Ралли Родина. Остров каторги - Максим Привезенцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Видим всякое, это да, – шумно выдохнув, ответил Привезенцев.
– А есть вещи, которые даже не видны, но есть они… по крайней мере, были!.. И вы о них не слышали и не услышите никогда, потому что власти решили про них не говорить! Вот правильно это? Нет, конечно!
Привезенцев и Хлоповских промолчали – не то чтобы ждали продолжения, скорее, проявляли вежливость к старику.
– Народу говорят – помните про войну, помните то и это, важно помнить… а сами многое из того, что забывать нельзя, нарочно стирают из истории! – продолжал старик. – Вот слышали вы когда-нибудь про село Озёрное, которое сгинуло десять лет назад вместе со всеми жителями?
– Ну как так – сгинуло? – не понял Вадим. – А люди? Прямо никто вот не выжил?
– Никто! – гаркнул старик в сердцах.
– А как же вы тогда про село это узнали? От кого? – спросил Привезенцев. – Ну, если никто не выжил?
– Сын мой, Валера, там работал, – понизив голос, сказал незнакомец. – Устранял последствия этой проклятой катастрофы…
– Катастрофы? – окончательно растерялся Владимир Андреевич.
– Кыштымская авария, когда бак с химикатами бахнул – такое слышали? – сверкнув глазами, раздраженно спросил старик. – Бахнул тот бак так, что будь здоров! Валеру и других многих поснимали с работы да туда отправили, порядок наводить… Там, говорят, заповедник будет, в тех местах, что пострадали… да только толку? Народу от химозы той уже померло – тысячи…
– Так а село-то это… Озерное, – напомнил Привезенцев. – Разве его жителей не эвакуировали? Из других деревень вроде народ повывозили…
– Из других-то да. Но Озерное, считай, прямо рядом с тем баком злополучным было, потому и погибли там все прямо сразу после взрыва.
– Ужас какой… – пробормотал Хлоповских.
– Ужас и есть. А вдвойне ужасно это потому, что про Озерное всем, кто за него знал, запретили рассказывать. Валера мой разгребал эти, разгребал… – Старик запнулся. – А потом заболел и помер, уже вот года два как. Облучился сильно, понятно. Там оно еще фонить будет – о-го-го, долго! Если вообще когда-нибудь перестанет… И ради чего это было, все эти разборки на месте взрыва? Да просто так, чтобы в глаза не бросалось, получается. Вот уж цель великая…
Старик смолк, а Хлоповских с Привезенцевым стояли, не зная, что сказать. Перед глазами у режиссера замелькали жуткие образы: таинственное село Озерное, жители которого, проснувшись утром, еще не знали, что вечер для них никогда не наступит. Местные, свердловские мужчины, вроде того же Валеры, которых отправили устранять последствия взрыва, совершенно не думая, как эти мероприятия отразятся на здоровье. Наверняка посылали в те края и женщин тоже…
Не в силах смотреть на поникшего старца, который окончательно погрузился в воспоминания и теперь сидел, тихо шмыгая носом, Привезенцев тихо сказал:
– Пора нам, уважаемый. Сочувствуем… сил вам.
Старик вздрогнул и посмотрел на него так, будто впервые видел, потом, опомнившись, едва заметно кивнул и буркнул:
– Ага… и вам.
– До свидания, – сказал Вадим
Путешественники молча развернулись и пошли к мотоциклу.
– И надо ж нам было именно в этот магазин за запчастью поехать, – сказал Хлоповских, поигрывая ключами.
– И именно тогда, когда тут сидел этот старик, – забравшись в коляску, добавил Привезенцев. – Верно говорят, когда не ищешь, оно само находит…
Хлоповских уселся в седло, завел мотор и дал газу. «Урал» неторопливо отъехал от тротуара и покатился прочь, оставив старика в серой фетровой шляпе наедине с его невеселыми мыслями.
«И как у него сил хватает до сих пор выходить на эти улицы, где раньше он гулял с сыном? – размышлял Владимир Андреевич. – Хотя, может, дома ему и вовсе сидеть нестерпимо – там, наверное, еще больше воспоминаний, каких-то вещей, с Валерой связанных…»
Привезенцев плохо представлял себе, что это такое – потерять сына, но стоило поставить себя на место старика, и все внутри обожгло холодом.
«Каково это – лишиться своего продолжения, смысла жизни? И каково потом, лишившись, искать новый смысл?»
– Как думаете, Владимир Андреевич, правда это? – спросил Хлоповских.
– Про село? Или про сына?
– Про село. Про сына… верю.
– Я тоже. А вот село… не знаю, Вадим. Честно.
Лавка, магазин запчастей и одинокий печальный старик остались позади. По обеим сторонам дороги теперь снова были высокие серые дома. В каждом втором шторы задернуты, чтобы снаружи никто ничего лишнего не увидел.
«Прячутся… везде прячутся…»
– Мне кажется, это все-таки вроде байки, – помедлив, сказал Хлоповских. – Жертвы, понятно, были. Те же ремонтники или там лаборанты. Кто-то из ближайших деревень – да, отравились, понятно… Но о них и не молчали. А тут – целое село сгинуло, но о нем – ни словечка… Это ж не шелуха от семечек, смахнул в ведро да забыл. Это люди. Такое не скроешь.
Привезенцев покосился в сторону спутника. Сказать режиссеру хотелось многое, но стоило ли? Ему, в отличие от того старика на лавочке, было, что терять. И пусть Вадим казался искренним и честным человеком, Владимир Андреевич не собирался рисковать.
«Наверняка ведь организаторы захотят узнать настроение участников ралли, выяснить, не затесался ли в ряды проверенных патриотов Родины, избранных для участия в ралли, какой-нибудь скрытный антисоветчик… а поскольку антисоветчик у нас – это любой, кому хоть чем-то в стране недоволен…»
– Не скроешь, – с тоской произнес Привезенцев.
Он, как и положено режиссеру, видел картину шире, чем его спутник. К примеру, прекрасно понимал, что главный страх заключался даже не в том, существовало ли на самом деле село Озерное, и не в том, погибло оно или нет. Страшней всего было осознавать, что у них сами собой возникли сомнения – а что, если и вправду это скрыли? То есть и Вадим, и Владимир Андреевич в глубине души допускали мысль, что такое могло произойти в Союзе – огромная трагедия, о которой просто умолчали, чтобы лишний раз панику не сеять.
«Вот мы с тобой есть, а вот – уже нет… и, если надобность возникнет, сделают так, будто и не было. И чем меньше ты из себя представляешь, чем тише и глуше живешь, тем легче тебя просто стереть, словно ластиком карандашные каракули школьника…»
К Свердловску чувство, что в стране все плохо, не исчезло, а только усилилось. Более того – стали возникать шальные мысли, что в чем-то ситуация даже ухудшилась, несмотря на авторитетные заверения дикторов, вещающих с экранов телевизоров.
«Врут и дальше, и больше… и, судя по всему, уже не перестанут…»
Впереди показалась их временная стоянка. Пеньковский и Светличный до сих пор возились с поршневой «Урала», попутно подтягивая все, что разболталось и открутилось в дороге.
– Им рассказывать не будем? – спросил Хлоповских.
– А зачем? – пожал плечами Привезенцев. – Ты вот хочешь слухи множить, связанные с властями?
– Не особенно… мягко говоря, – мрачно ответил Вадим.
– Вот и я не
