Мой невозможный дракон - Натали Палей

расползается по воде, растворяется и исчезает. Так должна исчезнуть и я. Но не сейчас. Сначала должна исполнить договор, который заключила на свою голову. А потом… видно будет. Что-нибудь придумаю.

— Мирика! Аника! — позвала горничных. Похоже, я отдохнула в ванне больше, чем планировала, и сэр Мэлвис вынужден будет меня ждать. Леди же не должны опаздывать.

* * *

Всмотрелась в свое отражение в огромном зеркале. Наряд для верховой езды, кипенно-белая элегантная амазонка, сидел идеально, ненавязчиво подчеркивая и тонкую талию, и высокую грудь, и плавные изгибы тела. Но выглядела я скромно — истинным совершенством — идеальной леди из самого высшего общества.

Заоблачного.

Куда меня угораздило попасть.

Горничные проболтались, что в салоне мадам Барре эту амазонку сшили по эскизу, нарисованному сэром Миральдом Мэлвисом. Когда в лоб спросила об этом дракона, тот не стал отрицать.

— У Рафаэля очень тонкий взыскательный вкус, — невозмутимо отозвался Мэлвис. — Его избранница должна выглядеть безупречно. Я решил, что в подобной амазонке вы будете идеальны.

— И почему же, позвольте узнать? — чуть вскинула бровь.

— Этот цвет ассоциируется у меня сбелой пеной на поверхности воды, которая образуется вследствие кипения или бурления. Внешне вы спокойная гладкая вода, а внутри бурлите, как эта пена.

Ответ Мэлвиса озадачил. Этот сложный дракон стал хорошо разбираться во всем, что меня касалось. Потому что стал чувствовать меня. Иногда я ловила на себе его непонятные задумчивые взгляды, но Миральд Мэлвис всегда быстро закрывался.

— Леди, внешне вы давно выглядете безупречно, вот только над взглядом нужно поработать. Глаза у вас колючие и холодные — глаза человека, который слишком много видел в жизни. Когда смотрю в них, кажется, что могу порезаться. Взгляд же невинной леди, только что вышедшей из закрытого пансиона, должен быть мягким и, по возможности, наивным.

К сожалению, на данный момент я не чувствовала себя ни мягкой, ни наивной барышней. Наоборот, ощущала себя этакой железной леди с многолетним жизненным опытом со стальными нервами-канатами.

Сложно было изображать из себя нежную девицу, когда столько всего на меня свалилось. Казалось, будто из безразмерного мешка на голову вдруг одновременно высыпали тяжелые камни, каждый из которых жестоко ударял по мне и придавливал все сильнее. А мне сказали: «Ничего страшного, милая леди, со всеми так бывает. Вставайте и улыбайтесь».

Но уже почти два месяца я не улыбалась. И не смеялась. Самой было интересно, пройдет ли когда-нибудь этот странный эмоциональный ступор.

Однако после новостей, которые сыпались и сыпались на меня в тот кошмарный день, когда я встретила своего настоящего отца и поговорила с ним, я все ещё не до конца пришла в себя.

Той ночью, на мой прямой вопрос императору, зачем им нужна именно Алерия дес’Оринис, Кассий Первый, на удивление, решил удовлетворить мое любопытство:

— После того, как моего младшего сына в невменяемом состоянии нашли у сожженного дома часовщика, он сильно изменился. Рафаэль с трудом выжил, а после выздоровления его словно подменили — сын стал холодным мрачным юношей, которому стала интересна только война. Сначала я даже обрадовался этому, так как до этого Рафаэлю не нравилась военная карьера, приходилось спорить с ним, но… моя радость продлилась недолго. Сейчас оба моих сына на северной границе Ритании, где постоянно происходят столкновения с орками, и Рафаэль всегда впереди всех. Он ищет смерти, мисс. Всегда. В каждом бою. А мой старший сын присматривает за ним и часто вытаскивает из-за грани. И меня это сильно беспокоит. Очень сильно.

Император на миг прервался, видимо, пытаясь справиться с охватившим волнением, хотя внешне остался совершенно невозмутимым и спокойным.

— Когда я спросил Рафаэля, что может послужить причиной вернуться домой и перестать рисковать жизнью, он сказал, не задумываясь: «Каждый день хочу смотреть в глаза своей паре — Нелии Оринис и видеть в них свое отражение». Я ответил: «Это невозможно. Ты знаешь. Нелия умерла». Тогда Рафаэль вздохнул: «Да. Но не тогда, когда мы все считали ее мертвой. Намного позднее. Возможно, чудо снова произойдет?» Тогда я не понял его слов, осознал лишь недавно. А вскоре Рафаэль написал мне: «Вернусь домой, когда Алерия дес’Оринис вернется домой из пансиона. Моей женой станет она. Алерия похожа на Нелию и будет напоминать о моей паре». Знаете, что произошло после того, как я сообщил герцогу о желании Рафаэля?

Услышав горечь в вопросе, я не желала услышать ответ, но мне его сказали сухим безэмоциональным голосом:

— Алерия дес’Оринис умерла в семнадцать лет. Неожиданно и скоропостижно.

Некоторое время смотрела в глаза самого главного дракона империи и всем сердцем чувствовала, как ему больно сейчас. За Алерию, за сына. За всех драконов. И даже за меня.

Я считала драконов бесчувственными, но вышло, что таким оказался мой родной отец.

— Я должна увидеть его, — глухо прошептала.

— Кого? — нахмурился Кассий Первый.

— Того, кого по нелепой случайности должна называть отцом, — горько поджала губы.

За час до казни я зашла в камеру герцога дес' Ориниса. Представитель одного из древнейших родов Ритании был прикован к стене толстой цепью, широкий стальной браслет обхватывал мощное мужское запястье, не давая мужчине отойти от стены больше, чем на шаг, и мне позволили остаться одной.

Тяжелый взгляд Ориниса упал на меня неприязненно, придавливая тяжестью и непонятной враждебностью.

— Пришла попрощаться? — холодно уточнил тот, кто не видел меня пятнадцать лет.

— Нет. Задать вопросы, — не менее холодно ответила. Смотрела на этого чужого, когда-то очень важного и знатного лорда Ритании, и совсем ничего не чувствовала к нему. Даже ненависти. В душе разливались пустота и ужасное разочарование, затапливающие каждую клеточку тела, каждую пору.

Острый взгляд точно таких же глаз, как у меня, впился подозрительно.

— Нинелия Росер, ты перед смертью решила удовлетворить любопытство?

— Я знаю, кто я. Эндрю рассказал мне, — не сомневаясь, солгала. — Хочу перед казнью кое-что узнать.

Только перед вашей казнью, а не моей, ваша светлость.

Герцог неопределенно передернул широкими плечами, сощурил темные глаза.

— Каждый имеет право на последнее желание, — наконец, холодно процедил он. — Что тебя интересует? — спросил строго.

Почему вы так поступили со мной? Любили ли вы меня? Хотя бы в детстве? Неужели все, что вы сделали с моей жизнью, стоило всего этого? Зачем убили сестру? Или ее, как и меня, вы тоже спрятали?

Эти вопросы крутились на кончике языка, но ни одного из них я пока не