Лубянская ласточка - Борис Громов

Есть и современная светлая гостиная. Если в холле и классических залах висят полотна старых мастеров, то гостиная предлагает авангард и модерн. Спальная комната, находившаяся на втором этаже, не предназначалась для широкого обзора, и о ее существовании знали лишь двое-трое посвященных, особо близких мадам Натали. Этот шедевр творчества Жан-Мишеля – ничего лишнего, масса света и воздуха – был готов одним из первых не без умысла дизайнера салона и располагался рядом с кабинетом, где Натали проводила деловые переговоры с доверенными лицами.

– Дорогая, ты намерена предлагать своим гостям исключительно духовную пищу? Или все же время от времени они смогут рассчитывать на бокал вина, чашечку кофе или пирожное? – поинтересовался Жан-Мишель в самом начале работы.

– Разумеется, будет и кофе, и вино, и сыр. А в чем, собственно, смысл твоего вопроса?

– В том, что мне следует продумать, как оформлять это помещение – как буфетную или все же кухню.

– Делай, дорогой, и кухню, и буфетную. Я намерена устраивать приемы.

За месяц-полтора квартира на улице Мозар стала одной из достопримечательностей светской жизни Парижа, хотя и для очень узкого круга лиц. Однако этот узкий круг был всегда востребован на любом из дипломатических раутов или приемов в Елисейском дворце. Здесь можно было встретить академиков, или, как их называют во Франции, «бессмертных», представителей крупного бизнеса и финансового мира. Часто посещали салон дипломаты и военные, депутаты Национального собрания и министры. И центром этого блестящего круга сильных мира сего являлась мадам Натали – девчонка из арбатской коммуналки, бывшая содержанка состоятельной московской элиты, за плечами которой нет ни университета, ни школы изящных искусств. Объездив пол мира и впитав увиденное, подкрепив информацию книгами, общаясь с известными художниками и искусствоведами, мадам Легаре прекрасно разбиралась в живописи, антиквариате и обладала такой эрудицией, что на равных могла вести беседу и с дипломатом, и с ученым. Благодаря знакомству с некоторыми из «бессмертных», она была наслышана о наиболее перспективных направлениях в современной науке – ядерной физике, авиастроении, биологии… Гибкий ум, природное обаяние и красота, способность объединять людей… Натали оказалась более чем подготовленной на роль хозяйки интеллектуального салона, сама идея которого была заведомо обречена на успех.

Для некоторых людей участие в приемах на улице Мозар было лишь приятным времяпрепровождением, не имевшим каких-либо последствий и оставлявшим массу теплых воспоминаний. Для других посещение салона обернется трагедией, крахом карьеры, самоубийством или превратится в глубоко запрятанную тайну, которой невозможно поделиться даже с самым близким человеком. Для Натали все они – лишь марионетки в ее собственном театре. Она не испытывала к ним ни жалости, ни сочувствия. Кроме…

В один из вечеров Жан-Мишель пришел в сопровождении мужчины, от которого просто веяло аристократизмом и фамильным гербом.

– Мадам Легаре – барон де Вольтен, – представил гостя архитектор. Ни барон, ни Натали, ни тем более Жан-Мишель не догадывались, что, целуя руку Натали, барон шагнул в преисподнюю.

Часть третья

РОКОВАЯ ВСТРЕЧА

Еще не сказано ни единого слова, еще только встретились взглядами мужчина и женщина, а все уже предрешено и предначертано, если верить астрологии. Но барон не верил в сию науку Он решил, что лишь Великий господин случай помог ему сделать правильный выбор…

Жан-Мишель с удовольствием окунулся в приятные воспоминания:

– Мы с полковником поровну делили все тяготы и невзгоды детства…

«Тяготы и невзгоды… Да что он знает о настоящих трудностях в жизни», – зло подумала Натали.

– Наши отцы – большие друзья – с равным энтузиазмом надирали нам наши юные задницы за школьные проказы, – заметив пробежавшую по лицу Натали тень, поддержал друга де Вольтен.

– Ничего не могу сказать о полковнике, а вот тебя, Жан-Мишель, пороли недостаточно усердно, – с притворной строгостью заметила мадам Легаре.

Жан-Мишель поддержал ее игривый тон.

– Ты, как всегда, права, дорогая. Результат налицо: Морис делает блестящую карьеру в НАТО, а я, вопреки семейной традиции, стал человеком – увы! – штатским. Так, дизайнер… – посетовал знаменитый на весь Париж архитектор с притворной скромностью.

