Ядерная осень - Хватов Вячеслав Вячеславович

— Извините, товарищ академик, — Ступинцев ошарашено заморгал глазами, — это я по привычке. Тесть мой — профессор, как и все его друзья, вот и вырвалось.

— Да расслабься Сергей. Вон мужики уже воду несут. Сейчас супец забабахаем.

Отставив пустую кружку, Чашников вновь взял бинокль.

— Что там? — лейтенант, заметив, как напрягся его командир, взял в руки лежащий рядом автомат.

— Пылит кто-то.

Бойцы, похватав оружие, заняли свои позиции.

— Без приказа не стрелять, — майор напряженно вглядывался в приближающееся облачко пыли. Вскоре из-за бугра выскочил одинокий мотоциклист. Чашников сделал знак снайперу. Он не сомневался, что ребята в заслоне, который был выставлен сразу по прибытии в городок, сработают как надо, но двойная подстраховка еще никому не помешала.

Никольский поднялся во весь рост и вышел на дорогу. Автомат его был закинут за спину, руки слегка раздвинуты в стороны. Мотоцикл резко затормозил и скрылся в нагнавшем его облаке пыли.

— Твою мать, — занервничал боец, лежащий в траве, метрах в пяти от Никольского.

Пыль отнесло в сторону ветром. Незнакомец, одетый в кожаную куртку уже шел навстречу преградившему ему путь.

— Отведите меня к вашему начальству, — он снял самодельный респиратор (что-то среднее между медицинским аппаратом искусственного дыхания и кислородной маской летчиков) и улыбнулся.

— Я ему говорю: — 'ты хоть бы с белой тряпкой ехал что ли, а то завалили бы тебя и все', - Никольский отряхнул правое плечо от пыли, — а он только лыбится в ответ. Чумовой парнишка. Даром, что себя 'Бешенным' называет.

— Давай этого 'воина пустыни сюда. Послушаем что ему нужно.

У парламентера было не только странное имя. Весь его внешний вид как будто говорил: — 'смотрите, с головой у меня действительно не все порядке'.

Кожаную куртку и кожаные же штаны дополняли потертые краги. На шлеме были нарисованы горящие глаза, а сверху этого 'произведения искусства' красовались рога. Латанный перелатанный 'Харлей', который Бешенный подкатил к стене и поставил на распорки, то же весь был разрисован и, то же был с рогами, закрепленными спереди руля.

— Бешенный, — мотоциклист снял шлем под которым оказался капюшон и осмотревшись, прислонился к мотоциклу.

— Бешенный значит? Хм. А раньше-то как звали, по нормальному? — Ступинцев с интересом разглядывал необычный наряд рокера.

— Макс. Называйте меня Бешенный Макс.

Этот чудак ни много, ни мало хотел, чтобы они сейчас же убрались отсюда. Не переставая улыбаться, он говорил что-то о решении совета поселка Выездной, что-то объяснял, чем-то угрожал. Чашников слушал внимательно. Не перебивал. Наконец Бешенный Макс замолчал и уставился на майора в ожидании ответа.

Да, просто Безумный Макс какой-то, а не Бешенный. На что он рассчитывает? Запугать нас? Чашников нахмурился.

— Вот что я могу сказать вам, Максим… э-э… Бешенный Макс, — он с трудом заставил себя произнести кличку парламентера, — мы с уважением относимся к традициям местного населения и не собираемся их нарушать. Что касается нашего здесь пребывания, то срок его закончится с первыми лучами солнца, — майора понесло. Он и сам не понимал — с чего бы это, но, тем не менее продолжал, — поэтому ваши предложения о нашей передислокации рассмотрены не будут. Но могу вас заверить, что никаких враждебных намерений мы не имеем и еще раз повторю — задерживаться здесь не будем.

Обалдевший от такого ответа парламентер, стоял с открытым ртом и молчал. Он ожидал чего угодно. Трехэтажного русского мата, удара в челюсть или даже выстрела в упор, но такого пафоса и вежливости… Но, надо отдать ему должное — он быстро пришел в себя. Немного потоптавшись, глядя на снайперскую винтовку, висящую на плече у одного из бойцов, он завел разговор об обмене оружия на продукты.

— Хорошо, — Чашников посмотрел на мотоцикл, — но нас интересует только горючее. Если оно у вас есть, оружие будем менять только на него. Хотя может, и продуктов немного возьмем.

Обладатель рогатого 'Харлея' согласно кивнул, откинул капюшон и, проведя пятерней по непослушной шевелюре, протянул майору сложенный вчетверо листок.

