Луна над Славутичем - Николай Александрович Ермаков

в их глазах. В ходе бесед я выяснил, что численность мужчин, способных держать оружие, в подвластных мне племенах составляла около сорока тысяч человек. Однако оценка эта была весьма и весьма приблизительной, так как опиралась на весьма неточные ответы старейшин, заявлявших, что «ну тьма где-то будет, ежели всех собрать». Заселенные четырьмя племенами земли имели протяженность порядка ста пятидесяти километров с запада на восток и около сотни километров с севера на юг, занимая восточную часть бассейна реки Семь. Лишь два племени отщепенцев, отказавшихся принять христианскую веру, насколько я понял, по большей части жили уже в верховьях Оки. Кстати по поводу названия реки Семь старейшины пояснили, что, когда их предки в давние времена (более точную хронологию здесь никто указать не мог) пришли на берега этой реки, то она называлась по другому, но так как их было семь родов, которые потом разрослись до племен, то речку стали так и называть. На мой вопрос, где же ещё одно племя, мне ответили, что они ушли дальше на восток, и сейчас уже к жиганам не относятся, хотя и произошли из одного корня.

— Русами они сейчас зовутся, — почесав бороду, произнес Вышемир, рассказывая об ушедшем племени.

— Русами? — удивленно переспросил я, услышав такое знакомое слово.

— Ну да, — кивнул старейшина, — На языке либов вся земля к югу и востоку от Семи так и называется — Рус, что значит светлый, потому как там много белых гор и берега рек из светлого камня.

— И как они там выживают? — заинтересовался я племенем, от названия которого, судя по всему произошло и наименование моей далекой Родины.

— Да раньше-то нормально было, — взял слово Хован, — Они хорошо с болгарами уживались, бывало, правда, что буртасы набеги устраивали, но это редко. Земля в тех местах хорошая и много её, не надо лес выжигать. А сейчас им тяжело, новые булгары их грабят, да в полон уводят, русы пока держатся, а что дальше будет, неизвестно. Они себе князя избрали, войско собрали, глядишь, может и смогут отбиться.

— А что, болгары на вас только по осени нападают? — сменил я тему разговора, желая ещё раз убедиться в точности предоставленных сведений.

— Угу, — кивнул Вышемир, чьё племя более всего пострадало от болгарских набегов, — Так им всего сподручнее — урожай у нас убран, скот нагулял жирок, а им вскоре пора настает южнее откочевать, так что приходят они по осени и грабят. Твари поганые!

— А вы сами как защищаетесь?

— Да как… — он на несколько минут задумался, почесал седую бороду и со вздохом продолжил, — Первый раз когда они напали, мы такого вообще не ожидали, мирно ведь с ними жили, торговали, невестами обменивались, у меня жена вон, племянница хана Енора. Был бы он здесь, не допустил того непотребства, что сейчас его соплеменники творят. И соль раньше мы через них покупали, в два раза дешевле было, чем сейчас в Хареве брать. А соли сам понимаешь, на племя за год тьму пудов потребно, и вот как теперича жить? — он в сердцах хлопнул себя по колену и после горестного вздоха замолчал.

— А защищались-то как? — повторил я свой вопрос.

— Да никак мы не защищались, — махнул он рукой, — Прятались по лесам да оврагам. Последний раз, прошлой осенью, болгары мало смогли людей взять, попрятались все, но скота много увели, и урожай забрали, что спрятать не успели. Так ещё пару лет и с голода дохнуть начнем. Эту зиму-то едва перебедовали, — уныло закончил он.

Насколько я мог выяснить, мои новые подданные и без болгарских набегов жили значительно беднее полян, и этому было две причины: торговый путь до ромеев был значительно длиннее, климат хуже — зима длиннее и холоднее, а лето более засушливое, что сказывалось на урожаях. Несколько выручала близость Оки, по которой жигане ходили торговать с либами, меняя зерно на меха и речной жемчуг, которые пользовались устойчивым спросом у ромеев, но сейчас между «моими» жиганами и либами расположились два племени отщепенцев, поэтому перспектива такой торговли пока непонятна, да и на торговле в основном наживалась местная элита, простым земледельцам с этого мало что перепадало.

Впрочем, у полян было то же самое — социальное расслоение было весьма существенным. В то время как племенная верхушка могла себе позволить регулярно питаться мясом, иметь ювелирные украшения, дорогую одежду и обувь ромейского производства, обычные пахари жили практически натуральным хозяйством без особых излишеств — ели кашу, носили домотканую льняную или конопляную одежду, все лето ходили босиком или в лаптях.

Ещё находясь в Хареве, я обдумывал различные варианты заработка, так как считал маловероятной перспективу повысить обороноспособность опираясь только на доходы от местного сельское хозяйства, ведь, как говорил Наполеон, для войны нужны только три вещи: деньги, деньги, и ещё раз деньги. А на аграрном производстве много не заработаешь — эта аксиома мне была известна ещё из позапрошлого мира. Поэтому надо развивать промышленное производство, причём перспективных вариантов совсем немного. Первое о чем я подумал — это металлургия. Железные, а тем паче стальные изделия, здесь стоят довольно дорого и пользуются устойчивым спросом. Вторая идея была это производство бумаги. Как мне стало известно от Ефимия, папирус в империи имел довольно высокую цену — свиток длиной полтора метра и шириной двадцать сантиметров шел по два фоллиса. Если подумать и подсчитать соотношение стоимости папируса и коровы, то цена получалась сумасшедшая. Минусами обоих этих вариантов было то, что я имел довольно поверхностные знания о технологиях производства, но зато у металлургии был один неоспоримый плюс — широкий рынок потребления в славянских и прилегающих к ним землям, а вот бумагу можно продавать только ромеям. Поэтому после недолгих раздумий я решил всё-таки пока остановиться на металлургии — пусть и не получится сразу делать высококачественную сталь, но мне доступно построить более производительные печи, чем сейчас имеются у славян и организовать производство с разделением труда. Да и для войны железо важнее. Но и от производства алкоголя я не собирался отказываться. А бумага будет следующим шагом.

Беседуя каждый день со старейшинами, я старался как можно более глубоко проанализировать их психологические портреты — ведь мне предстояло ещё долго работать с ними рука об руку над развитием и обороной жиганских племен.

Хован. Самый старый из четырех старейшин и несомненный лидер, но лишь потому, что остальных пока это устраивает, большим умом не отличается, однако строит насчет меня далекоидущие планы — уже успел заявить, что я должен раместиться в его родовой деревне. Болезненно реагирует