Мой любимый герцог - Эви Данмор

– Пойду посмотрю, как идут приготовления к фейерверку.

Аннабель поднялась из-за стола.

– Я с тобой.

Проветрить голову на свежем воздухе – именно то, что ей сейчас нужно.

В дальнем конце французского сада устанавливали фейерверки. Тонкий слой снега сошел за ночь, обнажив гладкий белый гравий дорожек, затейливую каменную резьбу на высохших фонтанах, выветрившиеся мраморные греческие статуи. Увидеть бы этот сад летом, когда деревья предстанут во всем зеленом великолепии, а теплый ветерок будет шелестеть в пышных кронах.

– Какое красивое место, – пробормотала Аннабель.

– Да, – согласилась Катриона, глядя на деревянное строение впереди, которое под руками рабочих вырастало на глазах. – А ты видела снежные шары с крошечными замками внутри?

– Что?

– Есть и с Клермонтом.

– Как это?

– Ну, такой сувенир, стеклянный шар, а внутри шара замок. Не настоящий, конечно. Да и настоящий совсем не для нас…

– А Оксфорд для нас? Город, который не изменился со времен крестовых походов? – Аннабель показалось, что разговор странным образом касается ее.

Катриона обвила ее руку своей.

– Ну и пусть. Оксфорд для нас самое подходящее место.

– Никто и не спорит, – пробормотала Аннабель.

За час до полуночи прошел слух, что хозяин поместья вернулся, и все же до сих пор он не осчастливил гостей своим появлением. Общество уже собралось в гостиной, чтобы выпить, закусить и посплетничать.

«…фейерверки были доставлены прямиком из Китая…» – уверял кто-то.

«…последний герцог нанял акробата, не знаю точно, мужчину или женщину…»

«…и тут шляпа леди Суиндон загорелась…»

Когда большие часы с маятником пробили половину двенадцатого, леди Лингхэм, которая, по всей видимости, выполняла роль хозяйки, пригласила гостей переместиться на террасу. Аннабель двигалась в потоке людей к бальному залу, из которого на терассу вели широко распахнутые двери. На балконе вот-вот должна была появиться темная, внушающая страх фигура.

Но Монтгомери все не было.

Неужели он даже не покажется на собственной новогодней вечеринке?

– Аннабель! – Хэтти пробиралась к ней. – Идем! Я заняла тебе место рядом с нами!

И утащила ее на террасу.

Аннабель внезапно оказалась среди нескольких сотен подвыпивших аристократов, болтающих, смеющихся, и на мгновение растерялась. Терраса и французский сад напоминали ярмарочную площадь. Колыхающиеся красные бумажные фонарики отбрасывали мерцающие тени, из глубины сада доносились обрывки музыки.

Монтгомери не было, она чувствовала это всем своим существом.

Ну и хорошо, даже к лучшему. Пустые мечты быть рядом с ним – настоящее безумие.

Стайка детей пробежала между Аннабель и Хэтти, и им пришлось разомкнуть руки.

Она еще не успела снова взять подругу за руку, как перед ее носом возникло рубиново-красное яблоко в блестящей сахарной корочке.

– Сахарное яблочко, миледи?

Перед ней возвышался разносчик на ходулях, на его ногах развевались длинные, полосатые брюки. На лице играла широкая деланая улыбка.

– Аннабель! – Голос Хэтти донесся откуда-то издалека. Но Аннабель не двигалась.

Пусть это и безумие, она должна попрощаться с Себастьяном, и не завтра перед самым отъездом во дворе, сухо и официально. По правде говоря, она вообще не хотела с ним расставаться.

Аннабель повернулась на каблуках. Чертовски неразумно с ее стороны. Ну и пусть! Она быстро шла, уворачиваясь от оживленных гостей, устремлявшихся к ней. В бальном зале толпа людей уже поредела. Аннабель остановилась под большой люстрой, размышляя, а затем вышла в главный вестибюль.

Длинная стрелка часов показывала двадцать минут до полуночи.

И тут Аннабель поняла, куда нужно идти. Она повернула в сторону западного крыла. Бесшумно, на цыпочках, как воровка, она пробиралась по тускло освещенным коридорам. Задыхаясь, подошла к двери кабинета Монтгомери. Поколебавшись мгновение, стукнула по темному дереву.

Тишина.

Ее рука повисла над дверной ручкой. Она торопливо надавила на нее. Дверь была заперта.

Ее сердце упало.

Пытаясь найти дорогу в музыкальный салон, Аннабель пошла дальше, ориентируясь по картинам и комнатным растениям. Она приоткрыла изысканно украшенную двойную дверь и просунула голову внутрь. Перед ней зияла пустота. В лунном свете пианино казалось неприветливым и заброшенным.

В душе поднялась волна паники. Да вернулся ли он вообще?!

Аннабель помчалась по другому коридору, и еще по одному, пока вконец не заблудилась. Корсет больно впивался в тело. Тяжело дыша, она остановилась и ухватилась за перила.

Думай, где он может быть.

В Клермонте было три этажа и двести комнат, разве по силам ей обыскать все?

Проклятие! Она всегда была такой здравомыслящей, такой рассудительной. Как же могла она позволить Монтгомери превратить ее в задыхающуюся безумную женщину, преследующую герцога в его же замке?

Могла ли она не позволить?

Годы жизни в Кенте Аннабель провела, будто в спячке. Оксфорд оживил ее разум. Монтгомери разбудил ее душу. И даже не слишком-то старался, был холоден, сдержан и прямолинеен, и не успела она опомниться, как он овладел всеми ее мыслями. И теперь ей никак не удается изгнать его из своих дум. Да и не очень-то хочется. Оказалось, это так прекрасно – быть живой. Так прекрасно, когда тебя замечают и выделяют из толпы. Его поцелуи избавили ее от одиночества, о котором она даже не подозревала.

Аннабель вдохнула поглубже. Кожа на спине была липкой от пота, но уже начинала остывать. Последняя попытка, а потом она вернется на террасу.

Она бежала верх, вверх, вверх по лестнице, по другому коридору, мимо испуганной горничной…

Герцог стоял у двери той самой библиотеки с зимним небом вместе с дворецким Бонвиллем.

Аннабель резко остановилась, перед глазами все поплыло…

Монтгомери повернулся к ней, и, когда их взгляды встретились, ей показалось, будто в коридоре взметнулся сноп искр…

Должно быть, Монтгомери что-то сказал Бонвиллю, потому что дворецкий тут же скрылся в темноте.

В голове шумело, когда Аннабель приблизилась к нему. Нужно было заранее подобрать слова, придумать объяснение. Но она ничего не успела сочинить. Ее тело просто искало его, как животное в зной ищет воду. Теперь, когда он стоял перед ней сам, во плоти, смотрел на нее, это желание угасло, осталась лишь какая-то пьянящая слабость и…