Поэзия Латинской Америки - Антология

Смена

(1 января 1959 года)

Мы, пережившие друзей, —кому обязаны мы жизнью?Кто за меня погиб в застенке?Кто пуле, метавшей в меня,свое подставил сердце?Над кем из павших я стою?В моих костях чьи кости ноют?Чьи выколотые глазаглядят из-под моих бровей?И чьей рукой сейчас пишу я(ведь я пишу чужой рукой!)вот эти рваные слова, —я, переживший тех, кто умер?!

ФАЙЯД ХАМИС[176]

Перевод В. Столбова

Млечный путь

Млечный Путь осыпается с темно-лиловых небес на деревья.На кошках бродячих, на желтых огнях, на вине и на хлебекакая-то тайна лежит. Бесконечными кажутся улицы в светлом тумане.

Это ткет паутину из хлопьев гигантский паук.Это ночь подняла паруса, как готовый к отплытью фрегат.Это снега дыхание в сердце мое ворвалось,отметая с души прах осенней опавшей листвы.За ночь снег занесет закопченную землю Парижа,и проснусь и увижу в окно потрясающую белизну.Может, голубь иззябший прижмется крылами к стеклу.

Но зимы красоту я пойму только после того,когда в белые бездны подушки моейупадет твоих грубых волос серебристая тьма.

О потерянном кашне

Это было кашне цвета старинного золота,оно сопровождало меня по жизни в течение трех лет,трех лет нищеты и славы, любви и ненависти,трех лет одиночества на улицах, темных и узких, как гроб,пока струи дождя чертят зеленоватые линии на бронзовых лбах монументов.Это кашне цвета старинного золота, купленное в тумане Генуи(за пятьсот лир, при въезде в Европу).Кашне — знамя свободы, поэзии знамя.В мире стертых камней, где человектщетно и непрестаннообновления алчет,чтоб только не стариться,чтоб только не умереть…Это кашне цвета собаки с улицы Висконти.(На этой улице вечно идет либо дождь, либо снег.)Я только что потерял его, оно осталось там, позади,а с ним и частица моей юности.И это сегодня, когда сырость поселилась в стенах,когда ночь проникает повсюдуи с нею холодная дрожь обнаженных ветвей.

За эту свободу

Мануэлю Наварро Луне

За эту свободу петь под проливным дождемты должен отдать все!За ату свободу чувствовать, как к твоему плечуприжалось твердое и теплое плечо народа,ты должен отдать все!За эту свободу раскрыться душой, как цветок на зарегромыхающих фабрик, и освещенных школ,и хрустящей под плугом земли, и детей,улыбающихся во сне,ты должен отдать все!Нет иного выхода, кроме свободы,нет иного пути, кроме свободы,нет иной родины, кроме свободы,не будет стихов без оглушительной музыки свободы!За эту свободу, повергающую в трепеттех, кто извечно ее попиралради своей нищеты кичливой;за эту свободу — вечную ночь для угнетателейи бесповоротный рассвет для всего народа, который уже нельзя победить;за эту свободу, которая осветила запавшие щеки,босые ноги,дырявые крышиголодных детей;за эту свободу, за юности царство;за эту свободу,прекрасную, как мир,ты должен отдать все,все, чего она потребует!Все — даже тень свою!Все — даже свою жизнь!

МЕКСИКА

САЛЬВАДОР ДИАС МИРОН[177]

Sursum[178]

(Фрагмент)

Перевод В. Васильева

Как сладостны мечты! Их озареньястрастям дают пьянящую безбрежность,лугам — надежду вечного цветенья,цветам — неувядающую нежность.Вот появилась радуга, как будтопо мановенью мага. Половинунебес пересекла она и, крутоупав над берегом, впиталась в тину.Вот истина, что пестует сознанье,бунтующее сердце пожирая.Она как плод на дереве познанья:вкуси — и навсегда лишишься рая.Бард хоть и держит бой с исчадьем адаХимерой[179], что внушает небылицы,но там, где вихри, рифы, тени, надок спасительной утопии стремиться.На статую Мемнона[180] из Египтаподчас походит бард, но безутешный,когда его надежда уж разбита,он может стать зарей чужой надежды.

Что мир наш? Воплощение Тантала.Об идеале попусту скорбит он,Сизифов камень катит вверх устало,а кровью Несса плащ его пропитан;[181]как жить, он от Вараввы[182] ждет подсказки,но и Христа он обожает тоже,и, как пигмей, чей страх растет гигантски,он у Прокруста корчится на ложе;давно грехи бесчестят его имя,и, чтоб их искупить, он брошен в пламя,терзаемый страстями роковыми,как Актеон[183] безжалостными псами;когда, то богохульствуя, то хныча,оковами звенит он, но при этомповертывается эгоистичноспиной к чужим страданиям и бедам,поэт-провидец над кострищем дымнымсложить, пропеть обязан песнь такую,что освятить могла бы горним гимномне собственную скорбь, а мировую.

Свеча неугасимая, святая,что на алтарь бросает свет неровныйи, жертвенно, неумолимо тая,тьму разгоняет в сумрачной часовне;диковинный сосуд, кадящий в храме,сосуд, что богом мудро был загаданкак символ единенья с сыновьями,как вечная любовь: огонь и ладан;безумный Дон Кихот, один удаловзывающий сквозь громы к правосудьюс зазубренным мечом и без забрала,с разодранной, кровоточащей грудью;бессмертный Феникс, гордо над кострамикружащаяся царственная птица,которая сама ныряет в пламя,чтоб молодой из пепла возродиться, —вот что такое бард. А славить Граций,когда звучит повсюду, словно эхо,призыв «К оружью!» — значит распрощатьсясо званием певца и человека.. . . .

Туча

Перевод Ю. Петрова

Зачем скорбишь ты? В том нету горя,что встала туча над краем моря,как пелена.Прохлада в небо приходит с нею,свежеет воздух, мир зеленеет,и даль ясна.

Забудь о страхе. Пусть ветер воет,и гром грохочет над головою,и все горит;не будет ярость игрой напрасной —себе свободу рукою краснойнарод творит!

В назидание другим

Перевод В. Васильева

Раскачиваясь мерно в бесстыдстве наготы,ужасный плод — как символ возмездья рокового —труп на суку высоком, трофей петли пеньковой,вываливал язык свой из мира немоты.

Чуб, как петуший гребень, гримаса тошнотыи боли, — в этом было так много шутовского.Пред ним, неподалеку от моего гнедого,мальчишки надрывали от смеха животы.

Казались наважденьем и эшафот зеленый,и узник с головою пристыженно склоненной.Неугомонный ветер, зловоние стеля,

с поспешностью шальною носился вкруговую.И выплывало солнце в долину голубую,и песнею Тибулла манили вдаль поля.

МАНУЭЛЬ ГУТЬЕРРЕС НАГЕРА[184]

В тот час

Перевод В. Столбова

Я хочу умереть на просторе морскомв золотистом сиянье заката.В час, когда нам агония кажется сном,а душа, словно птица, крылата.

Пусть дежурит у смертной постели моейтолько небо одно голубое.Я услышать хочу не рыданья друзей,а вскипающий грохот прибоя.

Из зеленой волны златотканую сетьизвлекает дневное светило…Я хотел бы как солнечный луч умереть,раствориться в волне белокрылой.

Ни досады, ни злобы в душе не тая,я хотел бы смежить свои веки.Чтоб шептала мне жизнь: «Я навеки твоя…» —покидая меня навеки!

Мертвые волны