Барон тут же энергично запротестовал:

– Военным может стать каждый среднестатистический мужчина, а вот призвание и талант художника – это от Бога, от этого убежать невозможно. Они обязательно вырвутся наружу и проявят себя. Лучшее доказательство – ваш замечательный салон, мадам. То, что я успел увидеть, – это прекрасная комбинация стратегического планирования, – де Вольтен сделал галантный полупоклон в сторону Натали, – и блестящего искусства исполнителя, – барон сделал легкий кивок в сторону Жан-Мишеля.

– Ну что ж, если вам так нравится военная терминология, полковник, то я предлагаю совершить рекогносцировку всего театра военных действий, – приняла вызов Натали и пригласила приятелей пройти вместе с ней на второй этаж – там находился ее кабинет и небольшой зал, где мадам Легаре принимала только близких людей. Очень близких…

Сидя в кресле напротив Жан-Мишеля и Натали, Морис считал гончих на роскошном гобелене, занимавшем половину стены, и делал вид, что внимательно слушает все, о чем в два голоса стремились поведать ему хозяйка салона и архитектор.

– Этот талантливый деспот совершенно меня замучил. Мне приходилось с ним ездить повсюду, чтобы удовлетворять его художественные капризы. Он таскал меня за собой выбирать шпалеры для английской гостиной и шторы в испанский зал, – жаловалась Натали.

Затем разговор плавно перешел в обсуждение последних парижских новостей и сплетен. Морис откровенно скучал. «Великий Боже, – подумал он, поймав на себе острый и лукавый взгляд хозяйки, – ну какое мне дело до приобретения новой яхты колбасным королем или приема у маркиза де Лякруа!» Как истинный военный, Морис презирал парижскую суету – суету мира, ставшего ему чуждым. На улицу Мозар он пришел только из чувства солидарности с приятелем да еще из мужского любопытства – увидеть женщину, о которой его друг говорил с таким безнадежным восторгом. Возможно, даже подсказать потом кое-что Жан-Мишелю. Хотя, конечно, вряд ли он мог сказать что-либо нового по части женщин этому известному парижскому бонвивану Как мужчина он, конечно, оценил женственность, красоту и обаяние хозяйки салона. Но эти светские разговоры…

Однако он не мог не обратить внимания на то, как мадам умело перевела разговор со сплетен на более серьезные темы: экономическую ситуацию в стране и связанные с нею дебаты в Национальном собрании. Барон перестал скучать и уже не на шутку заинтересовался беседой.

«Гм, она не только необычайно хороша, но и вовсе не глупа», – подумал он и, не выдержав, включился в разговор. Морис оценил и ее тонкий юмор, и точные и лаконичные определения, и меткие замечания по поводу знакомых ему персонажей. В ее речи чувствовался легкий, едва заметный, но чрезвычайно пикантный акцент, выдававший в ней иностранку. При этом де Вольтен с неудовольствием отметил – это так бросалось в глаза! – абсолютную подчиненность Жан-Мишеля Натали: архитектор во всем с ней соглашался. «Да, в этой спарке ты, мой друг, – ведомый», – подвел итог Морис. Ему стало жаль приятеля: похоже, у Жан-Мишеля нет шансов стать властелином дум этой дамы. А подобные взаимоотношения между мужчиной и женщиной Морис не признавал категорически. По его глубокому убеждению, подчиняться – удел женщины. И никакого равенства! Равенство – ложная витрина лицемерных буржуазных семей.

– Вы надолго в Париже, Морис? – нарушила ход мыслей барона Натали.

– Смотря что значит «долго», мадам. На этот раз у меня недельная командировка. Мне осталось провести в столице еще два дня. Затем возвращаюсь к месту службы. – И неожиданно для себя добавил: – В следующем месяце у меня отпуск – часть его проведу дома, в Париже.

– А где находится это место службы, если не секрет?

– В Баварии, в небольшом невзрачном городишке недалеко от Мюнхена.

– Вы летчик или моряк?

– Ни то и ни другое. Я артиллерист. Точнее, ракетчик.

– До недавнего времени Морис под руководством американцев самозабвенно планировал ракетно-ядерные удары по России, чтобы окончательно покончить с коммунизмом, – съехидничал Жан-Мишель. – Но неожиданно в нем проснулись рыцарские чувства, унаследованные от славных предков, и гражданская ответственность за судьбу Европы…

Натали, казалось, пропустила эту реплику мимо ушей.

– У меня на родине говорят, что артиллерия – бог войны, хотя все мальчишки в нашей школе мечтали стать летчиками или моряками. Ну а уж мы, девчонки, выбирали себе симпатии среди тех, у кого, по нашему мнению, была самая красивая форма. Я жила в центре Москвы, недалеко от здания Генерального штаба. С раннего утра из ближайшего метро толпами выходили военные, направляясь на работу, и мы быстро научились различать рода войск по форме и звания по звездочкам на погонах… Я так и не решила, на чьей стороне мои симпатии…