Молитва к Прозерпине - Альберт Санчес Пиньоль

– Мааарррк.

Потом он ударил себя культей в грудь и сказал:

– Нестедум.

Наконец-то он назвал мне свое имя. Но это было не просто имя, а еще и клятва в вечной ненависти, и жестокая угроза. Я не сообразил, что ему ответить, чувствуя лишь, как страх пронзает мою грудь, точно копье. Палузи нашелся первым.

– Вали вон отсюда, вонючая бобовая голова! – закричал он.

Бальтазар бросил в него камень, охотники последовали его примеру, а Голован, которого теперь, наверное, следовало называть его настоящим именем – Нестедум, двинулся вперед под градом камней.

– Любопытно, – заметил Палузи, когда тектоник оказался достаточно далеко. – В пуническом языке сочетание «несте дум» имеет смысл.

– Неужели? – спросил я, хотя этот фонетический казус меня не слишком интересовал. – И что же оно означает?

– Кровопийца.

8

На следующий день тектоники сменили тактику. Из Логовища Мантикоры появилась сначала первая группа из восьми солдат, а через некоторое время – вторая. Оба маленьких отряда двигались на небольшом расстоянии, чтобы иметь возможность прийти на выручку друг другу. Если бы одна группа подверглась нападению, вторая пришла бы ей на помощь, а сражаться с шестнадцатью вооруженными тектониками было не под силу даже нашей Ситир.

Обе группы двигались по спирали, тщательно и дотошно прочесывая все пространство вокруг Логовища Мантикоры. Как и следовало ожидать, очень скоро они обнаружили пятерых своих соплеменников – мертвых, обнаженных и безоружных. Они забрали пять трупов и вернулись к своему лагерю. То, что они сделали потом, Прозерпина, вообразить заранее было невозможно.

Мои учителя заставляли меня читать произведения Геродота[50] и прочих авторов, которые описывали необычные традиции заморских стран, в том числе погребальные обряды. Но какими бы ни были верования и происхождение разных людей, все они по-своему воздавали почести умершим. Даже самые убежденные атеисты в Греции следовали определенным ритуалам. Так вот, тектоники поступали иначе.

Они утащили своих мертвых сородичей к Логовищу Мантикоры, подвесили их на деревянные распорки, словно туши телят, и стали срезать с трупов куски мяса. А потом они стали есть плоть своих товарищей, сырьем! При этом тектоники не казались слишком голодными, они просто грызли и жевали это мясо, как любую другую пищу.

Мне вспоминается, Прозерпина, что при виде этой картины я испытал некий первобытный ужас. Кем были эти существа, способные есть себе подобных без всякой необходимости? Как можно было ожидать сострадания от подобных тварей? В тот день, Прозерпина, я осознал, что настоящая дикость заключается не в следовании более или менее странному обряду, а в его отсутствии.

Да, с вершины нашего холма мы увидели всё, потому что с этой возвышенности нам открывался прекрасный обзор на каменную стену их крепости, которая широким кольцом окружала и защищала Логовище Мантикоры. Внутри этого заграждения они разбили свой лагерь. Треножники, на которые они подвесили трупы своих соплеменников, были сделаны из длинных жердей. Тектоники оказались чрезвычайно дисциплинированными существами: они выстраивались в очередь и терпеливо ждали, когда мясник выдаст им большой кусок мяса. Потом они хватали полученную порцию обеими руками, усаживались на землю, скрестив ноги, и начинали жевать ее тремя рядами своих зубов. Они любили грызть кости, больше всего им нравились мозги, а вот кишки и прочие потроха их не слишком привлекали.

– Это нарушает мои планы, – сказал я Бальтазару. – Я рассчитывал, что они будут искать пропитание за пределами Логовища Манти…

Сервус не дал мне договорить:

– Если они будут продолжать в том же духе, их мертвых друзей им хватит ненадолго. Жрать они горазды!

– О мокрая задница Нептуна! Неужели они так ненасытны?! – воскликнул Палузи.

Количество пищи, которое поглощал каждый тектон, было невероятно большим. Казалось, они съедали в три или четыре раза больше, чем люди. На протяжении следующих дней монстры строго следовали установленному распорядку дня. Каждое утро на рассвете две группы по восемь солдат выходили за пределы крепости и обследовали окрестности. Трудно сказать, какую цель они преследовали: поиски еды, подготовку к обороне или просто изучение местности. Я внимательно следил за ними, пытаясь обнаружить любую деталь, которая помогла бы нам в борьбе с ними. И хочешь знать, Прозерпина, что меня больше всего поразило? Как раз то, что тектоники ни к чему не проявляли особого интереса и ничему не удивлялись. Именно так. Например, они не уделили ни малейшего внимания солнцу. Эти существа, пришедшие из подземного мира, над чьими головами раньше всегда нависали каменные своды, ни одного, ни единого раза не взглянули с изумлением, испугом или восхищением на небо и на солнце. Ни одного.

Тектоники, которые не участвовали в этих вылазках, выполняли другую работу. Одни поднимались на стену из грубых камней и следили за окрестностями, а другие спускались в Логовище Мантикоры и трудились там. Мы не знали, что именно они делали, но до нашего слуха доносились удары и гул, словно там была кузница, а фоном для этих звуков служило чудовищное пыхтение странных, уже знакомых нам тварей, с виду похожих на кальмаров. Время от времени из норы вырывались голубые облачка странного вонючего пара. Смрад, распространяемый ими, напоминал запах тухлых яиц и долетал до нашего холма, несмотря на значительное расстояние.

– Что они там делают? – Сервус задал вслух вопрос, который занимал всех нас.

– Ты что, не чуешь этот запах? – ответил ему Палузи. – Они, наверное, подносят ночной горшок самому Вулкану[51].

Нам оставалось только строить предположения.

Когда темнело, все тектоники собирались в своей примитивной крепости и использовали живые щиты в качестве одноместных палаток. Поставленные на землю, они приобретали форму греческой буквы лямбда (Λ) и служили тектоникам укрытием и защитой от холода и от нападений. Отношения подземных жителей и их живых щитов были схожи с теми, которые связывают всадника и его коня: на протяжении всей ночи щит не шевелился и не передвигался, чтобы не лишать своего хозяина тепла и защиты. Утром, когда тектоники вставали, они просто прищелкивали языками, и эти твари карабкались им на спины и застывали там, многочисленными лапками крепко вцепившись в кольчуги. Мне кажется, живым щитам доставляло удовольствие прикрепляться к спинам хозяев, потому что три их воронкообразных рта издавали при этом больше неприятных и протяжных звуков, чем в любое другое время. Да, когда наступало утро, казалось, что в тектонском лагере просыпалась целая стая гусей в период спаривания. Как удавалось тектоникам до такой степени выдрессировать щиты? Мы так и не смогли разгадать эту тайну.

А вот Палузи и его охотники не могли добиться, чтобы щиты подчинялись им и выполняли