Вот жук. Майор пробежал глазами список, — Колядко, налей Макс… Бешенному Максу чайку. Отдохните, — он повернулся к Выездновскому посланцу, который уже не казался Чашникову таким уж безумным, — а я пока составлю список того, что нужно нам и того, что мы можем предложить вам.

Бешенный Макс с подозрением покосился на протянутую ему кружку и тогда дежурный кашевар Колядко налил себе чаю и себе.

Скворцов сидел, уставившись на кружку с давно остывшим супом. Есть не хотелось. Да какое там есть. До этого ли? Не мог он есть, не зная, сыты ли его Маша и Гоша. За эти месяцы Владимир Евгеньевич так прикипел к ним, что теперь у него было такое чувство, будто он потерял часть самого себя. Он конечно все понимал, или вернее догадывался зачем он понадобился на Урале, но ничего поделать с собой не мог. Была бы его воля — поехал бы с ребятами в эвакуацию под Тулу. Но кто его спрашивал? Он прекрасно понимал — если бы он стал упираться, Чашников со товарищи не говоря ни слова спеленали бы его по ногам и рукам и в таком виде везли бы в БТРе. Пока колонна ехала в Подмосковье, он дважды был близок к тому, чтобы бежать. Но куда там, этот прикидывающийся дурачком Ступинцев, был тут как тут.

Мертвую тишину нарушил скрип закрывающейся двери. Она неожиданно громко хлопнула и Скворцов вздрогнув, едва не выронил посудину с супом. Зараза. Как будто метрах в пяти отсюда. Противный скрип, не смазанных петель снова взялся за свое. И опять — хлоп. Наверное, ветер гуляет в пустых квартирах. А раньше почему не скрипело? Или он просто не замечал? Забирающийся за воротник ветер больше не доносил никаких звуков. Академик взял лежащий на рюкзаке бинокль и навел его на окраины поселка, стоящего где-то в километре от их стоянки.

Уральцы специально выбрали для ночлега какое-то отдельно стоящее заброшенное здание. Кажется, это были какие-то авторемонтные мастерские. Он плохо в этом разбирался, но ржавеющие трактора и грузовики, приткнувшиеся у стены одноэтажного строения с полуобвалившейся крышей, и не предполагали иных выводов.

Скворцов стал рассматривать ближайшие к нему пятиэтажки. В сгущающихся сумерках они выглядели еще более зловеще, чем прежде. Покинутые своими хозяевами, они превратились в предмет вожделения мародеров, пристанище крыс, бродячих собак и случайных странников. Они манили своими открытыми парадным, но заходить туда было себе дороже. В многоэтажных лабиринтах ожидать вас могло все что угодно. От упавшего под ноги истлевшего трупа хозяина, открываемой вами квартиры, до стаи голодных крыс или собак, забредших туда с целью полакомиться такими нерасторопными хозяевами. Под вами мог обвалиться лестничный пролет, по известному закону дожидающийся такого вот любознательного недотепу. Этот лестничный пролет мог бы свалится и на голову — ему все равно. От зажженной спички мог воспламениться день ото дня накапливающийся в кухне газ, потихоньку стравливаемый ржавым клапаном газового баллона. Раз и объект вашего неуемного любопытства становится вашей могилой. Сэкономили на земляных работах. В конце концов, веселая компашка несогласных с вашим появлением охотников за трофеями может заставить вас пожалеть о том, что вы вообще появились на этот свет. Не из практических соображений, а забавы ради. А может быть и в назидание другим. Здесь ведь тоже своя конкуренция. Да вот и доказательство. Скворцов задержал свой взгляд на девятиэтажке и покрутив колесико увеличения, стал рассматривать что-то чернеющее под выступающим козырьком крыши. Ага, это человек, висящий вниз головой. Ноги его стянуты веревкой, другой конец которой привязан к ограждению крыши. Неудачно зашел.

Внизу картина еще более безрадостная. Посреди улицы стоит брошенный грузовик. Дверь со стороны водителя открыта. М-да. Из-под переднего колеса торчат подошвы ботинок. Чуть дальше, у обочины — похоронный микроавтобус с почему-то выбитыми стеклами. Было уже почти ничего не видно. Владимир Евгеньевич еще покрутил колесико. Он был не уверен, но ему показалось, что из задней, грузовой дверцы катафалка торчит на половину вывалившийся гроб, а крышка его валяется чуть правее самого автобуса. Не довезли бедолагу.