. Это была Юки. Уверенной, неторопливой поступью, словно жрица, выполняющая ритуальное погружение, она сошла в озеро. Вот она окунулась по бедра, лишь чуть всколыхнув воду. Еще несколько шагов, и волосы черным веером разошлись по поверхности. Когда вода поднялась ей до пояса, Юки плавно подняла руки и поплыла брассом, все так же мягко, почти не тревожа гладь воды, если не считать немногих тихо расходящихся кругов.