Изгнанница Ойкумены - Генри Олди

Все ахнули, как в дешевой мелодраме.

Забыв, что удар не в силах причинить ему вред, Штольц отшатнулся. Голова маркиза дернулась, как воздушный шар на ниточке, и исчезла из сферы. А когда вернулась обратно, лицо Штольца выражало обиду ребенка, наказанного без вины.

– Вот и славно, – сказал маркиз. – Вот и ладушки. Давайте бить по морде, когда не хватает аргументов. Вы лучше скажите мне, коллеги, и вы, кулачный боец… Если шадруванский цирк – микс из Ойкумены и галлюцинаций, то почему эти драные энергеты здесь дохнут?!

И он победно оглядел собравшихся.

III

Слово было сказано.

«Они все в курсе. И уверены, что я – тоже. Никто не одернул маркиза, напомнив о секретности. Они – ученые, а не „спецовка“; секретность – не их конек. Радуйся, Ник: я узнала случайно, без твоего участия…»

– У вас есть ответ, доктор?

«Не торопись. Ты изумлена. Гибель энергетов – новость для тебя…»

– Энергеты? Они что, гибнут здесь?

Головы заворочались в сферах. Маркизы и герцоги переглядывались, меняясь в лице. Квартет анти-гусей: тело свободно, зато голова в кувшине. Кажется, до мужей науки дошло, что натворил болтун Штольц.

– Гибнут, да? Как на Мондонге?!

Тишина.

– Ты знал! Знал!!! И позволил вызвать меня сюда?!

Это была лучшая пощечина Ларгитаса. Хоть выставляй в Национальном Музее Оплеух. Звук хлесткий, как выстрел. Контакт плотный, с душой. Господин посол чуть не упал во второй раз. Чтобы удержать равновесие, ему пришлось сделать два шага назад. Щека багровела отпечатком женской ладони. Все линии жизни – налицо. Глаза Николаса Зоммерфельда сияли восторгом. Не будь он дипломатом – разразился бы аплодисментами.

Режиссер Монтелье – гений-мизантроп – оценил бы сцену по достоинству.

– Я могла погибнуть! Ты чуть не убил меня, мерзавец!

– Успокойтесь, доктор! Вы же не энергет!

– Вам ничего не угрожало…

– Ах, не угрожало?!

Руки затряслись – очень, очень натурально.

– А «срыв шелухи»?! Эффект Вейса?! Об этом кто-нибудь подумал?! Энергеты у них умирают? А я?! Сволочи, сукины дети, твари безмозглые…

– Великий Космос! Она права…

Регина перевела дух. Подсказка сработала.

– Все обошлось, верно? Вы живы-здоровы; деретесь, как грузчик…

– Сядьте, доктор. Дышите глубже…

– Дайте ей воды!

Она позволила усадить себя в кресло. Вцепилась в предложенный стакан. Зубы стучали о стекло, вода текла мимо рта. Блузка промокла насквозь. Ник, скотина, пялился на ее грудь. И Груша пялился. Тоже скотина. Нет чтоб спасать…

– Доктор провела интересную параллель.

Герцог Ван Дер Гаальс клюнул первым. Уступать герцогу лавры первооткрывателя было жалко до слез. Но лучше так, чем объясняться с Тираном по поводу информации, украденной у Рауля.

– Телепатов и энергетов роднит эффект «вторичной реальности». Доктор, вы говорили о двух способах менталоскопии. Правда ли, что и вы, и энергеты не так уж часто «уходите под шелуху»?

Вместо нее кивнул Штольц, специалист по биоэнергетике.

– Ментальная деятельность, – герцог рассуждал вслух, – не так жестко связана с физиологией, как расовые свойства энергетов. Доктор ван Фрассен на Шадруване, образно говоря, всего лишь оглохла.

– Всего лишь?!

– Не сердитесь, доктор! Для вас это было крайне неприятно. Но, к счастью, не смертельно. От глухоты не умирают. Но для брамайна или гематра подобная «глухота» – считай, отказала печень. Почки, легкие… В итоге – летальный исход. Верно, маркиз?

– Да.

Мрачный, как туча, Штольц словно присутствовал на чьих-то похоронах.

– Энергеты накапливают энергию, как дышат. Безусловный рефлекс, не контролируемый сознанием. Вы же, доктор, контролируете свою ментальную активность. Там, где брамайн гибнет, вы «глохнете». Но, уйдя «под шелуху», переключаете внутренние настройки, и опять «слышите». По идее, сумей энергет на Шадруване справиться с паникой и уйти…

Лицо герцога взорвалось. Звук пропал. Сфера мигнула – и схлопнулась, исчезнув в повторной вспышке белого света.

IV

– Что за…

Задавшись целью оправдать сравнение с грозовой тучей, голова маркиза Штольца извергла слепящую молнию. Вторая голосфера унеслась в небытие.

– Что со связью?

Посольский техник уже возился с панелью коммутатора. Вызвал «контрольку», нырнул в нее едва ли не по пояс. Головы Рильке и Соренсена переглянулись и, будто сговорившись, исчезли. На сей раз – без спецэффектов.

