Непокорная фрау Мельцер - Анне Якобс

class="p1">– Боже, как мы тебе рады! – Китти вскочила и обняла Мари, целуя ее в обе щеки и подталкивая к стулу. – Ты как раз вовремя, моя милая Мари. Гертруда испекла торт с кремом. Только ешь как следует, ты в последнее время ужасно похудела.

Когда Китти была взволнована, слова вылетали наружу сами собой, и порой она не осознавала, что говорит. Тогда в ее голове царила полная неразбериха, ее мысли хаотично кружились, как стая птиц в вольере, которые всполошились от испуга. Если честно, этот неожиданный визит ей совсем не понравился. Конечно, она рассказала Мари об уроках рисования, которые хотела дать близнецам. И конечно же, Мари знала, что Хенни берет уроки игры на фортепиано у госпожи Гинзберг. Единственное, о чем она не сказала Мари, что оба занятия проходили в одно и то же время.

– Рада видеть вас, фрау Гинзберг. – Мари протянула ей руку. – Надеюсь, у вас все хорошо. Добрый день, Вальтер. Как хорошо, что вы с Лео можете встретиться после школы.

С приходом Мари буйное веселье за кофейным столиком угасло. Дети сидели прямо, как их учили, пользовались вилками для торта и салфетками и старались не ронять крошки мимо тарелок. Дамы обсудили летнюю жару и строительные работы новых рыночных павильонов между Фуггерштрассе и Аннаштрассе. Мари спросила об учениках по классу фортепиано, которым она рекомендовала госпожу Гинзберг, а Китти рассказала им о выставке в художественном союзе, где были представлены картины Слефогта и Шмидта-Ротлуфа. Наконец госпожа Гинзберг заметила, что настало время урока Хенни.

Это было прекрасный театральный спектакль. Хенни послушно пошла в музыкальную комнату с госпожой Гинзберг, Додо заявила, что хочет помочь тете Гертруде помыть посуду, а мальчики вежливо спросили, можно ли им еще немного поиграть в саду. Мари разрешила.

– Китти! – Мари глубоко вздохнула, когда они остались вдвоем. – Что ты натворила? Пауль будет сердиться.

Невероятно. Вместо благодарности за то, что золовка развивает большой талант ее сына, она еще и виновата.

– Моя дорогая Мари, – начала она. – Я немного беспокоюсь о тебе. Раньше ты была умной девочкой, ты знала, чего хочешь, и я всегда восхищалась тобой. Но с тех пор, как Пауль вернулся к нам, ты все больше и больше превращаешься в тихоню.

Упрек прозвучал слишком явно, конечно, Мари теперь рьяно возражала. Она была деловой женщиной, у нее было ателье и много важных клиентов.

– А кто решает, как ты распоряжаешься своими самостоятельно заработанными деньгами? – вмешалась Китти. – Пауль. Я не думаю, что он имеет на это право. Пусть он решает вопросы своей фабрики, но не вмешивается в твои дела.

Мари опустила голову. Они долго говорили об этом, но таков закон. Паулю придется нести финансовую ответственность, если она вдруг окажется в долгах.

– Это несправедливо! – возмущалась Китти.

Тем не менее она пока оставила эту тему. Мари с тяжелым сердцем воздержалась от покупки картин матери, потому что Пауль был против. Китти прекрасно понимала, как тяжело было Мари, и решила вмешаться. Однако она пока не призналась Мари, что Эрнст фон Клипштайн внес за них значительную сумму.

Она рассказала только о некоторых хороших друзьях. И Лиза тоже внесла свой вклад. Для Китти было огромным сюрпризом, что ее сестра Лиза передала небольшую сумму с опозданием, но как раз кстати. Дорогая Лиза! Ей повезло, что она оказалась такой щедрой.

– Почему ты считаешь, что должна вмешиваться, Китти? – вздохнула Мари. – Лео берет уроки фортепиано у госпожи фон Доберн, этого должно быть достаточно. Мне и так тяжело все совмещать: дети, Пауль, ваша мать. И ателье в придачу. Иногда я просто на пределе сил. Я уже всерьез задумалась о том, не лучше ли от него отказаться.

– Ни в коем случае! – в ужасе воскликнула Китти. – После всего, что ты там сделала, Мари! Твои прекрасные эскизы. Твои рисунки.

Мари лишь печально покачала головой. Ах, эти рисунки. В конце концов, она художница не такого уровня, как мать. У нее была семья. Два замечательных ребенка. И Пауль.

– Я люблю его, Китти. Мне больно причинять ему боль.

Но Китти не согласилась. Мари обманывала себя. Это Пауль причинил ей боль. И Мари было трудно себе признаться, что мужчина, которого она любила, не был ангелом. Пауль был добрым человеком, но он мог быть и очень своенравным.

– Ты переутомилась, Мари, – попыталась Китти ее успокоить. – Через несколько дней начнутся школьные каникулы. Почему бы тебе не закрыть студию на несколько недель и не уехать куда-нибудь отдыхать? Пауль мог бы навещать вас по выходным.

– Нет-нет. Но я собираюсь сократить работу. Три дня в неделю буду оставаться дома.

Китти пожала плечами. Ей это совсем не нравилось, звучало почти как постепенное закрытие бизнеса. Теперь Мари еще хотела добиться от нее обещания не приводить Лео для тайных уроков музыки:

– Я не хочу этого, Китти. Пожалуйста, пойми меня!

– Однажды твой сын упрекнет тебя за это.

Она улыбнулась, ее глупая дорогая Мари. Потому что она не верила в своего сына. Наверное, в один прекрасный день даже заставит бедного парня взять на себя управление фабрикой. Какое же это расточительство божественного таланта!

Она все же дала ей обещание, хотя и было ужасно тяжело. Она оставалась кроткой, как маленький ягненок, когда Мари заявила, что хочет вернуться домой с близнецами.

– Если у тебя есть еще полчаса – Клиппи обещал отвезти детей обратно на виллу.

– Ни в коем случае. У Пауля и Эрнста сейчас, к сожалению, некоторые разногласия – я не хочу огорчать мужа.

Опять она поддавалась. Преуменьшала свою роль. Делала бессмысленные вещи, лишь бы не раздражить Пауля. Теперь у Китти лопнуло терпение.

– А, что я хотела еще сказать: осенью в художественном союзе будет большая выставка картин твоей матери. Их увидит весь Аугсбург – разве это не здорово?

Мари побледнела, но ничего не сказала.

16

Июль 1924 года

Оттилия Людерс носила одно из тех современных реформистских платьев, которое висело на ней как мешок. Паулю не нравилась эта мода, он считал, что до войны женщины выглядели красивее. Длинные волосы, уложенные в красивые прически, туго затянутые талии, элегантные платья и длинные юбки – о да, он, наверное, был безнадежно старомоден.

– Что у вас, фрау Людерс? – Он улыбнулся ей, чтобы не показать, как сильно ему не нравится ее платье. Однако она это почувствовала. У женщин шестое чувство на такие вещи.

– С вами хочет поговорить одна дама. Наедине.

Пауль нахмурился: еще один проситель. Они собирали деньги на благие дела, умоляли его замолвить словечко за безработного мужа, приносили