Нырнуть без остатка - Катя Саммер

– Это не я рушу ваши планы, а застройка в заповедной зоне.

С виду я, может, и спокойна, но внутри клокочет буря. Это ведь отец Никиты! Если даже он против…

– Ты еще поговори мне тут!

Он снова забывается, но Волк напоминает ему держать дистанцию. Так стыдно за происходящее. Лишь бы Никита сейчас не пришел, это будет ужасно!

– Тебе лучше исчезнуть в предрассветном тумане, милочка. Никита уезжает в Москву. К тебе он не вернется, уж я постараюсь.

– Вы мне угрожаете?

Хмыкает.

– Да, если по-другому не понимаешь.

Я стискиваю зубы почти до скрипа.

– Не выйдет, – отвечаю, высоко задрав подбородок. – Мне нечего терять.

– Это мы еще посмотрим.

С этими словами он выходит на улицу и громко хлопает за собой дверью. Меня трясет. Только сейчас замечаю, как сильно трясет. Сцепляю пальцы, пытаюсь не поддаваться панике. Приходится собраться, потому что слышу голос Никиты.

Выглядываю в окно – и правда он. Говорит с отцом, обнимает его.

Я убегаю в ванную и брызгаю ледяной водой на горящие щеки. Стираю застывшие в глазах слезы и убеждаю себя, что все будет хорошо. Так ведь?

Вниз спускаюсь уже с улыбкой. Никита целует меня в лоб, болтает как ни в чем не бывало. Значит, отец не сказал ему то же, что мне.

Выдыхаю и улыбаюсь широко, как могу. Так даже лучше, я не намерена портить последний день перед отъездом Никиты. Хочу впервые просто насладиться жизнью. Столько, сколько мне это позволят.

Глава 27

Никита

Смотрю на это чудо с розовой сахарной ватой в руках и удивляюсь. Как можно радоваться таким мелочам? Искренне, неподдельно, всей душой. Как ей вообще удается проживать каждый день, будто последний? Стоит поучиться у малышки.

Та убегает вперед, потому что Волк скачет вокруг и пытается урвать кусок сладкого облака. Они беззаботно дурачатся, а я не могу отвести взгляда. Чувствую себя каким-то древним, унылым, запутавшимся. Нет во мне этой легкости, мысли загружены двадцать четыре на семь.

И только это мелькает в голове, Рада хватает меня за руку и тянет за собой сквозь толпу. Она что-то радостно кричит, но я, как завороженный, смотрю на светящиеся, почти синие в пасмурную погоду глаза, восторженную улыбку.

– Еноты! – визжит она, указывая пальцем вперед, на поляну. – Там еноты, глянь!

Бог ты мой, нужно сводить ее в зоопарк. И желательно где-нибудь в Барселоне. В нашем городском все довольно печально, но даже там Раде должно понравиться, судя по тому, как ликует от одного вида полоскунов.

Их владельцы устраивают целое шоу, заставляя бандитов прыгать, стоять на двух лапах и утягивать в тазик вещи зрителей. Купюру в пятьсот рублей, которую кто-то передает хозяевам в дар, тоже с усердием полощут в воде на потеху публике. Волку не по душе хвостатые – рявкает на них, а Рада одергивает друга. Наверное, не столько зверьки его беспокоят. Я вижу в почти человеческих глазах неприкрытую ревность. Он, как и я, не хочет делить Раду ни с кем.

Понимаю тебя, брат.

Мы до отвала наедаемся острым буррито. Рада выбирает мексиканскую кухню только потому, что парни на раздаче одеты в яркие сомбреро. После едем домой. Она зевает, Волк прикорнул на заднем сидении. Вымотались бедняги – смотрю на них и понимаю, что эта парочка растрогает кого угодно. Только нежные чувства обретают более темные оттенки, когда стопорюсь на пухлых губах, которые Рада облизывает кончиком языка в полудреме. Зараза!

Знала бы, каких сил мне стоит сдерживаться! Особенно когда ощущаю жар ее тела, вижу неприкрытое желание в глазах и невинную похоть. Именно невинную. Рада ведь еще сама не понимает, что творится с ней, поэтому не фальшивит. И это нереально подкупает. Хочу ее днем и ночью. Как пацан, с ума схожу. Но не могу спешить, с ней не могу. Нельзя трогать девчонку, пока не разберусь во всем и пока не сумею ее ото всех защитить.

Я никогда и ни за кого не боялся так, как за нее, и этот страх меня ужасает. Только представлю чудо в огромной меховой куртке и Волка на морозе, рыщущих в поисках бомбы или ублюдков, что ее заложили, плохо становится. Она же отчаянная в своем альтруизме.

Я никогда и ни за кого не боялся так, как за нее, и этот страх обостряет все чувства. Я ведь ничего подобного не испытывал. Я любил Лилю, но по-другому. Раду я… люблю? Не уверен, что можно уместить все в одном коротком слове. Не знаю, как обозвать тот фейерверк, что запускается в груди, стоит ей улыбнуться.

С Радой даже спорт отошел на второй план. Но нет, я не забил на тренировки, наоборот. Из-за непрерывного возбужденного состояния, которое с девчонкой не отпускает, приходится заниматься еще чаще и больше. Просто спорт теперь не затмевает все. Впервые я просыпаюсь с мыслью протянуть руку, обнять Раду или встать накормить ее косматого друга, а не бежать быстрее рассекать бассейн или круги наматывать по округе в наушниках. Ну а вечером хочу скорее вернуться к ней, сесть вместе за стол. Раньше никогда не любил долгие ужины, Лиля из всего устраивала церемонии. И нормальной еды не бывало. Если она готовила, то обязательно гаспачо, фрунчозу или веганское что-то – пафосное, с красивой подачей. Еще и не забывала напомнить, что училась у лучших поваров Нью-Йорка. Рада вчера сварила макароны по-флотски, и это было воистину великолепно.

Когда мы приезжаем домой, я аккуратно бужу ее, погладив по щеке. Малышка открывает глаза и в них первым делом проскакивает волнение или что-то вроде. Мне не нравится, я еще в начале вечера заметил, не было такого прежде. Может, расстроена, что я уезжаю? Нет, она и сама говорила, что расстроена, но, может, сильнее, чем я думал?

Этот отъезд у меня самого уже поперек горла стоит, но я и так сильно отсрочил его. И все равно