– Жаль, Паука нет… – посетовал Груша, сочувствуя мучениям техника.

– Какого еще паука? Откуда в столовой пауки?!

Нервничая, второй секретарь нарывался на скандал. Ему не хватало виноватого. Он готов был назначить виноватым кого угодно, и осудить, и сорвать злость. Будем надеяться, подумала Регина, ему хватит ума вовремя притормозить. Или у него латентная арахнофобия?

– Нет, вы мне объясните про пауков…

Груша показал секретарю кукиш, и секретарь увял.

– Ну, что там?

– Спутниковые каналы накрылись, – ответ техника прозвучал глухо, как из бочки.

– Все?!

– Ага…

– Может, поломка у нас? В посольстве?

– Тестирую. Пока – норма.

– Норма? – секретарь переназначил жертву. – Это, по-твоему, норма?! Идиот!

– Сейчас переключусь на корабельный ретранслятор…

Под потолком качнулся пузырь вирт-дисплея. Изображение дергалось, агонизируя. Оно то становилось плоским, то вновь возвращало себе объем. Темнота аритмично сменялась вспышками. Сумасшедшая дискотека качала взгляды на мертвой зыби – нутро рубки, искореженное до неузнаваемости, слепые бельма экранов, обрывки кабелей и волноводов, похожие на свежую требуху; в пульт уткнулось кресло, вырванное «с мясом», в кресле – тело, мягкое до тошноты…

Лицо.

Черные потеки превращали его в маску карнавального урода.

– …жаль. Не могу. Не могу, вашу мать…

Хрип умирающего наполнил столовую.

– Сделали, как щенков… Флот! вызывайте флот…

Голос утонул в скрежете сминаемой обшивки. Стены рубки ожили, надвигаясь со всех сторон. Лицо запрокинулось; мелькнула рука, отчаянно упирающаяся в пульт. «Давилка», вспомнила Регина. Упражнение на соревнованиях по троеборью ВКС. Сержант-канонир с «Бесстрашного» продержался до прихода спасателей. Но сержанту было, на кого надеяться…

Пузырь дисплея погас.

Белый как мел, как снег Кутхи, Ник отступил к стене.

– Ничего, – губы посла тряслись. – Ничего, все нормально. Все под контролем.

Он говорил, как заведенный, боясь замолчать.

– Не надо бояться. Не надо. В конце концов, никто не знает, когда ему суждено…

– Умереть? – подсказал деликатный Груша, выбираясь из угла, где сиднем просидел весь ученый диспут. Телохранитель закурил, хотя в столовой это было строго запрещено, и продолжил, окутан дымом: – Отчего же? Лично я, например, знаю. Вплоть до минут.

– В смысле? – вытаращился на него Ник.

Сейчас Николас Зоммерфельд забыл все: молчащие, а скорей, уничтоженные спутники, гибель орбитального рейдера, неутешительные перспективы бытия. «Не хватало нам еще безумного спецназа!» – ясно читалось в глазах господина посла. Тень корабля-призрака лежала на Шадруване, и в этой тьме, нахлынувшей из глубин космоса, все виделось иначе. Так лицо мальчишки в тени становится лицом порочного лилипута. Впору поверить, что блудная флуктуация под парусами нарочно явилась в систему мстить ларгитасцам – за что?! – спустя годы, минувшие со дня трагедии «Цаган-Сара».

Месть, вспомнила Регина одну из любимых присказок Старика, это блюдо, которое едят холодным. Великий Космос, при чем здесь месть?

– Интересуетесь? – Груша выпустил серию дымных колец. – У нас секретов нет. Сейчас мне пятьдесят девять. Я умру через девятьсот шестьдесят два дня, восемь часов и тридцать две минуты. За секунды не поручусь. Если, конечно, меня не убьют раньше…

– Откуда такая точность?

– Последствия модификации, – любезно разъяснил Груша. – Побочный эффект. Вот, не могу без курева. А у Скунса вечно течет из носа. Мой папаша, земля ему пухом, мечтал, чтобы сын пошел по его стопам. Сын и пошел – еще в животе моей драгоценной мамочки. Целевая коррекция внутриутробного развития плода… Остальное, извиняюсь, вам знать незачем. Остальное, извиняюсь, суровые будни. Ладно, я к Скунсу. Обмозгуем ситуацию…

В мертвой тишине он вышел из столовой.

Ник прислонился к стене. Ноги его подкашивались. Губы по-прежнему дрожали – то ли он отвечал Груше, не видя, что отвечать уже некому, то ли продолжал успокаивать всех, никого, себя… Николас Зоммерфельд, думала Регина. Знаешь, на кого ты похож? На человека, который долгое время, день за днем, жил в ожидании кошмара. Спал, брился, ходил в сортир – и ждал. Представив себе будущий удар судьбы в подробностях; просчитав каждую деталь, каждый возможный поворот. Составив план действий, наконец. И вот, когда кошмар явился во плоти, ты, так тщательно подготовившийся, оказался не готов…