Поэзия Латинской Америки - Антология

Вызов Карибскому морю

Перевод П. Грушко

Карибский глянец, синие накаты,улыбчивая злоба и каприз.Ты дремлешь на изнанке светлой карты,где хитроумный трудится Улисс.

А здесь, в глубинах сонного провала,не боги, не сирен игривых скоп —твое расплывчатое покрывалоткут челноки зубастых Пенелоп.

Где райских островов великолепье —земля легенд и грез?.. Карибский край,мы здесь нашли марионеток, цепи,стервятников: насмешку, а не рай!

Не благовестье, а былые свары,не новь, а долгий обморок, не миф,а ведьмовского шабаша кошмарыи черепа взамен заморских див.

В день ярых бурь над бездной бесноватойты полдень топишь в полуночной мгле,весь свет сводя к заре подслеповатой,весь мир сварив в клокочущем котле.

В твоих сквозных и стынущих глубинахпокой нерасторжимый отражен,конечная ничейность дней пустынных,слепое зарождение времен.

Погожий летний день с возней, и визгом,и смехом детворы — простые дниее нехитрых игр на солнце низкоми в сказочно причудливой тени, —

как часто тащит пенный вал слепящийтуда, где смерти свет, где тишина,где жизнь дрожит своей изнанкой спящейв соленой пустоте глухого дна!..

Но дом наш здесь, хоть ты и смотришь зверем.И вдаль глядим мы из-под рукава —надеемся, шумим, упрямо веримв росистые чудные острова!

СИНТИО ВИТИЕР[174]

«Ребенок не ласковый ирис…»

Перевод М. Самаева

Ребенок не ласковый ирис,а знамя судьбы огневое,не тонкая хрупкая наша,а войско, готовое к бою.

Ребенок не трепетный лепет,а гром над дрожанием окон,не кроткий цветок на лужайке,а тайну несущий поток он.

Ребенок не солнечный зайчик,а пламенный омут полудня,не кроткой надежды лампадка,а яростный свет правосудья.

Не наше прощенье ребенок,вкушающий сны в колыбели, —вся наша вина роковаярастет в его крошечном теле.

Неутолимый

Перевод А. Гелескула

Выскальзывает шорох из листвы,а тишина расплескивает ветер,и вот листва, стихая, исчезает —и, как король, на сцену входит сон.И точно так же, вечно иссякая,выскальзывает время из ладоней,протянутых с любовью и мольбойк полуночному рогу изобилья,водовороту сумрака и света,стеклянному презренью океана.И этот вечный счет исчезновеньяна дне зрачка находит свой итог —вновь начинать лишенное начала.Тогда нас одиночество братаети будит дом, выкрадывая письма.Тогда софиты сумерек над намираскачивают облачное эхо.И бесконечна смена декораций,как путь нездешних, вечно уходящих…Навечно уходящих…Кто ты родом?Кого ты вечно ищешь? Разве малотебе той жгучей радости, которойи ангелам довольно? Разве маломгновения, чей слабый огонекпрощально золотит глазницы нищих?Но птица памяти, как дерево росу,свои сокровища роняет невесомо.И говорит он: «Прочь, меня зовут,я что-то позабыл, — и должен вспомнить,я что-то потерял, его здесь нет,и я уйду на голубом рассвете,куда — и сам не знаю, только знаю,что нет его и там — ни за углом,ни в тополях за новым поворотом,ни в сонме звезд, ни в нежности лампадок, —его там нет, и не было нигде,ни в чем… И только раз —о, только раз! —в глазах твоих, когда они закрылись».

Последний вечер

Перевод А. Гелескула

Заря вечерняя, холодная прозрачность,разгадка жизни и загадка смерти,родная, словно пламя очага,и чистая, как снег воспоминаний,сестра моя! Не твой ли сон нездешнийсветился в именах моих надежд,в листве моих дорог? Какой росоюты веки мне кропила? Неужелитебе нужны, как дерево огню,мои порывы смутные, обломкимоих крушений, образы ночные,рожденные задумчивым рисункомтанцующего пламени? Неужтои эти крохи выпросило время,которое уводит горизонти провожает нищий на коленях?О сердцевина неба и души,подруга сиротливая моя,разгадка жизни, плод ненареченный!Холодная и вещая заря,вечерняя заря, снежинка смерти!..

Хосе Клементе Ороско. «Рабочий класс».

Фреска из национальной подготовительной школы в Мехико.

1922–1927 гг.

РОБЕРТО ФЕРНАНДЕС РЕТАМАР[175]

Перевод П. Грушко

Мужчина и женщина

— Кто 6 это мог быть?

— Мужчина и женщина.

Если мужчина и женщина проходят по улицам,которые только им и видны,по окраинным улицам,впадающим в сумерки, в бриз, в океан тишины,с древним или современным пейзажем,больше похожим на музыку, чем на пейзаж,если там, где ступают они, вырастают деревьяи глухая стена начинает сверкать, как витраж,если лица им вслед поворачиваются,словно завороженные звонкой трубойили пестрым шествием фокусников,окруженных толпой,если при виде мужчины и женщиныкварталу горластому не до речей:замирают качалки у дома,и падают на мостовую связки ключей,и одышки становятся вздохами,то все это не оттого ль,что любовь настолько редка, что увидеть ее —словно почувствовать сладкую боль,обмереть, задохнуться,загрустить, не поверить глазам,словно услышать наречье,на котором когда-то разговаривал сам,от которогочто-то такое осталось на кончике языка —что-то на шепот похожее,на шепоток, шорох замершего шепотка?..

Все те, кто женится в костюмах напрокат…

… они все утро были королями…

Все те, кто женится в костюмах напрокат,забыв при этом обо всем на свете,обычно забывают и о том,что через два-три днявесь этот ворох княжеских одежд,сопутствующих болтовне вечернейи плачу неизбежному невесты,необходимо возвратитькак можно меньше мятым.(Об этом буквами аршинными вещалопредупрежденье на стене конторы.)Зато взамен им будет что припомнить:как ни крути — пять или шесть часовони себя счастливыми считали,вышагивая в первозданных платьяхи побледнев до белизны перчаток,она —медлительная, под надзором строгим,а он —донельзя радостный, хотятак до конца и не ушили спинуи чуточку морщит плечо…

Смена

(1 января 1959 года)

Мы, пережившие друзей, —кому обязаны мы жизнью?Кто за меня погиб в застенке?Кто пуле, метавшей в меня,свое подставил сердце?Над кем из павших я стою?В моих костях чьи кости ноют?Чьи выколотые глазаглядят из-под моих бровей?И чьей рукой сейчас пишу я(ведь я пишу чужой рукой!)вот эти рваные слова, —я, переживший тех, кто умер?!

ФАЙЯД ХАМИС[176]

Перевод В. Столбова

Млечный путь

Млечный Путь осыпается с темно-лиловых небес на деревья.На кошках бродячих, на желтых огнях, на вине и на хлебекакая-то тайна лежит. Бесконечными кажутся улицы в светлом тумане.

Это ткет паутину из хлопьев гигантский паук.Это ночь подняла паруса, как готовый к отплытью фрегат.Это снега дыхание в сердце мое ворвалось,отметая с души прах осенней опавшей листвы.За ночь снег занесет закопченную землю Парижа,и проснусь и увижу в окно потрясающую белизну.Может, голубь иззябший прижмется крылами к стеклу.

Но зимы красоту я пойму только после того,когда в белые бездны подушки моейупадет твоих грубых волос серебристая тьма.

О потерянном кашне