Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот

Из-за переутомления, ушибов и несварения желудка, вызванного бобами с льняным маслом, весь следующий день Гзайлун провалялся в постели, и жена не трогала его, но на третий день волей-неволей пришлось ей опять отправлять своего глупого мужа на заработки.

— Иди, может, кто-то из твоих прежних хозяев согласится взять тебя, — сказала она. — С пустыми руками не возвращайся, а то спать будешь на улице. Веди себя по-другому, потому что я буду стоять на своем.

«Вести себя по-другому! — задумался Гзайлун. — Хотел бы я знать, что это значит. Вот, к примеру, по дороге к реке я могу вести себя по этой улице, а могу — по другой, и всё равно приду на берег… А может, мне повести себя не в город, а за город? Да, наверное, так будет лучше. Я каждый день молю Аллаха, чтобы Он помог мне перемениться, но в городе до того шумно, что Господь не может меня услышать. Когда же я выйду в чистое поле, мои просьбы, коли Он не глухой, до Него прямиком дойдут».

И Гзайлун чуть ли не бегом поспешил за город, в полной уверенности, что там его молитвы будут услышаны, ибо никакие дома не заслонят от него юг[26]{137}.

Отойдя на небольшое расстояние от заставы, он заметил распахнутые настежь ворота, а за ними — огромный сад. И чего там только не было: и яблони, и груши, и гранаты — в общем, всевозможных видов деревья, ветви которых сгибались под тяжестью плодов. Гзайлуну показалось, что это рай земной. Муж Уатбы страсть как любил фрукты, но никогда не ел их вволю. Картина привела его в восторг.

«Вот пастбище, нужное каждому человеку, — думал он. — Помню, наша ослица, когда жена ее купила, была тощая и облезлая. Жена сказала: „Пойду, отведу ее на хороший выгон“, — и через две недели скотинка наша так переменилась, что ее было не узнать. Я, подобно ослице, состою из плоти и крови, вот поживу в этом саду и со мною произойдет то же самое… Человек, которому принадлежит этот сад, не сможет съесть такое огромное количество плодов. Он даст мне, сколько захочу, и я переменюсь, точь-в-точь, как наша ослица. Я и сам себя не признаю, потому как, думаю, если б наша ослица могла посмотреть на себя в зеркало, решила бы, что это не она».

После этаких умозаключений Гзайлун пошел дальше и добрался до дерева, сидя на котором хозяин рвал гранаты. Он передавал плоды своей жене, а та укладывала их в корзину.

Гзайлун, не долго думая, предложил свои услуги. Садовник взглянул на жену, та кивнула, и предложение было принято. Новому работнику велели забраться на высокую яблоню с неимоверным количеством яблок, и он принялся рвать плоды: одно яблоко в рот, другое в корзину. Хозяин не возражал.

Они договорились, что платить ему будут каждый месяц, а он будет делать всё, что ему скажут. Что до платы, то в этом дурак ничего не смыслил, а что до работы — понял, что ему надобно будет собирать груши, абрикосы, сливы и прочие фрукты, и при этом ему позволят есть их вдоволь. В общем, Гзайлун сказал, что согласен на всё.

Ему поручили кое-какие работы по дому, с которыми он справился, потому что усвоил уроки трактирщика и пирожника. На обед и ужин хозяин угощал его пловом, и целый день Гзайлун поглощал фрукты, не сомневаясь, что в скором времени преобразится так же, как его ослица.

Время от времени ему доверяли проводить в Багдад двух нагруженных фруктами ослов: животные сами знали дорогу, и потому Гзайлун просто следовал за ними, не задумываясь.

В это время Уатбе пришел срок рожать, и она ничего не могла сделать, чтобы разыскать пропавшего мужа. Гзайлун не забыл о ней, но ждал счастливого изменения от найденного им пастбища, дабы явиться к жене другим человеком. Жаль только, в доме его хозяина не было зеркала, в котором дурак мог бы наблюдать перемены в собственной внешности.

Но довольству и надеждам Гзайлуна скоро пришел конец. Хозяину вздумалось распахать новый участок, и он купил для этого двух быков. Гзайлун каждый день водил их на водопой, и животные так привыкли к нему, что он называл их своими дружками. И однажды — то ли судьба была тому виной, то ли проводник — один из быков свалился в овраг и сломал ногу.

Садовник от досады места себе не находил. Пахоту откладывать он никак не мог, а чтобы приобрести еще одного быка, следовало дождаться новой ярмарки.

— Что ж, — сказал он Гзайлуну, — из-за тебя я лишился работника. Мне сейчас негде взять другого, а дело надо довести до конца. Придется тебе сменить ремесло.

— Сменить! — обрадовался Гзайлун. — Я каждый день молю об этом Аллаха, думаю, это Он направил к тебе мои ноги.

— В таком случае, раз ты столь покладист, помоги твоему второму дружку вспахать землю на том поле, что осталось незаконченным.

Гзайлун из сада никогда не выходил и ведать не ведывал, что такое пахота, но волновало глупца другое: ему не нравилась его потрепанная одежда.

— Ты дашь мне другое платье? — с надеждой спросил он хозяина.

— Я одену тебя с головы до ног, друг мой, лишь бы тебе было удобно.

— Тогда я сниму то, что на мне.

— Нет, — остановил его садовник. — Ту одежду, которую я тебе дам, лучше надеть поверх твоей.

Одно платье на другом — это показалось Гзайлуну решительной переменой, и ему не терпелось поскорее вернуться к жене, чтобы показаться в новом виде. Солнце в тот час палило нещадно, мухи и особенно слепни страшно досаждали скотине. Садовник собрал полдюжины козьих шкур и укутал ими своего работника, оставив лишь отверстия для глаз и носа.

Дурак на всё соглашался, до того ему хотелось поскорее преобразиться, а хозяин поставил его под ярмо и угрожающе щелкнул кнутом.

Заслышав знакомый звук, Гзайлун тут же потянул своего дружка, хотя и не был силен, как бык. Но слепни не давали покоя, они находили малейшие прорехи в его доспехах и жалили нещадно.

Перед обедом дурака распрягли, и, если бы ему хватило смелости, он сбежал бы, но беднягу страшил кнут, лежавший под боком у хозяина. Ему велели поесть, да и голод давал о себе знать, но, как