Полёт: воспоминания - Леонид Механиков

В тот день вместе с нами проходил ВЛК экипаж транспортника. Как правило, на транспортниках летали тогда большей частью списанные на истребители. Эти считались у нас вроде как пилоты третьего сорта (второго — бомбёры) ну и конечно (видно из зависти или из горечи что ли?) при возможности старались как-нибудь при случае нас беззлобно поддеть, разыграть.

Терапевт куда-то вышел. То ли председатель комиссии вызвал, то ли что — важно то, что в кабинете на вешалке болтался белый халат, шапочка и на столе лежал стетоскоп. Командир корабля Ли-2, известный всему гарнизону, кроме нас, молодых, любитель розыгрышей, приоткрыл дверь и узрел пустой кабинет. Мгновенно сообразив, он натянул на себя халат, белую докторскую шапочку, на шею повесил стетоскоп и сел за стол. Тут же пролетающий по коридору пилот приоткрыл дверь:

— Разрешите?

— Да. Там ещё кто есть? Пусть заходят.

— Минуточку, сейчас посмотрю, — и выглянул наружу: «Ребята, здесь свободно!» Тут же в кабинет набилось человек пять. «Доктор» рассадил всех на стулья вдоль стены, одного вызвал к столу:

— Снимите майку и садитесь на этот стул. Так… — и стал внимательно прослушивать парня стетоскопом: — Тут болит?

— Никак нет!

— А здесь?

— Нет.

— И не болело?

— Никак нет!

— Ясно. Встаньте! Опустите трусы. Ниже. Теперь нагнитесь. Руками раздвиньте ягодицы. Хорошо. Теперь громко скажите «а-а-а».

- «А-а-а» — запел пилот, стоя раком.

— Не сквозит?

— Да вроде нет…

— Интересно… Интересно… — «доктор» обошёл пациента сзади и карандашом стукнул пилота по левому яичку.

Пациент от неожиданности резко дёрнулся.

— В каком ухе звенит?

— Ни в каком…

— А сейчас? — и стукнул уже сильнее по правому. Пациент дёрнулся на этот раз сильнее и, не разгибаясь, недоумённо оглянулся на «доктора»…

Не знаю, что бы ответил на этот раз покоритель пятого океана, лётчик-истребитель, перехватчик, и чем бы это всё закончилось, если бы в тот момент не зашёл в свой кабинет его хозяин — майор медицинской службы. Увидев безобразие, творящееся в его кабинете и дискредитирующее высокое звание авиационного врача и офицера, выгнал сначала всех из кабинета, а потом подал рапорт по команде начмеду, в результате чего весь экипаж транспортника был вынужден убыть в очередной отпуск в пору, когда мёрзнут глухари.

Нам дали самолёты. Это был праздник! Только вот выглядело это вроде как-то не особо празднично: просто в один из ненастных ветреных дней объявили построение в лётной форме на аэродроме. Мы уже привыкли более-менее к полковому распорядку, но тут пришлось подниматься раньше на целый час. Естественно, для меня это было трагедией: спал тогда я как убитый, и после того, как проспал построение, ребята стали меня будить. Только будить меня просто так, как всех нормальных людей было бесполезно. Мы с ребятами договорились, что меня будут стягивать с кровати, ставить на ноги и бросать. В момент падения я просыпался уже наверняка. На этот раз Игорю поднимать меня не пришлось. Я поднялся сам (!) и раньше всех! Я до сих пор не могу сказать, спал ли я вообще в ту ночь: у меня будет МОЙ самолёт! Я, как и все гномы, был взбудоражен, настроение, несмотря на погоду, было праздничным. Прямо из столовой мы на стартовом автобусе поехали на аэродром. Аэродром был прекрасен: широкие бетонные рулёжки без единого бугорка, шикарная и, казалось, бескрайняя полоса, на которую не то что парой — звеном можно было садиться! И самолёты.

Много самолётов! Самолётов разных типов — от неуклюжих транспортных, зелёных и воняющих бензином, до самых современных, застывших, будто перед прыжком, стремительно откинувших далеко назад скошенные крылья серебристых красавцев-истребителей. Это были реактивные истребители, самое последнее достижение науки и техники, гордость и радость Родины! Они стройно и строго стояли каждый точно на своём месте, на своей стоянке. И один из них будет мой! Какой же? Но наш автобус почему-то проехал мимо.

Автобус остановился у большого ангара с громадными красными буквами. Что там было написано, сразу разобрать было трудно, и только на порядочном расстоянии буквы вдруг складывались сразу в чёткую надпись «НЕ КУРИТЬ!». Возле ангара толпился народ в аэродромной форме. Мы вышли, и тут же по громкой связи прогремело: «Построение в ангаре!» Народ повалил в ангар, нас повели туда же.

В ангаре стоял полумрак, но зато не было ветра, было даже как-то уютно. Последовала команда «Становись!» и все привычно разбежались по экипажам: командир, за ним — техник, за техником механик. Мы стояли перед строем. За спинами у нас стоял командир, замполит и начальник штаба.

Первым толкнул речь замполит: «Товарищи солдаты, сержанты и офицеры! Сегодня у нас торжественный момент: мы вручаем нашу самую передовую технику в руки молодого пополнения лётного состава. Прибывший лётный состав прошёл полный курс обучения, овладел техникой пилотирования и боевого применения в объёме лётного училища и способен выполнять боевую задачу в простых метеоусловиях. В то время, когда мировой империализм…» — и пошло-поехало. Минут через пять командир предоставил слово начальнику штаба. Начальник штаба стал читать, что с сего числа нам придаются самолёты с экипажами в составе… Слушал я невнимательно, потому что рассматривал стоящие напротив экипажи: какой же мой? Может, этот? Нет, наверное, этот…

Лица техников и механиков были то ли загорелые, то ли, может быть, обветренные в ежедневной работе на морозе в чистом поле, продуваемом всеми ветрами…

Техмоща…

Засаленные куртки и ватные брюки, валенки, заскорузлые, в постоянных ссадинах, порезах, с въевшимся на всю жизнь маслом руки… Я видел, как на спор за бутылку водки техник ставил винт без сложной разборки в абсолютно недоступную для простого смертного часть конструкции: он плюнул на палец и ткнул им в головку винта. Винт намертво прихватило на морозе к пальцу. Тогда технарь засунул руку в лючок, на ощупь поставил винт в резьбовое отверстие, пару раз обернулся слева направо, чтобы винт сделал вместе с пальцем руки пару оборотов и стал на резьбу, а потом дёрнул на себя руку. Кровь брызнула из пальца: на винте остался кусочек кожи, пристывший на морозе, но винт таки был поставлен, мужик доказал свою смекалку, и наградой ему было восхищение техмощи и распитая вечером в столовке бутылка… Вдруг слышу свою фамилию. За ней — фамилию техника и механика.

Оба откликаются громким «Я!», и я с удивлением вдруг обнаруживаю свой экипаж совсем не тот и не там, где ожидал. Ору «Есть!» и, как на параде, печатаю шаг к МОЕМУ экипажу. Чувствую на себе тяжесть любопытных глаз, потому топаю, глядя под ноги на бетонку.