История жирондистов Том I - Альфонс Ламартин

Когда роли были таким образом розданы и госпожа Ролан уведомлена о близком возвышении своего мужа, жирондисты напали на правительство в лице Лессара. Бриссо прочитал искусно и коварно составленный обвинительный акт против этого министра — акт, в котором совпадения заменяли факты, предположения выдавались за доказательства, а всё вместе сообщало переговорам, проведенным Лессаром, преступный характер измены.

Бриссо предлагает обвинительный декрет против министра внутренних дел. Собрание молчит или аплодирует. Некоторые члены, не защищая министра, требуют тем не менее взять время на размышление. «Поспешите, — кричит Инар, — пока вы рассуждаете, изменник сбежит!» — «Я долго был судьей, — отвечает Буланже, — но никогда так легкомысленно не назначал уголовного наказания». Верньо, видя нерешительность Собрания, устремляется на трибуну, чтобы заклеймить оправдания и медлительность правой стороны. «Нет, нет, — говорит он, — не нужно доказательств, чтобы издать декрет об обвинении: достаточно вероятностей. Между нами нет ни одного человека, в котором трусость и вероломство, характеризующие действия министра, не произвели бы живейшего негодования. Не он ли в течение двух месяцев хранил в своем портфеле декрет о присоединении Авиньона к Франции? Кровь, пролитая в этом городе, обезображенные трупы стольких жертв не требуют ли от нас мщения? Я даже с этой трибуны вижу дворец, где низкие советники обманывают короля, которого дала нам конституция, куют цепи, которыми хотят нас сковать, и замышляют заговоры, которые должны нас предать Австрийскому дому. (Зал оглашается бешеными рукоплесканиями.) Наступило время положить конец этой дерзости, этой наглости и наконец уничтожить заговорщиков! В прежние времена страх и ужас часто исходили из этого знаменитого дворца во имя деспотизма; пусть же теперь они выступят во имя закона (продолжительные рукоплескания); пусть все обитатели дворца знают, что конституция обещает неприкосновенность только королю и закон настигнет всех виновных, что там не останется ни одной преступной головы, которая избежит предназначенного ей меча».

Эти намеки на королеву, которую обвиняли во влиянии на австрийскую сторону, дошли до Людовика XVI и заставили его подписать назначение жирондистского кабинета.

Король понял, что до отречения остался один шаг. Он уступил требованию времени, принял своего премьер-министра и потребовал у жирондистов назначить ему другого. Жирондисты этим уже занимались. От имени всей партии с конца февраля Ролану сообщали: «Двор недалек от того, чтобы взять якобинских министров: не по склонности, но по вероломству. Доверие, с каким он притворно отнесется к ним, будет ловушкой. Двор хочет иметь под рукой людей, склонных к насилию, чтобы приписать им волнения в народе и беспорядки в королевстве; надо обмануть вероломные надежды и дать государству твердых и благоразумных патриотов. Думают о вас».

Господин Ролан, честолюбие которого было ожесточено долгой безвестностью, улыбался этой возможности, видя в ней мщение за прошлое. Бриссо сам явился к госпоже Ролан и, повторив те же слова, потребовал формального согласия ее мужа. Госпожа Ролан пламенно желала возвести его на такую высоту. Она отвечала, как следовало женщине, которая предсказывала эти события и которую улыбка фортуны не удивляет: «Бремя Ролана тяжко, но сознание своих сил велико; он почерпнет новые силы в надежде оказаться полезным свободе и своему отечеству».

Когда первый выбор был сделан, жирондисты обратили внимание на Лакоста, заведовавшего делами флота, человека надежного, с умом, не выходящим за пределы служебных правил, но честного и прямого; душевная чистота Лакоста ставила его вне любой партии. Попав в совет для надзора за своим повелителем, он естественным образом стал его другом. Дюрантону, адвокату из Бордо, вручили портфель министра юстиции. Жирондисты хотели прикрыться его честностью и рассчитывали на его гибкость и слабость. Портфель министра финансов Бриссо предназначил Клавьеру, женевскому экономисту, изгнанному из отечества, родственнику и другу самого Бриссо, опытному в интриге, сопернику Неккера, воспитанному в кабинете ненавидящего его Мирабо. Для военного министерства у жирондистов оставался де Грав, которым король заместил Нарбонна. Приверженец конституционных убеждений, он искренно держался их, но вместе с тем был человеком слабым, болезненным, более склонным брать на себя обязательства, чем выполнять их: один из тех людей переходного времени, которые помогают событиям совершаться и не мешают им, когда они совершились.

