Аморальное (СИ) - Оливер Марк

Она не успевала ездить в лес.

Она забыла лес.

Случалось, что они были не совсем вместе: она оставалась у него, но Рэй был весь в телефонных разговорах или бумагах, и было не совсем понятно, зачем она ему нужна в такие дни. В такие дни Ими гуляла по дому и рассматривала картины: иногда они менялись. Она, разумеется, не знала художников, но единственной сферой искусства, не считая тяжёлого рока, которая могла привлечь её внимание, всегда была живопись. Как-то Ими смотрела на очередную новую картину, когда Рэй, проходивший рядом, обсуждая с кем-то перевод денег, остановился сзади Ими и тихо сказал:

– Вчера привезли. Сам Ли Сен Ир.

Рэй продолжил телефонный разговор, и она даже не сразу поняла, обращался он тогда к ней или нет.

– Китаец?

– Нет, – он мягко улыбнулся, снова оторвавшись на секунду от мобильного телефона и посмотрев на неё, – он из КНДР.

Всё шло как-то странно, но вскоре Ими перестала удивляться даже самым неожиданным поступкам Рэя. Она начинала привыкать. Интуиция начинала выдыхаться. Только чувство глубокого дискомфорта мешало ей чувствовать безмятежность, когда рядом не было Рэя и не было возможности смотреть на него и плавать в своей маленькой радости.

Эрик и Дерек не обращали на неё внимания.

Корли не любил её и часто рычал.

– Не понимаю, что с ним происходит, он всегда дружелюбен к тем, кого я сам привожу в дом.

– Собаки меня не любят.

– Они не любят тех, кто не любит их.

Рэй любил собак. Ими не любила собак. Из всего живого она любила только растения.

Она никогда не видела более занятых людей, и, тем не менее, он жил и вёл себя так, как будто ему совершенно некуда торопиться. До тех пор, пока кто-то другой не пытался взять на себя руководство его времяпровождением.

В остальном всё было, казалось, неплохо.

Со дня их знакомства прошло почти два месяца, когда Рэй снова пропал. Сначала Ими жутко переживала, но потом с тоской задумалась, не лучше ли было бы, если бы он вообще пропал.

Его исчезновение удачно совпало с ажиотажем на работе: Ими и Оуэну доверили убийство одинокой матери, и, наконец-то, было чем заняться. Оуэн дал ей волю, увидев, что она почувствовала нужное направление, и в тот день Ими быстро вернулась домой, рано, раньше, чем обычно: только у себя она могла сосредоточиться, как будто все её карты на стенах были каким-то магическим атрибутом – одно их наличие заставляло думать быстрее. Было ещё светло, когда Ими припарковалась у дома и сразу почувствовала неладное, встревоженная то ли внезапно ожившей интуицией, то ли чёрным тонированным Лэнд Крузером, стоявшим у её дома. Во дворе никого не было. Ими подошла к автомобилю и постучалась в окно, но ей не открыли, или, может быть, водитель покинул автомобиль. Она записала в телефон номер и неуверенно подошла к своему подъезду, где, как всегда, не горел свет, и уже в дверях Ими услышала, как шумит лифт где-то наверху. Дз – открываются двери, дз – закрываются, дз… У неё не было фонаря с собой, но были нож и служебный пистолет. Ими достала телефон, не опуская пистолет, и посветила в подъездную темноту. Пусто. Она посмотрела наверх, прислушалась к монотонному шуму лифта, снова выглянула на улицу и шагнула на лестницу.

С каждой ступенью она всё больше чувствовала, что зря это делает. Интуиция гнала прочь. Служебный долг гнал вверх. Отчаяние гнало вверх. Третий этаж, четвёртый… а лифт всё зудил, как будто из него наполовину выпал труп и не давал дверям закрыться. Пятый этаж, и Ими на своей лестничной площадке. Лифт был где-то выше, вероятно на шестом этаже. Ими тихо поднялась выше и осторожно заглянула на лестничную площадку. Там никого не было. В лифте никого не было. Теперь его гул дышал прямо в неё, упрямо и невозмутимо лифт ныл о том, что неуправляем и свободен. Ими подошла к нему и, после тяжёлых раздумий, нерешительно шагнула внутрь. Двери закрылись. Лифт поехал вверх.

