Парижанин из Москвы - Галина Кузнецова-Чапчахова

Искушенье Америкой, подлая анонимная заметка о пособничестве фашистам, «Необходимый ответ» — всему внимает Иван Александрович, утешает, ищет «ходы» к сильным мира сего, от которых зависит получение визы.

У него был свой опыт: десяток лет назад Сергей Рахманинов, прежде не знавший И. Ильина, заплатил крупный взнос швейцарскому правительству, чтобы Ивану Александровичу не погибнуть в лапах гестапо, которому Ильин отказал в доносительстве на коллег — преподавателей-евреев. Но послевоенные Штаты оказались орешком покрепче. Его связи И.С. не помогли.

И все усилия, все хлопоты — с неостановимой работой того и другого над своими замыслами. ИМКА обещает опубликовать отдельное издание «Лета Господня»! В Америке собираются переиздать «Человека из ресторана»! Почти готова основная работа всей жизни «Аксиомы религиозного опыта» — опять и опять вопрос: кто возьмётся напечатать?

И — вечная ностальгия — Россия закрыта для них. «Да жив ли ещё Сталин! — не без иронии восклицает И.С. — Может, вместо него в Кремле одна «эманация»?»

Европа между тем изживает потихоньку страх перед русской Армией. Под Новый год «Женева кипит в покупках и подарках».

Шмелёву вручают карточку-удостоверение привилегированного жителя Франции — он никуда не убегал из Парижа во время фашистской оккупации. Мог погибнуть в результате налёта союзнической авиации.

Появляется статья Ильина на новое издание «Богомолья». Обоих не покидает юмор. О русских писателях-«сыщиков зла» в старой России, особенно о «народниках последнего призыва» Бунине, Горьком, Куприне. «Начитаешься — и свет не мил, на людей не глядел бы, России стыдился бы…» «Как по-Вашему, — лукаво спрашивает Ильин, — Куприн пил и потому так видел, или так видел и потому пил?»… Сколько зла принесла России привычка ругать своё! Когда же русский человек научится ценить, беречь своё, родное, — сокрушается И.С.

Иван Сергеевич Шмелёв и Иван Александрович Ильин в постоянном фокусе страстей и пристрастий своего времени и окружения. Ильин — литературный критик, создал свою методологию, терминологию и систематику разбора книг Мережковского, Бунина, Ремизова и, конечно, Шмелёва. Он предвидел дальнейшее нравственное падение искусства в угоду трюкачеству и безответственности. Кризис в искусстве неразрывен с кризисом веры и традиции в обществе. Обращение к И. Ильину — литературному критику с его «предметным анализом» (любимый термин) — отпор пошлости, сопротивление сложившимся клише и штампам.

Может быть, ещё и теперь витает давний сгусток энергии любви и дружбы этих поразительных личностей, создавая силовое поле между Цолликоном и Парижем. Присутствует в нём и Ольга. По странному, но всё-таки выстраданному ею праву личности подняться выше уровня, диктуемого обстоятельствами своего времени.

Смерти нет

26 ноября 1949 года Ивана Сергеевича прооперировал в частной клинике доктор Антуан.

21 декабря 1949 года Ивану Сергеевичу привозят Владычицу-Курскую-Коренную, он исповедовался, причастился, сообщил об этом и И.А., и О.А.

«Иначе — страдания великие, если не следуешь своему предназначению. То же и у каждого народа, и у нашей Земли, и у всей Вселенной…» — заключает И.С.

Волшебный фонарь, скрывающий от поверхностного взгляда «План», поворачивается ещё раз, чтобы осветить пронзительно страшное, происшедшее в Голландии.

4 декабря оперируют Ольгу, спустя всего несколько дней после И.С. По настоятельному совету доктора Клинкенберга она идёт на вторую операцию. Как и на первую шесть лет назад летом 1943 года, всё с той же безоглядной, твёрдой уверенностью, без тени сомнения. Даже с радостью. Она верит, что её наконец оставят хотя бы физические страдания.

Сообщение приходит из Голландии 17 декабря 1949 года:

«Милые и дорогие Иван Сергеевич и Марья Тарасовна! Наконец-то я сама могу нацарапать вам свой привет. Как здоровье дорогого Ивана Сергеевича? Даже в дни самого большого мучения я всё время думала о нём. У меня оказалось совсем другое, что думал доктор Клинкенберг. Тотчас же должны были дать очень глубокий наркоз и, перевернув вниз головой, раскрыли всю полость живота. Доктор осмотрел решительно все внутренности вплоть до желудка, и вынул пять разных вещей: маленькую опухоль (из-за которой я пришла), три однородных очень больших опухоли и аппендикс, т. к. одна из опухолей приросла к нему. Операция считается очень большой и серьёзной… Боли были страшные, особенно от рвот, длившихся сутки. Я часами не могла проснуться и только чувствовала, как мускулы живота сокращаются в адской боли для рвоты… Писать мне очень больно. Целую, О.»

А ведь ещё накануне в связи с известиями от М. Т. Волошиной и от А. Н. Меркулова об операции Ивана Сергеевича Ольга Александровна ничего такого о себе не предполагает, она счастлива, что всё обошлось благополучно у И.С., что М.Т. «сумела вытянуть к доктору» махнувшего на себя рукой, уставшего испытывать боли «любимого неоцененного дружочка». Совсем спокойно сообщает, что ждёт вызова в больницу, её случай доктор Клинкенберг «называет пустяком».

В конце 1949 года Ольге Александровне 45 лет, Ивану Сергеевичу 76.

Его охватывает ужас от содеянного с «дорогой страдалицей». Если бы достало сил (после операции весит 39 кг) посетить её! А теперь и «больнушкой не назовёшь», как когда-то: очень уж страшно за неё.

«Во время операции думал всё время о тебе. Был совсем спокоен, ни капли страха! Всё было закрыто от меня Волею Господа. Перед самой операцией заснул часа на четыре. А я был на волоске от смерти. Всё прошло под знаком благоволения Господа, даже на хирурга действовало, и он был в восторге от удачи! А все в клинике считали, что через два дня я кончусь. Всё было опрокинуто и всё случилось молниеносно. «Всё в Вас молодо, — сказал хирург, — vous etes notre malade gentill». Напиши скорей о себе. Мария Тарасовна шлёт сердечные пожелания полного здоровья.

Чудесна наша судьба: оба резаные! Молю Бога сохранить тебя. Трудно писать лёжа. Родная, крещу тебя. Хочу церкви, стать полностью православным. Привет маме. До конца твой В.»

Со свойственной Ивану Александровичу чёткостью по его инициативе собираются деньги оплатить операцию бедного знаменитого писателя: всего понадобится 50 тысяч франков. От Ильина, Карташева, от читательницы русского происхождения Екатерины Сергеевны Фишер; будут также поступать месячные квоты, все на «аккумулятивный центр» В. А. Карташева. Успеют сюда попасть и голландские взносы.

«16 декабря 1949 года. Дорогой Иван Александрович! Если бы я исписал сотню листов, всё равно не был бы в силе достойно поблагодарить Вас… Вообразите, Ольгу Александровну оперировали вниз головой… едва держу перо…»