Девочка из прошлого - Тала Тоцка

***

Арина остается ночевать в резиденции Ди Стефано.

— Я не могу её отпустить, Демид, — объясняет Феликс, — я и так позволил тебе многое. Теоретически, мы только отложили бракосочетание, а не отменили. Если я дам тебе её увести, мои люди не поймут. Ты же понимаешь, что бы с тобой сделали, если бы ты увел мою настоящую невесту?

— Ясно, хочешь сохранить лицо, — киваю понятливо, — хер с тобой, северный олень. Но завтра она должна вернуться домой, а после сделки улететь отсюда. Желательно навсегда.

Феликс кивает. Аверин сидит за столом, погрузившись в свои мысли, прокручивая в пальцах зажигалку. Феликс обращается к Арине:

— Все, Ари, иди, отдыхай. Сегодня был слишком эмоциональный день. А нам надо обсудить детали.

Арина подбирает подол неудобного платья и идет к выходу. Направляюсь следом, Феликс тормозит, выставляя передо мной руку.

— Её есть кому проводить в этом доме, Демид.

Смотрю на удаляющуюся спину. Ровная и прямая как натянутая струна. И кошачья походка...

Желание зарядить в табло всё ещё в силе, но дон Ди Стефано у себя дома. А мне надо поговорить, прямо сейчас.

— Я должен ей кое-что сказать, Феликс. Я недолго. Не будь говнюком, отъебись, — говорю можно сказать даже доброжелательно, и происходит чудо. Феликс отходит в сторону.

— Поговори. Только недолго.

Глава 26

Арина

— Арина, стой! — Демид догоняет меня почти возле самой двери в спальню.

Оборачиваюсь. Слуги, сопровождающие меня, ощетиниваются как настоящие псы. Они служили здесь ещё при Винченцо, Феликс не стал никого менять. Так что я не удивлюсь, если у них под одеждой спрятано оружие.

Но Ольшанский гость, поэтому искренне надеюсь на их лояльность.

— Что-то важное, Демид? Я устала, хочу спать.

Я не настолько измучена, просто слишком много всего сегодня произошло. Мне нужно остаться одной и обдумать.

Слова Демида, его глаза...

Я это в самом деле слышала, мне не приснилось?

Он сказал, что моя девочка будет Ольшанской. И я....

Кажется, я сплю и вижу странный сон. И больше всего я боюсь того, что вот прямо сейчас проснусь.

Но когда Демид подходит совсем близко, вплотную, от его вида становится не по себе. Он заведен, он злится, только пока не пойму, на кого направлена его ярость. На меня? Или он узнал про Катю?

То, что Демид докопается, я жду подсознательно. И Феликс постоянно об этом твердит. Но вот прямо сейчас мне страшно.

Он не простит мне, что я скрыла от него дочь. Он размажет меня за это на молекулы, а потом на атомы. И плевать ему на причины.

Ольшанский упирается локтем в стену, преграждая мне путь.

— Важное, Арина, — оборачивается на слуг. — Вы можете оставить нас ненадолго? Мне надо поговорить с синьориной.

Но с таким же успехом он мог попросить стены коридора немного отодвинуться. И клянусь, стены откликнулись бы гораздо быстрее и охотнее.

— Если можно, встаньте чуть дальше, синьоры, — прошу, приложив руки к груди. И они делают два шага назад. Поворачиваюсь к Демиду.

— Я хотел сказать, — он чешет затылок, поднимает голову, рассматривая потолок.

Что происходит? Демид Ольшанский прячет взгляд? Он не смеет посмотреть в глаза?

Я помню, какая наощупь его кожа. Я помню, как покалывает руку небритая щетина. Ловлю его подбородок и неловко удерживаю обеими руками.

Странные ощущения, нет ни боли, ни дискомфорта. Чуть ворочается страх, но я прогоняю его усилием воли. И заглядываю в глаза.

— Ты все не так поняла, Арина, — он неожиданно поворачивает голову и ловит губами мою ладонь. Точно как я... Совсем как я когда-то... — Помнишь, когда я привозил тебе документы? Я мог отправить их почтой или передать через адвокатов. Этих твоих, Циммерманов. Мог кого-то из своих людей прислать. Но я сам поехал. Еблан, знаю. Но я тебя увидеть хотел.

Я в шоке от того, что слышу.

— Ты же считал меня грязной предательницей? — еле шепчу, в изумлении переваривая услышанное.

— Считал, — кивает он, — но все равно хотел увидеть. Ты можешь думать что угодно, Арина, я тебя любил.

Сглатываю, отпускаю его лицо, но теперь он меня останавливает.

— Я знаю, что ты думаешь. Что я слепой и эгоистичный кусок дерьма. Это правда. Но я никогда, слышишь меня, никогда тобой не брезговал. Я просто сгорал. Ты жгла меня. Взглядом, этими словами своими... Я тебя с грязью смешивал, а ты мне в любви признавалась. Этот твой поцелуй, признания, слезы... Они мне душу жгли, Ари. У меня вот тут горело все от твоих слез. И это не ебучая аллегория, ты знаешь, я не поэт и не писатель. Это правда.

Он показывает на свою ладонь. Смотрю на неё в недоумении.

— Ты о чем, Демид? — спрашиваю тихо. — Почему ты мне сейчас об этом говоришь?

— Меня так пришмалило, что я пошел воду искать. Там рукомойник во дворе у вас висел. Старый, кривой. Мне похер было, лишь бы вода. Мне охладить надо было хотя бы руку, Ари, потому что здесь нечем было охладить, — он показывает себе на грудь, там где сердце. — А здесь так горело, что я запах мяса чуял.

И тогда меня пробивает.

Вижу все как наяву. Себя, вросшую в стол, свои побелевшие пальцы, впившиеся в столешницу. Демида, с перекошенным лицом выскакивающего из дома. Маму, которую он чуть не столкнул с дорожки.

Я бы решила, что он врет, но в с такими глазами не лгут. Особенно с такой болью...

Я снова оказываюсь в маленькой комнате с низким потолком. На полу валяется перевернутая миска с рассыпавшимся рисом. По ногам текут тонкие красные струйки.

Перед глазами все плывет, мир начинает кружиться. Я понимаю, что теряю ребенка, в ужасе зову маму и теряю сознание.

Глава 26-1