Август 1956 год. Кризис в Северной Корее - Андрей Ланьков

Однако оттепель 1956–1957 гг. продолжалась недолго. Ким Ир Сен отнюдь не собирался выполнять резолюции сентябрьского пленума и послушно следовать той политической линии, которую ему весьма бесцеремонно навязали извне. Его уступчивость была лишь тактической уловкой, и он был полон решимости наказать мятежников, которые осмелились бросить открытый вызов его главенству в партии и стране. Во многом такой подход был политически обоснован: если бы бунтари избежали наказания, то это создало бы опасный прецедент, который мог привести к повторению подобных выступлений и в будущем.

Такая линия Ким Ир Сена стала очевидной уже в первые месяцы после сентябрьского пленума. Хотя под китайско-советским давлением Ким Ир Сен и согласился реабилитировать «раскольников», исключенных из партии в августе, их формальная реабилитация отнюдь не означала восстановления их прежнего политического статуса. Уже через несколько месяцев после сентябрьского пленума на страницах северокорейской печати стали появляться отдельные материалы, направленные против наиболее активных и заметных деятелей оппозиции. Так, 25 декабря 1956 г. «Нодон синмун» сообщила, что в департаменте строительных материалов проходят собрания, на которых критикуется деятельность бывшего начальника этой организации Ли Пхиль-гю. Сообщалось, что сотрудники департамента активно занимаются взаимной критикой и самокритикой и выражают сожаления по поводу своей недостаточной принципиальности[264]. Несколькими днями позднее «Нодон синмун» сообщила, что аналогичные собрания проходят и в Министерстве строительства, главой которого был другой видный оппозиционер, Ким Сын-хва. Читатели газеты узнали, что Ким Сын-хва «искажал политику партии» в области строительства[265]. Наконец, в середине февраля 1957 г. прошла кампания против Юн Кон-хыма, который до своего побега в Китай являлся министром торговли. По сообщению «Нодон синмун», бывшего министра обвинили в разнообразных прегрешениях на всекорейском совещании работников торговли[266]. В середине февраля настал черед еще одного беглеца — Со Хви. 25 февраля 1957 г. в «Нодон синмун» появился материал под заглавием: «В защиту партийности, против отхода от партийных принципов — в Центральном совете профсоюзов». В статье сообщалось о той кампании, которая проходила в профсоюзном руководстве и была направлена на «разоблачение» Со Хви[267].

Таким образом, в период с декабря 1956 по февраль 1957 г. внимательный читатель официальной печати был поставлен в известность о том, как теперь следует относиться к большинству лидеров оппозиции. В то же время примечательно, что до лета 1957 г. в северокорейской печати не появлялось прямых атак на главных организаторов августовского выступления — Пак Чхан-ока и Чхве Чхан-ика (по крайней мере, таких нападок в «Нодон синмун» обнаружить не удалось). Можно предположить, что Ким Ир Сен воздерживался от критики именно потому, что эти две фигуры имели наибольшее символическое значение, и прямая атака на них могла быть воспринята как вызов Москве и Пекину. Впрочем, несмотря на все официальные резолюции, Пак Чхан-ок и Чхве Чхан-ик так и остались на тех постах, на которые их отправили после августовского пленума, — заведующего лесопилкой и директора свинофермы. Вдобавок их свобода оказалась кратковременной. В начале сентября 1957 г. Ю Сон-хун, тогдашний ректор университета Ким Ир Сена, сообщил советскому дипломату, что Пак Чхан-ок и Чхве Чхан-ик арестованы[268]

Впрочем, к тому времени аресты шли полным ходом. Справка о ситуации в КНДР, подготовленная для советского руководства в октябре 1957 г., сообщала, что за июль — август 1957 г. органами МВД КНДР было арестовано 68 руководящих партийных работников[269]. В скором времени, впрочем, счет арестованным партработникам пойдет на сотни и тысячи.

Как уже упоминалось, после сентябрьского пленума некоторые из менее значительных сторонников оппозиции получили свои прежние посты, но только на короткое время. С ноября 1956 г. Ким Ир Сен и его окружение снова начало постепенно смещать их с ответственных должностей. Весьма типичной для этого периода представляется судьба заместителя председателя пхеньянского горкома ТПК Хон Сун-хвана, который упомянут в нескольких документах того времени. В начале сентября 1956 г. Хон Сун-хван был освобожден от своих обязанностей, так как он «поддерживал связи с Чхве Чхан-иком». В конце сентября, в соответствии с недавними решениями, он был восстановлен на прежнем посту. Однако в ноябре Хон Сун-хван был снова смещен с поста и исключен из партии.

