Пригнись, я танцую - Саммер Холланд

– А что ты здесь делаешь? – Собственный голос выдает отчаяние.

– Ты сегодня обещал прийти к нам на завтрак, – недовольно хмурит брови она. – Забыл?

– Разве не в воскресенье?

– Нет, Тыковка. В субботу.

– Это мне? – неловко улыбается Кэтрин и кивает на цветы, будто пытается разрядить обстановку. – Ты успел проголодаться?

Это спасает на несколько секунд. Том переключается на букет у себя в руках и кивает:

– Я взял тебе бибип… Как ты говорила?

– Пибимпаб, – светлеет Кэтрин и принимает у него цветы. – Красивые, спасибо!

– А вы тут будете разыгрывать сцену из «Американской семейки»? – спрашивает Майя. – Тыковка… В каком это смысле у тебя рак?

Все-таки услышала. Том устало вздыхает и кивает Кэтрин: придется признаваться. Даже если он не планировал это делать в ближайшие… никогда.

Однажды подобное должно было произойти – как иначе? Хорошо, что хотя бы Майя. Будь это кто-то из братьев, могло бы выйти в сотню раз хуже. Но теперь надо понять, как все объяснить, а он совершенно не готовился.

– Тебе нужен чай, – серьезно произносит Кэтрин и поворачивается к Майе: – А тебе – пиво. Ничего крепче у нас нет.

Том с благодарностью прижимается губами к ее виску и нехотя заходит в кухню, чтобы сесть на стул напротив Майи.

– Ладно, – произносит он медленно и заставляет себя поднять взгляд. – У меня действительно рак.

– Давно?

– Не очень, – морщится он. – Я узнал полтора месяца назад.

По лицу не скажешь, что она думает: на нем застыла бесстрастная маска. Это пугает. Стоит воспринимать все это как репетицию, и Том уже осознает, что признание сложнее, чем он ожидал. Если даже Майя не находит слов, что будет с Гэри или Джеком?

– А что за рак? – наконец спрашивает она.

Том спиной чувствует, как напрягается Кэтрин: наверное, тоже переживает из-за их разговора. Через секунду на столешнице появляется бутылка пива, и Майя хватается за нее, отвлекаясь.

– Крупноклеточный рак легких, – пытается звучать как можно спокойнее Том.

– То есть, я тебе…

– Да, ты мне говорила, – улыбается он. – Все так и случилось.

– Когда заметила, что ты реже ходишь курить, думала, это просто… не знаю. Наверное, ты занят.

Кэтрин ставит перед Томом чашку с чаем и тихо отходит в глубь комнаты. С его места заметно, что она внимательно прислушивается к их разговору. Ее присутствие успокаивает и поддерживает.

– Я сейчас бросаю, – подтверждает Том и машинально тянется к пустому карману джинсов. – Это должно помочь лечению.

В повисшей тишине Майя делает большой глоток и вдруг в сердцах громко стучит бутылкой о столешницу:

– Какого хера ты молчишь? Кто в офисе знает?

– Никто. Теперь ты в курсе, но я надеюсь, что на этом список закончится. – Том отводит взгляд в сторону: он не готов видеть осуждение Кэтрин или злость Майи. – Я пока не хочу рассказывать, потому что ничего толком непонятно.

– В смысле? Это может быть не рак?

– Нет, – качает головой он, – это точно рак, но я едва начал лечение, мне пока даже не дают прогнозов.

Майя резко разворачивается к Кэтрин: та только кивает. Внутри растет хрупкая уверенность: он вполне может пережить этот разговор.

– У меня все будет хорошо, – обещает Том так же, как уговаривает сам себя уже месяц. – Врач говорит, что и не такое побеждали.

Жасмин подобного не говорила, но Майе об этом знать не обязательно.

– Кстати, повезло, – добавляет Том, – крупноклеточный рак подвержен таргетной терапии.

– Что это вообще, нахер, значит? – морщится та.

– Что я могу уйти в ремиссию. Шансы есть, нужно бороться. И я борюсь, правда: принимаю лекарства, все, какие пропишут, почти не курю, даже слушаюсь Кэтрин во всем, что касается питания. Заметила, как я начал есть?

– А ты – врач? – бросает Майя назад.

– Онколог, – подтверждает та со своего места.

– Охереть новости.

Спрыгнув на пол, Майя начинает наворачивать круги по гостиной.

– Не понимаю, почему это такой секрет, – произносит она. – Окей, ты заболел. Окей, ты лечишься. Так наоборот – скажи нам, мы хоть будем понимать, где подхватить, помочь. Какого хера ты молчишь? Что, и Леон не знает?

– Никто не знает, – повторяет Том. – И мне нахер не упало, чтобы это обсуждалось в офисе. Майя… Я просто хочу быть обычным собой. Не стоит обращаться со мной как с больным, не нужно помогать и тем более подхватывать. Пока сам справляюсь, перестану – приду к тебе. Договорились?

– Ты такой долбоеб, Тыковка, – горько вздыхает Майя.

– Это да, – невольно улыбается он. – За это ты меня и любишь.

Кэтрин вздрагивает на этих словах. Том переводит взгляд с одной на другую, чувствуя подвох. Что-то здесь не так.

Манчестер, январь 2012

От молчания Леона в их маленькой комнате становится не по себе. Воздух густеет, будто наполняясь его невеселыми мыслями, материализуя их в густой туман. Том уже час пытается уснуть, но это невозможно: с каждой минутой дышать все сложнее.

– Можешь подумать о чем-нибудь хорошем? – не выдерживает он. – Я уснуть не могу.

– Ты нормальный? – слышится со стороны кровати ровный безэмоциональный голос. – Как связаны мои мысли и твой сон?

– Считай это своей ебучей аурой, – переворачивается на бок Том, подпирая рукой голову. – Каждый раз, когда ты о чем-то тревожишься, рядом с тобой невозможно находиться.

Локоть продавливает надувной матрас, почти упираясь в пол. Том спит здесь уже полгода, хотя планировал пару месяцев. Правда, его никто не выгоняет, наоборот: жить вместе оказывается даже удобнее. И потом, раз они собираются переезжать в Штаты, им нужны все деньги, которые можно скопить. То есть все, которых у Тома нет.

– Открой окно, – предлагает Леон. – Раз тебе от меня душно.

– Там снег идет, – сообщает он. – В холоде я тоже не усну. Вот что тебя радует? Лошади? Гребля? Закрывай глазки и представляй, как гребешь.

В темной комнате слышно тяжелый вздох, и Том тут же представляет, как Леон кривит губы:

– Напомни, почему мы дружим?

– Потому что маленького виконта пиздили в школе, – услужливо откликается Том.

– Тебя тоже.

– Вот поэтому я был твоим единственным вариантом. И, если память тебя подводит, когда ты решил, что пиздить тачки – отличная идея, это я подогнал тебе Зверюгу с Факбоем.

– Точно. Спасибо, что не даешь мне забыть, – в голосе Леона сквозит горькая ирония.

– Не за что, родной. Ну так что, гребля? Или ты наконец расскажешь, что случилось, и я хотя бы буду в курсе, почему не сплю?

– Это только моя проблема.

– Ага, значит, дело в Бароне, – догадывается Том.

Ничего нового. Лондонский синдикат, к которому странным образом принадлежит их небольшая группа, стал основной