Она вышла на седьмом этаже и пешком спустилась вниз. Она дошла до своей квартиры, когда наверху снова механично завыл анархичный гимн лифта.

В доме что-то было не так. Следовало опросить жильцов, но Ими решила вести наблюдение из своей квартиры и, для начала, проверить номера внедорожника, стоявшего снаружи.

И тогда она поняла, что в доме было не так. Понять можно было с самого начала, и она бы поняла, если бы не избегала любых мыслей и подозрений о том, о чём думать не хотела. Она вообще ни о чём не думала. Она ничего не чувствовала. Она думала только о том, что какие-то гангстеры припарковались перед домом, а наверху из лифта вывалился труп, и нет времени думать, кто за этим стоит.

Дверь в её квартиру была открыта.

Дверь в её квартиру была заперта, но только на один поворот. Она точно помнила, что заперла на два. Она всегда проворачивала ключ дважды. Она знала, в каком районе живёт.

Она медленно открыла дверь и осторожно шагнула внутрь. Там был включён свет, но там было тихо: либо её ждали, либо уже не ждали, либо ещё не поняли, что дождались.

Она бесшумно прикрыла дверь за собой и подумала, не пришло ли время набрать Оуэна. Он её научил в случае опасности отправлять пустое сообщение. Они оба так делали, когда не было возможности позвонить или объяснить, что происходит, точнее, оба должны были сделать, но пока ещё ни разу не воспользовались своим шифром. Не появлялось необходимости, не представлялось возможности воспользоваться своей дальновидностью. Сейчас она представилась, но втягивать Оуэна было нельзя до тех пор, пока Ими не убедилась бы, что в её квартире не Рэй.

А она почти не сомневалась в том, что там был Рэй.

Где-то далеко еле слышно шумел испорченный лифт.

Она медленно дошла до своей комнаты, где унылый гул лифта уже не было слышно. Дверь в её комнату не закрыли, и Имтизаль могла рассмотреть спину своего гостя.

Имтизаль была готова заплакать. Она не хотела убивать его сейчас.

Она неслышно вытащила нож: нельзя было привлекать внимание соседей звуками выстрелов и прочими шумами. Оставалось надеяться, что никто не знал, куда отправился Рэйнольд Эддингтон перед тем, как исчезнуть. Впрочем, это уже не имело никакого значения.

Совершенно никакого, потому что скрыть это убийство было бы практически невозможно. Пришлось бы признать свою вину. Оуэн помог бы, а доказать, что Рэй проник в квартиру незаконно, не доставило бы труда. Потом осталось бы только разгромить квартиру, побить саму себя и подать убийство-самооборону достаточно красиво и достаточно изящно для того, чтобы усмирить пыл суда.

Рэй остановился у мольберта, на котором стояла одна из первых картин, одна из самых странных, но в которой, всё же, его ещё можно было узнать. На картине он был изображён не в полный рост и снизу срезался где-то на уровне бёдер, его торс был живописно вспорот, и кровь стекала в коричневые брюки, но сам он стоял и был жив, и в глазах не было ни капли безумия или боли. Ими любила эту картину. Она считала её вдохновенно величественной и безмятежной.

– У тебя в руках пистолет?

Он не оборачивался и говорил чуть холоднее, чем раньше.

Она молчала, и он оглянулся на неё, посмотрел на её руку с ножом и чуть нахмурился.

– И пистолет, и нож? Ты так неуверенна в себе?

– Как ты меня нашёл?

Он чуть нагнул голову и выстрелил усталым взглядом, в котором было что-то вроде: «Ты серьёзно?»

– Могу я сперва узнать, как именно ты собираешься меня убить?

Она молчала.

– Имтизаль.

– Неважно.

– Неважно? Надо же.

В её глазах появлялось всё больше отчаяния.

– Зачем было это? – ей снова стало тяжело говорить, как и всегда было сложно говорить со всеми людьми.

– Что именно?

– Я.

Он даже не улыбнулся, и только его глаза снова стали усталыми и заплывающими скукой.

– Нашла о чём говорить.

– Это важно.

– Для департамента?

– Для меня.

Теперь он улыбнулся.

– Ты фильмов о двойных агентах насмотрелась?

– Подними руки и повернись ко мне спиной.