Но главным министром, в руках которого находилась судьба отечества, являлся министр иностранных дел, предназначенный заместить несчастного Лессара. Разрыв с Европой был самым неотложным делом; партии нужен был человек, который господствовал бы над королем, умел раскрыть секретные замыслы двора, знал побольше тайн европейских кабинетов и — путем ловкости и решимости — умел бы в одно и то же время принудить врагов Франции к войне, сомнительных друзей ее — к нейтралитету, а тайных приверженцев — к явному союзу. Такого человека искали жирондисты, между тем как он был у них под рукой.

XIII Дюмурье выступает посредником между королем и нацией — Его присутствие в клубе якобинцев — Письмо короля к Собранию — Внешнее согласие в совете министров — Собрание жирондистов у госпожи Ролан — Тайные сношения между Верньо, Гюаде, Жансонне и дворцом — Дюмурье сближается с Дантоном — Антагонизм между Бриссо и Робеспьером

Шарль Дюмурье помогал Жансонне в полученном от Учредительного собрания поручении исследовать ситуацию западных департаментов, уже волнуемых глухим предчувствием междоусобной войны и первыми религиозными бунтами. Во время этого путешествия, которое длилось несколько месяцев, оба комиссара имели много случаев обменяться самыми тайными мыслями относительно великих событий, которые волновали умы в то время. Они сблизились. Жансонне обнаружил в своем товарище даровитую натуру, стесненную обстоятельствами и неизвестностью, — такого человека, которого достаточно вывести на просторную арену общественной жизни, чтобы он проявил в полной мере все таланты, какими снабдили его природа и образование. В натуре Дюмурье он заметил силу характера, достаточную, чтобы двигать вперед революцию, и немалую гибкость, чтобы подстроиться ко всяким затруднительным обстоятельствам.

Жансонне по возвращении из командировки представил Дюмурье своим друзьям по собранию — Гюаде, Верньо, Ролану, Бриссо, де Граву — и говорил о нем как о безвестном спасителе, которого судьба готовила свободе. Он заклинал своих товарищей привлечь к себе этого человека, который, возвысившись через них, потом возвысит их самих.

Едва они увидели Дюмурье, как уже были очарованы им. Жирондисты представили его де Граву, де Грав — королю. Король предложил Дюмурье временный пост в министерстве иностранных дел — до момента, когда Лессар докажет судьям свою невиновность и опять займет свое место. Дюмурье отказался от роли переходного министра, которая ослабила бы его позиции и унизила в глазах партии. Король уступил, и Дюмурье получил настоящее назначение.

Отец, человек военный и в то же время широко образованный, предназначал Дюмурье к занятиям как военным, так и литературным, но перо было противно молодому человеку, он сделался подпоручиком кавалерии. В качестве адъютанта маршала д’Армантьера он участвовал в Ганноверской кампании: при отступлении выхватил знамя из рук одного из беглецов, собрал вокруг себя двести всадников, спас батарею из пяти пушек и прикрыл проход армии. Дюмурье был буквально осыпан пулями и сабельными ударами, придавлен трупом лошади, потерял два пальца на правой руке, глаза его оказались обожжены ружейными выстрелами; жизнь Дюмурье спас барон Бекер, который велел перенести его в английский лагерь.

По заключении мира Дюмурье соединился со своим полком в гарнизоне Сен-Ло. При переходе через Пон-Одемер он остановился у сестры своего отца. Здесь удержала молодого человека страстная любовь к одной из кузин. Эта любовь, покровительствуемая теткой, встретила сопротивление его отца. Молодая девушка в отчаянии удалилась в монастырь, Дюмурье поклялся вырвать ее оттуда и уехал; в дороге, охваченный печалью, купил опиуму, заперся в своей комнате, написал прощальное письмо своей возлюбленной, упрек отцу и — принял яду; природа спасла его, он раскаялся, бросился на колени перед отцом и примирился с ним.

Имея двадцать четыре года от роду, после семи лет кампании, Дюмурье вынес из войны двадцать два шрама, один орден, чин капитана, пенсию в 600 ливров, долги, приобретенные на службе, и безнадежную любовь, которая грызла его сердце. Честолюбие заставило Дюмурье искать в политике счастья, в котором отказала ему война.