Фиктивный развод. Не отпущу - Евсения Медведева

— Я видел, с каким взглядом ты слушала маму Вьюника. Это была зависть, Кара. Никогда не было в тебе этой эмоции, а сегодня даже обидно стало, — Левон поставил меня на ноги, но всего на мгновение, сорвал с меня халат, скинул пальто и вновь подхватил на руки.

Его пальцы с силой впивались в кожу, ладони шарили по изгибам, а дыхание стало тяжелым, хриплым, требовательным.

Напряжение только нарастало, и в какой-то момент я не выдержала.

Руки сами потянулись к его рубашке, пальцы путались в пуговицах, подушечки пекло от каждого касания кожи. Казалось, Левон даже вздрагивал…

Ноготками очерчивала резкий рельеф мышц, ласкала бицепсы, поднималась к могучим плечам, с нежностью обвела мелкую россыпь родинок и замерла на груди…

Его сердце с шумом пробивало ребра, отдаваясь импульсом в мои ладони.

Тишина не была тяжелой. Здесь не было смущения, сомнения, зажатости.

Все казалось правильным, желанным и необходимым.

Левон тоже наслаждался этим мгновением перемирия. Губами проскользил по шее, чуть замедлившись на пульсирующей венке. Легонько втягивал кожу, обласкивал языком и переходил к новому истосковавшемуся участку.

Сердце рвалось наружу! Я скулила, пытаясь поверить в реальность ощущений.

Поцелуи становились жёстче, требовательнее, а когда его ладони накрыли мою грудь, я вовсе застонала, не в силах сдерживаться.

Никакого контроля и самообладания.

Хотелось отдаться и телом, и душой, а ещё хотелось заткнуть ликование внутреннего голоса: «Я же говорила, что это он! Я же говорила…».

Грудь изнывала, соски болезненно реагировали на каждое касание. Левон прикусил тонкую кожу и с шумом втянул вершинку, оглаживая её языком. По телу волна жара прокатилась, низ живота пульсировал, мышцы стали каменными.

Муж навалился всем телом, придавил весом, даря ощущение силы, власти, мощи. От него пышет жаром, что хочется превратиться в слабого котенка и уютно разместиться у него на груди.

Левон резко раскинул мои ноги в стороны, умещаясь между ними, сполз рукой по животу, замедлился на лобке, выписывая дразнящие вензеля. И все это мгновенно откликается похотливым взрывом внизу живота.

Бедра подхватывают ритм, подстраиваются, чуть подрагивают, ожидая ласковых касаний. Но не сегодня…

В нас столько сдерживаемой энергии, что кажется, лимит на ласку просто исчерпан.

Куталадзе накрывает складочки, нагло вторгается, с пошлым хлюпаньем размазывая соки моего возбуждения, и вот уже его пальцы во мне. Удар по передней стенке, и меня пополам согнуло внезапным спазмом. Хотелось сжать ноги, прикрыться, спрятаться, чтобы насладиться этой вспышкой, но Куталадзе лишь зловеще посмеялся.

— Пиздец тебе, Кара… Я же думал, в моём замке принцесса живет. Такая трогательная, мягкая, покладистая. Пылинки с тебя сдувал, боялся напугать, смутить… Я даже не трахал тебя, а любил… А ты вон какая у меня, — Левон наращивал темп, терзая меня пальцами. Дразнил, изматывал, путал и дурманил. — Влажная… А в глазах чертята носятся. Где вы, мать вашу, были раньше? Почему я вас не рассмотрел-то?

— А ты смотрел?

Эти ощущения были новыми, странными. На пике ненависти, страха, боли и отчаянья. Всё казалось иным, выдуманным, украденным из порнофильма.

Но и тут стыд не появился… Смотрела в его сумасшедше-черные и дурные от возбуждения глаза. Сжимала бедра, инстинктивно сводила колени, чтобы углубить ощущения, но он не позволял…

Даже тут контролировал ситуацию.

Загонял меня, как испуганного зверя, вокруг которого уже выстроены ловушки, капканы… Но только охотник один!

— Любил? — собрала все силы в кулак, пытаясь говорить, а не шептать. — Долг ты, Куталадзе, супружеский отдавал. Регулярно, качественно и по четкому графику между месячными. Вот как это называется…

— Боже, какая ты горячая, — Левон сгрёб мои руки, задрал над головой, чтобы не смела ему мешать. Хват сильный, взгляд острый, а после поцелуй.

Губы горячие, сухие, язык ворвался в мой рот ураганом, задавая быстрый темп.

Боже… Кто он? Мужчина, прячущий свои фантазии все это время? Семьянин, не желающий осквернять супружеское ложе?

Вот только я точно такая же. Скромно опущенный взгляд, сдержанные эмоции и мелкие перебежки в душ, только бы не выглядеть распущенной.

Так научили! Это с детства вбивали в голову!

Только сейчас, когда почти сорок, я рыдаю, но не от боли, а от черного омута, в котором прятались наши эмоции все это время.

— Долг, говоришь, супружеский? Щас я тебя вгоню в такие долги, Кара… Моя Кара! — рыкнул Куталадзе, и я вдруг подлетела в воздухе. Он как-то ловко перевернул меня, уложив грудью на холодную столешницу.

Руки снова закинул за спину, и вдруг запястье обожгло холодом шелка. Галстук… Он мучительно медленно затягивался на запястьях, лишая надежды на помилование.

Но не сегодня… Завтра начнём воевать!

— Ты двадцать лет была эталоном, — металл бляшки ремня ударил по стеклу стола, послышался шорох, и к пульсирующим от животного желания складкам прижалась бархатистая головка члена.

Бедра инстинктивно дергались, направляя, указывая и демонстрируя постыдную похоть.

— И теперь ты мне говоришь, что это супружеский долг? — это были последние слова, прошептанные над ухом, потому что дальше начался настоящий ад!

Он подхватил меня за колени, согнул, раскладывая на столе. Руки связаны, я оказалась полностью обездвиженной!

Тяжелая ладонь давила на поясницу, чуть шершавые пальцы скользили по складочкам, дразнили болезненно набухший клитор, сменяясь лаской головки. Этот контраст ощущений хаотичными выстрелами будоражил нервы.

И вдруг толчок! Левон вошел разом, погружаясь на всю длину…

Из легких вылетел воздух, я завопила, пытаясь справиться с реакцией, но тут ощутила болезненную пустоту. И снова толчок! И снова резкий, мощный, обезоруживающий.

И с каждым разом его проникновение наращивало темп, силу, мощь.

Куталадзе сжимал галстук, контролируя меня целиком и полностью. Запястья ныли, предплечья болели, но это было такой глупостью по сравнению с пламенем, бушующим во всем теле.

— Моя Кара… Моя Кара… Ты слышишь?

Я не могла говорить, не могла кивать, я просто тонула в омуте безумия, желая, только бы это не заканчивалось!

Его пальцы впивались в задницу до боли. Входя, Куталадзе быстро целовал меня в шею, между лопаток, умудрялся укусить.

Он словно обрушил на меня ассорти ощущений, с которыми я просто не могла справиться. Скулила, из глаз катились слёзы, хапала ртом воздух, но тот бетонной плитой падал в легкие!

Комната надрывалась звуком шлепков, моими бесстыжими стонами, его грудным хрипом. И это была