Непокорная фрау Мельцер - Анне Якобс

Звуки фортепиано мешались с голосами девочек, возгласами Гертруды и журчанием крана в ванной. Китти чувствовала себя спокойно среди этого шума, она выдавила краску из тюбика на палитру, внимательно осмотрела начатую картину и смешала нужный оттенок. Несколько мазков – и она отступила назад, чтобы критически оценить эффект.

Внезапно ей снова в голову пришли слова Гертруды: «С моей Тилли и бедным Альфонсом». Как странно – она так часто думала о нем в последнее время. Возможно, это было связано с тем, что она уже давно перестала верить обещаниям Жерара. Даже другие молодые люди, которых она встречала по разным поводам и которые волочились за ней с дурными или даже благородными намерениями, больше ничего для нее не значили. Она время от времени ходила на выставки, посещала оперу, встречалась с друзьями в доме госпожи директрисы Визлер или у других поклонников искусства, но ей становилось все скучнее. Не было никого, кто мог бы тронуть ее сердце, как когда-то Альфонс. А ведь их женитьба была вынужденным решением. Любезный, немного неловкий молодой человек, который женился на ней, несмотря на скандал – ведь она сбежала в Париж с Жераром! Этот странный юноша, хитроумный банкир, жесткий бизнесмен и в то же время такой застенчивый и влюбленный муж. Как неуклюже он вел себя в свадебную ночь – она тогда чуть было не рассмеялась. Но потом Альфонс сказал такие замечательные вещи. Что он был влюблен в нее столько лет, что не может поверить своему счастью теперь называть ее своей женой. Что он так взволнован и поэтому ведет себя ужасно глупо…

Она глубоко вздохнула. Нет, в этой жизни она определенно никогда больше не встретит человека, который любил бы ее так глубоко и искренне. А как он радовался своей маленькой дочери! Он был просто без ума от счастья. Почему судьба так жестока? Альфонс с самого начала осуждал эту войну. Но кого это волновало? Он должен был идти на войну, как и все остальные, и она даже не знала, как и где он погиб. Возможно, так было лучше. Самое печальное, что Хенни совсем не помнила своего отца.

– Китти! – позвала Гертруда снизу. – Перерыв на кофе с тортом. Спускайся, мы ждем.

– Одну минуту.

Всегда одно и то же. Не успеешь смешать краски, как кто-то мешает работе. Нет, конечно, хорошо, когда дом полон людей. Но они должны, черт возьми, позволить ей спокойно рисовать. В любом случае в комнате с фортепиано все еще звучала музыка.

Она нанесла несколько мазков на картину, прорисовала контуры тонкой кистью, отошла назад и осталась недовольна. Она думала о картинах, которые стояли упакованными повсюду в ее доме. О картинах Луизы Хофгартнер. Жерар добросовестно отправил их после того, как получил деньги. В первом порыве она развесила в доме все двадцать картин и десять рисунков сангиной. Вся гостиная была заполнена, как и музыкальная комната, прихожая, зимний сад. На стенах не осталось ни одного свободного места.

Несколько вечеров и два воскресенья она провела с Мари в компании этих картин, они рассматривали их, погружались в них, рассуждали о том, зачем и какая подоплека была при их создании. Ее дорогая Мари была совершенно расстроена, она плакала, потому что верила, что у ее матери были задатки великой художницы. Действительно, бедная Мари была совершенно потрясена этими картинами, и если честно, то Китти тоже. Однако она не могла больше трех недель выдержать в своем доме этого мощного превосходства Луизы Хофгартнер, сняла картины и снова упаковала их.

Теперь они стояли в прихожей, потому что Мари не позволяла перевезти их на виллу. О да – ее это очень разочаровало. Пауль, которого она считала самым замечательным и лучшим мужем на свете, ее дорогой брат Пауль – он отказался купить больше трех картин. Однажды он пробыл здесь, на Фрауенторштрассе, полчаса, осмотрел коллекцию, а потом сказал, что определенно не хочет видеть эти картины у себя дома. Особенно не эти вызывающие этюды с обнаженной натурой, в конце концов, нужно быть внимательным к детям. Не говоря уже о маме и гостях.

В тот день Пауль был довольно немногословен. У Китти вообще сложилось впечатление, что Пауль становится все более странным. Возможно, из-за постоянного беспокойства о фабрике? Или война и долгий плен в России изменили его? Но нет – когда он вернулся из России, он был таким же сердечным, как и раньше. Это просто связано с тем, что теперь он занял место отца, стал главой семьи, господином директором Мельцером. По-видимому, это вскружило ему голову, и он начал проявлять те же манеры, что и папочка. Как это было глупо. И как ей было жаль бедную Мари.

– Мама, приди, наконец. Бабушка Гертруда не хочет резать торт, потому что тебя еще нет!

– Да, уже иду! – возмущенно крикнула она и поставила кисть в стакан с водой.

В гостиной Лео и Вальтер уже сидели за столом, у них не было других планов, кроме как скорее проглотить кусок торта и сразу же бежать обратно к инструменту. Вальтер к тому же принес свою скрипку, и конечно, Лео попытается сыграть на ней… Ну что ж, пусть пробует, чем большим числом инструментов он овладеет, тем лучше.

Китти была убеждена, что Лео однажды будет сочинять симфонии и оперы. Лео Мельцер, знаменитый композитор из Аугсбурга. Нет. Лучше – Леопольд Мельцер. Или еще лучше: Леопольд фон Мельцер. Звучит хорошо. С именем человека искусства можно проявить немного фантазии. Может быть, он станет дирижером? Пауль Леопольд фон Мельцер.

– Торт на вкус как… как… – Хенни задумчиво нахмурилась и посмотрела на потолок. Додо была менее дипломатичной:

– После алкоголя.

Госпожа Гинзберг, сидевшая между двумя мальчиками, энергично покачала головой.

– Вкус у торта замечательный, фрау Бройер. Вы добавили в него ванильный сахар?

– Немного. И изрядную дозу вишневой наливки. Для пищеварения.

– О.

Мальчики посчитали это замечательным, Вальтер сразу же притворился пьяным, Лео тоже попытался, но это выглядело непохоже. Лучше всех получалось у Додо, она изобразила настоящую икоту:

– Я хочу, ик, пожалуйста, еще, ик, кусочек, ик.

Лишь Хенни сочла это представление никудышным, она укоризненно посмотрела на Китти и закатила глаза. В этот миг раздался звонок в дверь, и Додо замолчала.

– Наверное, один из твоих знакомых, Китти, – предположила Гертруда. – Эти художники приходят и уходят, когда им заблагорассудится.

– Хенни, иди открой дверь.

Но это был не один из влюбленных художников, которые иногда навещали Китти. У входной двери стояла Мари.