Причина заключалась в том, что «он не порвал своих отношений с Чхве Чхан-иком» (эта формулировка была применена, несмотря на то обстоятельство, что Чхве Чхан-ик к тому времени был официально реабилитирован!)[270].

Показательно, что вскоре после августовского кризиса, в конце 1956 г., руководство ТПК решило провести кампанию по обмену партийньгх билетов. Пак Кым-чхоль в разговоре с советским дипломатом 22 ноября настаивал на том, что «это мероприятие не преследует цели чистки партии, а вызвано необходимостью улучшения системы учета, регистрации членов партии и замены старых партийных билетов, пришедших в большинстве случаев в негодность»[271]. Однако едва ли следует верить этим словам Пак Кым-чхоля. Более вероятно, что, как уже отмечал Со Дэ-сук, вся кампания по обмену партийных документов была начата именно потому, что она являлась хорошим предлогом для тщательной проверки происхождения и поведения каждого члена партии[272]. Это косвенно признавалось и в статье, опубликованной в «Нодон син-мун» в январе 1957 г. Статья недвусмысленно указывала, что выдача новых партбилетов предоставляет хорошую возможность для того, чтобы проверить надёжность всех членов партии[273].

Хотя августовское выступление оппозиции и связанные с ним разногласия в северокорейском руководстве и стали самыми яркими событиями того периода, кризис в верхах был лишь отражением широкого недовольства, которое существовало в северокорейском обществе. Доступные нам документы свидетельствуют, что августовский инцидент был просто наиболее открытым проявлением общего кризиса северокорейского сталинизма. Местные особенности не позволили этому кризису развиться до того уровня интенсивности, которая был бы сопоставим с напряженностью кризисов в Венгрии и Польше. Тем не менее, Корея не осталась в стороне от политических тенденций и изменений тех лет. Северокорейское руководство знало о недовольстве, которое существовало в среде интеллигенции, а также среди образованных партийных кадров. По данным советского посольства, в июле 1956 г., то есть как раз накануне августовского противостояния, Ким Ир Сен, анализируя социально-политический кризис в Польше, прямо заявил, что польские лидеры не уделили должного внимания «вредным тенденциям» среди интеллигенции, и добавил, что и в КНДР также наблюдаются признаки недовольства в этих слоях населения («часть [интеллигенции]… настроена не совсем правильно в отношении ряда мероприятий, проводимых ЦК ТПК и Правительством»)[274].

Развитию этих тенденций немало способствовали события, происходившие за пределами Северной Кореи. Кампания по десталинизации в СССР, хотя и отчасти приостановленная после «венгерских событий», не была свернута полностью. Информация о переменах в Москве и событиях в других социалистических странах продолжала разными путями поступать в Корею, воздействуя на тех, кто мечтал о более либеральном варианте государственного социализма. На короткое время могло показаться, что сентябрьские решения предоставили этим людям некоторую защиту. Нужно помнить, что в середине 1950-х гг., несмотря на жесткий политический контроль, КНДР в целом была более открыта внешним влияниям, чем в последующие десятилетия. Число корейцев, обучавшихся за границей или ездивших за рубеж (хотя только в социалистические страны и только с официального разрешения) было невелико, однако весьма значительно по сравнению с последующим периодом северокорейской истории. Иностранная пресса, включая и советские газеты, тогда свободно продавалась в Пхеньяне. Даже газеты печатали гораздо больше информации, чем считалось возможным после 1957 г. Достаточно сказать, что во время венгерского кризиса «Нодон синмун» регулярно перепечатывала официальные советские сообщения о «волнениях» и «беспорядках» в венгерской столице. Начиная с 27 октября и до конца ноября такие сообщения появлялись ежедневно, за исключением трех решающих дней с 2 по 4 ноября, когда советские войска с боями прорывались в восставший Будапешт. Несмотря на крайне негативную оценку венгерского восстания, эти публикации все-таки являлись источником информации[275]. Менее драматичный «польский октябрь» в корейской печати освещался слабее, но тем не менее газеты КНДР упоминали кадровые перестановки в руководстве правящих партий Восточной Европы. Такой подход к подаче информации представляет собой яркий контраст с характерным для более поздних времен нежеланием северокорейской прессы информировать читателей о любых внутренних или внешних проблемах «братских стран».