Развод. В клетке со зверем - Милана Усманова

доме в Гурзуфе, где господин Виноградов отдавал приказы о похищении своего сына. Напоминаю, что на тот момент действовал судебный запрет, запрещающий ему приближаться к ребенку.

Запись включили. Голос Романа, искаженный гневом, но вполне узнаваемый, заполнил зал: «Найдите мальчика немедленно! Активируйте план эвакуации прямо сейчас!»

Я видела, как лицо Ромы каменеет. Его адвокат что-то лихорадочно писал, готовя возражение.

Но самый сильный удар был впереди.

— Ваша честь, — сказала София, — мы вызываем следующего свидетеля, Веронику Орлову.

Вероника вошла в зал: бледная, нервная, но решительная. Она села на место свидетеля и принесла присягу дрожащим голосом.

— Госпожа Орлова, — начала София, — расскажите суду о ваших отношениях с Романом Виноградовым.

Вероника заговорила тихо, но вскоре ее голос окреп. Она рассказывала о постепенном нарастании контроля, о запретах общаться с друзьями, о проверке телефона, о слежке.

— А потом он ударил меня, — сказала она, и в зале повисла тишина. — В первый раз — за то, что я опоздала на ужин с его партнерами. Потом за то, что неправильно ответила журналисту. Потом за то, что «смотрела» на официанта в ресторане. Это стало… обычным.

Я видела, как Рома напрягся. Его лицо исказилось от ярости, но он все еще контролировал себя.

— А что вы можете сказать о планах господина Виноградова относительно его сына? — спросила София.

— Он был одержим идеей вернуть мальчика, — ответила Вероника. — Говорил, что использует любые средства. Что уедет с ним в другую страну, где бывшая жена никогда их не найдет. Он…

— Это ложь! — Роман внезапно вскочил, лицо его исказилось от гнева. — Она лжет! Они все лгут!

Судья ударил молотком:

— Господин Виноградов, сядьте немедленно!

Но Роман не слушал. Ярость, которую он так тщательно скрывал, прорвалась наружу.

— Ты, неблагодарная дрянь! — он указал на меня. — Я дал тебе все! Всё! А ты предала меня! Украла моего сына! Никто не смеет…

Судебные приставы подошли к нему, пытаясь усадить на место. Рома сопротивлялся, продолжая кричать. Его лицо, искаженное злостью, стало почти неузнаваемым, маска благородства слетела окончательно.

Я сидела, не двигаясь, глядя прямо перед собой. Не от страха. От осознания, что суд видит его настоящим. Не успешного бизнесмена с безупречными манерами, а человека, который не может справиться со своей яростью, когда его контроль над другими ставится под угрозу.

Судья объявил перерыв, чтобы восстановить порядок. Когда заседание возобновилось, Роман сидел на своем месте — мрачный, с печатью поражения на лице. Он знал, что проиграл. Его собственный характер предал его.

Заседание продолжалось еще несколько часов. Были другие свидетели, эксперты, документы. Но ключевой момент уже произошел. Судья видел настоящего Виноградова, и это не был образ любящего отца, несправедливо лишенного сына.

Когда суд объявил перерыв до следующего дня, София сжала мою руку:

— Мы на верном пути. Он проиграл, даже если еще не понимает этого.

Я смотрела на бывшего мужа, которого уводили приставы. Он обернулся, наши взгляды встретились. И впервые за все годы я не отвела глаза первой. Не опустила голову. Не съежилась от страха.

Я выдержала его взгляд, ощущая странное спокойствие. Он больше не имел власти надо мной. Больше никогда.

Глава 15. Победа

Шесть месяцев прошло с того дня, когда суд вынес решение в мою пользу. Шесть месяцев свободы, спокойствия, восстановления.

Мы с Ильей переехали в маленькую квартиру на окраине города: не роскошную, но светлую и уютную. Две спальни, гостиная с большими окнами, маленький балкон, где я выращивала цветы. Илья пошел в новую школу, где никто не знал нашей истории, где он мог быть просто обычным мальчиком, а не сыном скандально известного бизнесмена.

Роман получил условный срок за попытку похищения и нарушение судебного запрета. Но главное, суд лишил его родительских прав, разрешив только контролируемые встречи с сыном раз в месяц, в присутствии психолога. Ему также предписали пройти курс терапии по управлению гневом и выплачивать значительные алименты.

Первое время он пытался опротестовать решение, использовать свои связи, давить через общих знакомых. Но параллельно начатое расследование его финансовых махинаций значительно ослабило его влияние. Многие бывшие друзья и партнеры отвернулись, не желая связываться с человеком, находящимся под следствием.

А потом Рома потерял интерес к Илье, как теряют интерес к игрушке, которую не удалось заполучить. Пропустил две встречи подряд, потом еще одну. Звонки стали реже, подарки — скуднее. Мне казалось, что Илья будет страдать от этого отвержения, но он, к моему удивлению, воспринял это с философским спокойствием.

— Знаешь, мам, — сказал он однажды вечером, когда мы вместе пекли печенье, — папа не умеет любить по-настоящему. Он умеет только владеть.

Я застыла с миской в руках, пораженная мудростью в этих словах. Семилетний ребенок сформулировал то, на осознание чего мне потребовались годы.

— Откуда ты это знаешь, малыш?

Он пожал плечами, размазывая тесто по столу:

— Марина Сергеевна говорит, что настоящая любовь — это когда тебе важно, чтобы другому было хорошо. А папе важно только, чтобы было хорошо ему.

Я улыбнулась, вспоминая нашего психолога. Илья продолжал еженедельные сессии с Мариной, и она творила чудеса, помогая ему осмыслить и пережить травматичный опыт.

Сама я тоже продолжала терапию, но уже реже. Постепенно страхи отступили, кошмары стали редкостью, я все меньше вздрагивала от резких звуков или неожиданных прикосновений.

Работа в небольшой художественной галерее, куда меня рекомендовала Вера Николаевна, давала не только средства к существованию, но и возможность восстановить профессиональную идентичность. Я вернулась к писательству, теперь уже не анонимно, а под своим именем, публикуя статьи об искусстве в серьезных изданиях.

А еще в моей жизни появился Алексей. Он был директором соседней галереи, с ним я познакомилась на выставке современного искусства. Лёша оказался полной противоположностью Романа: мягкий, вдумчивый, с уважением относящийся к моим границам. Без показной роскоши, без стремления контролировать каждый шаг.

Я не спешила впускать его в свою жизнь, в нашу с Ильей жизнь. Раны были еще слишком свежи, доверие восстанавливалось медленно. Но он был терпелив, не давил, не требовал большего, чем я могла дать.

Однажды, после очередного свидания-прогулки по парку, он спросил:

— Можно пригласить тебя и Илью на пикник в субботу? Недалеко от города есть красивое озеро с отличным пляжем.

Я замялась, по старой привычке ища подвох:

— Не уверена… Илья по субботам обычно ходит на плавание…

— Понимаю, — просто