Нация прозака - Элизабет Вуртцель

унести с собой. С понедельника по пятницу я спала мало, и казалось, что выходные будут отличной возможностью отоспаться, – но я с трудом засыпала, и ночи проходили ужасно. Я все время чувствовала усталость, но не могла найти облегчения. Состояние было такое, будто я на кокаине, но трип уже закончился, а осталось только ощущение заведенности, из-за которого ты всю ночь пялишься в потолок, не в силах отключиться. Вот только это было не действие кокаина – это была я. Поэтому я заполняла время как могла. Никто другой не хотел жертвовать выходными, чтобы осветить события Дня хеви-метал, или Техасского джема, как его тут называли, и, конечно, я вызывалась написать обзор о Poison[205], Tesla[206] и прочем, весьма пестром, ассортименте групп, которые должны были играть на футбольном стадионе. Никто другой не хотел проводить Четвертое июля в Уоксахачи на пикнике Вилли Нельсона[207], так что я проявляла гражданский долг и вызывалась на задание. Может, я и была занозой в заднице, но кто бы стал придираться к девчонке, которая спасала всех от необходимости обозревать эти безвкусные, стыдноватые частички техасской культуры, оценить которые могли только северяне?

Можно сказать, каждый, кто одинок и только что переехал, начнет с исследования новых для себя мест, и поначалу я думала, что источник всей этой маниакальной энергии – мое любопытство и новизна Далласа. Но ведь на самом деле я не была незнакомкой, попавшей в новый для себя мир: в детстве я подолгу бывала в Техасе, я изъездила штат от края до края, в Далласе у меня были родственники, я чертовски хорошо ориентировалась в городе и могла бы легко проводить выходные в мирной компании близких, готовить барбекю или шататься по торговому центру. Иногда я так и поступала. Но не получала никакого удовольствия. Я все время нервничала, постоянно думала о том, что прямо сейчас должна заниматься чем-то другим, что не делаю того, что должна, постоянно чувствовала себя во власти какого-то пчелиного роя, жужжавшего в голове.

Как-то я проснулась в три часа ночи, но без очков приняла тройку на циферблате за восьмерку. Я так боялась опоздать, даже не думая о том, куда именно, что выскочила из кровати, запрыгнула в душ, оделась, привела себя в порядок, проглотила кофе и Cocoa Krispies[208], и только когда схватила сумку, чтобы выйти на улицу, заметила, что за окном темно и вообще ночь, и спешить некуда. Я посмеялась над собой, снова забравшись в постель, но потом смех сменился мыслью: «Это сумасшествие. Что со мной происходит? Во мне столько энергии, но не освежающей, приятной энергии, а нервной, угловатой, и я не знаю, как с ней справиться. Если бы одним утром редакция Dallas Morning News решила, что я должна в одиночку написать все материалы для нового выпуска, этого все равно не хватило бы, чтобы обуздать мою чудовищную, вредоносную необходимость в постоянном движении. Во мне всегда будет этот изъян, это мое “я”, которое не будет давать о себе забыть, требуя больше и больше внимания, чем я сама и еще семьдесят два других человека могли дать все вместе. Чего бы я только ни отдала, чтобы принять одну из тех таблеток[209], от которых становишься маленькой-премаленькой, и стать Алисой, пробирающейся в Зазеркалье. Чего бы я только ни отдала, чтобы меня стало меньше».

В конце концов я подумала: «Черт, мне нужно нормальное лекарство. Мне нужно что-нибудь, чтобы обуздать эти мысли. Иначе я сойду с ума». Мне было почти двадцать – возраст, когда у многих людей с биполярным расстройством впервые случается маниакальный эпизод, – и, может, именно это со мной и происходило. Когда я не работала, я ходила на вечеринки, встречалась с шестнадцатью разными парнями сразу, не спала по ночам, глотала Jolt cola[210] и закидывалась спидами за завтраком, чтобы продержаться остаток дня. Так я выяснила, что, придерживаясь строгого химического графика из пива и вина по вечерам и наркотиков по утрам, я могу более-менее регулировать свое настроение.

Пить в Далласе было веселее, чем где бы то ни было, хотя я и не могла объяснить почему. Может, потому что я взяла привычку тусоваться с репортерами горячих новостей, которые, как правило, запойно пили. Вообще, поговорив с ними, можно было решить, что пьянство – отличительный знак хорошего журналиста, знак человека, повидавшего кровь, белые контуры на полу, мешки для трупов, всю грязь тройного убийства, человека, который пил, чтобы забыть обо всем, что он был вынужден увидеть, а увидев, не смог оторвать взгляда. Вместе с этим меня привлекали и приключения, которые обещал алкоголь. Попробовать Corona[211] тогда можно было только на юго-западе, и бутылочка пива с несколькими каплями свежевыжатого лайма – восхитительное сочетание настоящего напитка и самого простого способа приготовления, – казалась чем-то совершенно новым. «Бойлермейкер»[212] – всего-навсего плеснуть глоток бурбона, лучше всего Maker’s Mark[213], в кружку пива – еще одно открытие. Раздобыть спиды – неважно, метамфетамин, декседрин или бензедрин – было легче легкого, наркосеть в Далласе была более чем доступной. Мне даже стало казаться, что весь город или лично знаком, или живет по соседству с каким-нибудь приятным университетским дилером, что тянет лямку в Южном методистском университете и продает траву, таблетки и порошок. Впрочем, обычно мне хватало кофеина и сахара, содержащегося в Jolt, чтобы продержаться целый день – дешевый и легальный способ управлять своими взлетами и падениями.

Помню, я собиралась перехватить Butthole Surfers[214] после концерта в Дип-Эллуме, чтобы взять интервью. Наутро после выступления в Далласе они должны были отправиться в тур по Европе, но вместо того, чтобы поспать пару часов после шоу, они решили не спать вообще. Я осталась с ними, поддувала, потягивала Corona с лаймом, слушала истории про их выходки, про то, как они почти что трахнулись с Эми Картер[215], ну или потерлись о ее чемодан кое-какими частями тела, когда выступали в Брауновском университете, про их бывшую барабанщицу, бомжевавшую в парке «Золотые ворота» в Сан-Франциско, про то, как они придумали название Butthole Surfers, пока до меня вдруг не дошло, что парни были реальным воплощением фильма Spinal Trap[216]. Оказывается, раньше они назывались Winston-Salems и до сих пор поигрывали в местных барах как Jack Officers.

Мне было весело, я курила, пила, а последним, что я запомнила перед тем, как отправиться домой, в душ и переодеваться, чтобы вернуться на работу, был разговор с гитаристом в каком-то переулке за клубом, и в моих воспоминаниях он