И уйти в закат - Сергей Сергеевич Мусаниф

Больше всего меня удивило, что на лице брата Дона не появилось ни испуга, ни неуверенности, и если он хоть как-то протестовал против такого решения, то исключительно внутри. Кайл тщательно прицелился и всадил Дону пулю в мясистую часть бедра. Тот скривился от боли, но даже не вскрикнул и остался стоять, как стоял. Опираясь о стену.

— Благодарю тебя, брат Кайл, — сказал Питерс и в его голосе появились металлические нотки. — Ты исцелен, брат Дон. Ты абсолютно здоров. Ты не чувствуешь боли, твоя вера хранит тебя.

Брат Дон расслабился, благодарно улыбнулся и несколько раз топнул простреленной ногой. Дырка в джинсах осталась на месте, но крови под ней уже не было. И никаких следов раны на ноге.

Хороший фокус.

— А куда делась пуля? — спросила я.

— Полагаю, она прошла насквозь, — сказал Питерс.

Брат Дон повернулся и показал мне выходное отверстие. Еще одна дырка на джинсах и опять никаких следов ранения. Впрочем, если появление первой дырки произошло на моих глазах, вторую они могли и заранее проковырять.

— Что скажешь, сестра? — не без самодовольства поинтересовался Джеремайя. — Помог ли я брату Дону или нет?

— Выглядит убедительно, — согласилась я. — Но есть один нюанс. Почему у брата Дона до сих пор пластырь на шее?

— Потому что раны, нанесенные тобой, — Питерс указал на свое колено. — Я почему-то исцелить не способен. И мне очень хотелось бы разобраться, почему так, и почему я не могу помочь тебе.

— Есть рабочие версии? — поинтересовалась я. — Какая побеждает?

— Некоторые мои братья, с которыми я пока не согласен, говорят, так происходит потому, что ты — дьявольское отродье.

Интересная версия, подумала я и вспомнила реакцию Грега на любое упоминание о моем отце. Может быть, эти братья Питерса и сами не представляют, насколько они правы.

Глава 20

Итак, за несколько минут разговора мне удалось кое-что узнать. Что Джеремайя Питерс — деспот и самодур и, вполне вероятно, на самом деле способен творить чудеса, во что его паства верит безоговорочно. Но на меня его способности почему-то не распространялись, и, вероятно, именно поэтому ребята из ТАКС попытались всучить контракт на его голову именно мне.

Тут, конечно, возникал вопрос, откуда ребята из ТАКС могли заранее узнать, что его способности на меня не подействуют, и я добавила его к списку других вопросов, которые собиралась задать Грегу и его товарищам, если наши пути еще когда-нибудь пересекутся. В смысле, если мой жизненный путь не закончится вот в этом амбаре, а такая вероятность не только существовала, но еще и увеличивалась по мере нашей беседы с Пророком.

Потому что вряд ли эти дети света и добра будут терпеть на своей территории дьявольское отродье. И как только их гуру признает меня таковым…

— Разве я похожа на дьявольское отродье?

— Демоны, проникающие в наш мир, могут принимать разные обличья, сестра, — понятно, он все-таки обычный шизик. — Нельзя делать выводы о ком-то, опираясь исключительно на его внешность.

Тоже довольно спорное утверждение. Внешность Дона, Кайла и вон того третьего вполне соответствовала их занятиям и моим представлениям о них. Тупые мордовороты, и вся декларируемая здесь вера не смогла отучить их от свойственной тупым мордоворотам жестокости.

Но Питерс все еще называл меня сестрой, значит, он в моем демоническом происхождении не убежден.

— А как вы здесь разбираетесь с дьявольскими отродьями? — спросила я. — Мне-то самой не очень любопытно, чисто для подруги интересуюсь. Сжигаете на кострах?

— Порожденные адским пламенем не боятся пламени земного, — сказал Питерс.

Ну да, логично. А как они с ними поступают, Джеремайя все-так мне не рассказал. Может быть, просто не обладал достаточно широкой практикой и собирался импровизировать на ходу.

— Зачем ты принесла на мою проповедь пистолет? — спросил он.

— Времена нынче неспокойные, — сказала я. — И я боялась, что в номере отеля его могут украсть.

Он вздохнул и почесал подбородок.

— Знаешь, сестра, я ведь первый раз с этим сталкиваюсь.

— С чем?

— С ложью, — сказал он. — Я знаю, что ложь существует, что другие люди постоянно обманывают друг друга, а чаще всего пытаются обмануть самих себя. Но до этого момента мне никто не лгал.

— Должно быть, ты вырос на необитаемом острове, — но если он говорит правду, то я ему даже завидую немного. Мне-то все врут. Ну, почти все.

— Нет, — сказал он. — Но в разговоре со мной даже самые отъявленные обманщики, самые закоренелые лжецы говорят правду. Ведь именно правду я желаю услышать от них. От всех.

— Правда и то, что ты хочешь услышать — это немного разные вещи, — сказала я.

— Не в моем случае. Я спрошу еще раз, и теперь ты скажешь мне правду. Зачем ты принесла на мою проповедь пистолет?

— Сразу после проповеди я собиралась охотиться на уток.

Дон хмыкнул. Должно быть, он знал, что с пистолетом на уток не охотятся. Особенно в Техасе.

— У меня никогда не возникало нужды этим заниматься, — сказал Питерс. — Но мне известны и более традиционные способы заставить человека сказать правду. Как медицинские, так и более… травматические.

— Сегодня прекрасный день для пентотала и пыток, — согласилась я. — С чего начнем?

Для страха есть место там, где живет надежда. Когда ты подходишь к последней черте, когда ты понимаешь, что терять особо уже нечего, страх исчезает. Появляется злое веселье. Или отчаяние. Или вообще ничего не появляется, просто пустота.

Но бояться уже нечего.

— Я предпочел бы обойтись без радикального воздействия, — сказал Джеремайя. — К чему нам плодить насилие в этом мире, сестра? Его и так достаточно.

— А что там было в «Континентале»? — поинтересовалась я. — Массовый акт пацифизма?

— Иногда без этого не обойтись, — помрачнел Джеремайя. — Но я все еще верю, что мы можем договориться.

— Конечно, — согласилась я. — Переговоры у меня в крови. Как и насилие. Давайте, отвяжите меня от стула, и мы начнем договариваться.

— Мне рассказали о дорожном инциденте, — сказал Питерс. — Поэтому все пока останется, как есть. В том числе и для твоей безопасности, сестра. Итак, зачем ты принесла на мою проповедь пистолет?

— Мне посоветовали захватить его с собой, — сказала я.

— Кто?

— Какие-то люди, которые убеждали, что действуют мне во благо, — сказала я. — Вот прямо как ты сейчас.

— Что это были за люди?

— Теневики, — сказала я, решив, что черта с два я буду их выгораживать. Во-первых, если дело все-таки дойдет до пыток или пентотала, я все равно их сдам. Во-вторых, было только справедливо натравить Питерса и его шоблу на специального агента Джонсона и его шоблу. Этакий вариант жабогадюкинга,