Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу - Леонид Смирнов

— Слушай приказ: снимайся с позиций и полным ходом давай сюда. — Прикрывать Фролу Полупанову больше некого, а нам без помощи его бойцов мертвых не похоронить. Я перевел дух и довесил четыре пудовых слова: — Лопаты по дороге поищи. — И все стало ясней ясного. «Шершень» буркнул враз охрипшим голосом:

— У тебя саперные лопатки в обозе.

— Понял. Жду. Конец связи.

Я не боялся, что нас или отряд Полупанова атакуют. Чувствовал: на сегодня список потерь исчерпан. Завтра — там может быть все, что угодно.

— Чудовищ доставили по воздуху, а потом забрали с поляны. Думаю, с помощью дирижабля, — доложил вернувшийся вскоре начальник разведки. — Кровеедов было три: взрослые, отелившиеся самки в период кормления. Плюс полсотни хоботников и несколько баюнов. Я нашел клочки шерсти и волоски по меньшей мере от пяти котов. Чтоб они не передрались, кто-то изрядно повозился.

— Ты уверен, что обошлось без черной магии?

— Остаточного излучения нет. Камень не светится. — Ефим Копелев вытащил из кармана талисман-индикатор, заряженный Великими Логиками, протянул на ладони. — Без потери энергии — невозможно…

— Убедил. А теперь найди, пожалуйста, саперные лопатки. И сколько есть тащите сюда. Начнем хоронить.

«Шершень» прибыл на место через полтора часа. Два бронехода шли во главе небольшой колонны и два в хвосте. Она прошла путь безо всяких происшествий. Я уже знал, что движение на бетонке возобновилось. Фрол Полупанов доложил мне, что местные жители опять сновали у изб и копались в огородах. Деревенские мальчишки шумно провожали военных — с обычной завистью и восторгом.

Лица и-чу были мрачны, зубы стиснуты. Без долгих разговоров прибывшие присоединились к нам. А мы не быстро и не медленно, но без остановок резали переплетения корней, копали и оттаскивали в заросли землю, роя братскую могилу. Могилу длиной с большую поляну. Пока не закончим, с места не тронемся. Сейчас самым важным было предать ребят земле.

В какой-то миг я вдруг подумал: спикируй на нас вражий самолет и одной многопудовой бомбой покончи со всеми нами — может, оно бы и к лучшему? Мы не увидим то страшное, что ждет Гильдию впереди. Живым всегда хуже, чем мертвым, — они несут на плечах двойной груз.

Глава восьмая

На пепелище

Мы катили по бетонке, не останавливаясь, всю ночь и большую часть дня. В Кедрин вошли уже под вечер и двинулись прямиком к зданию штаб-квартиры рати. Город встретил нас радостным колокольным звоном. Огромная колонна «пээров» и бронеходов в лязге и грохоте перла по главной улице. И горожанам казалось: тысячи и-чу вернулись с победой. Они еще не знали, что фургоны пусты: люди сидят только в кабинах. Чуть ли не всем моим бойцам пришлось сесть за руль или рычаги машин, чтобы они не достались врагу.

Я ничего не сообщал в Кедрин. Не хотел раньше времени устраивать в городе траур, не хотел и давать козыри врагам: чем позже они узнают, насколько мы ослабели, тем лучше. Ведь не кедринские наши супротивники устроили эту бойню — небось они и не ведают еще о своем счастье.

Воевода Никодим Ершов отправился навстречу колонне на персональном «пээре». Головной бронеход, в котором ехал начальник разведки, затормозил, окутавшись чадным облаком. В облаке потонула и вставшая перед ним легковушка. Ершов вьиез из машины на проезжую часть и, уперев руки в боки, стал ждать меня. Колонна замерла. Копелев связался со мной по рации. Я выскочил из пятого бронехода и побежал в голову.

Воевода раскрыл объятия. Я сбавил шаг, раздумывая на ходу, стоит ли мне в них попадать? Никодим сам устремился навстречу.

— Рад тебя видеть живым и здоровым, Игорь Федорович, — обняв меня, пробасил он. — А что радости нет на твоем лице, это хорошо. Это правильно, — продолжал Воевода, отстранившись и внимательно меня разглядывая. (Я молчал, покусывая нижнюю губу.) — Страшную тяжесть пришлось тебе взвалить на плечи. Теперь ты пишешь историю. Вот только… — Замолк, сдвинул к переносице густые брови. Что-то в моем взгляде его сильно смутило.

Колонна стояла, закупорив Скобелевский бульвар. Бойцы выпрыгивали из кабин на брусчатку, разминали ноги. Прохожие с любопытством смотрели на нас, кто-то подошел, желая расспросить о событиях в Каменске.

— Мы попали в засаду, — наконец вымолвил я. — Почти все кедринцы погибли…

Воевода побледнел, отступил на шаг, странно взмахнув руками, — словно отгребал ими воздух, пытаясь меня отодвинуть.

— Так почему же ты сам жив?! — выкрикнул он. Больше не проронив ни слова, развернулся, залез в свой «пээр» и умчался.

Ему нечего было сказать землякам, чьих сыновей он отправил в Каменск, посулив скорую победу. Я подвел его. Растоптал надежды. Именно я подрубил под корень его авторитет.

Родные и друзья встречали нас цветами. Не победе нашей радовались — над кем победа-то!.. Тому, что живы остались. Отец и мать тоже должны были стоять где-то на центральной площади, в окружении друзей — родителей других молодых и-чу. Они еще не знали о гибели Сельмы. Мне предстояло сказать им. Где бы набраться сил?..

Радость улетучилась в считанные секунды. И вот уже букеты валялись на брусчатке. Площадь Победы кричала, стонала и плакала.

Я долго искал мать и отца среди сотен испуганных, убитых горем лиц. И не находил. Я продирался сквозь толпу, пытался расспрашивать знакомых. Одни заискивающе со мной здоровались, другие смотрели с немым укором, третьи — с ненавистью. Так или иначе, ответа я не добился.

— А Васю?! Васю ты видел?! Среди них?! Своими глазами видел?! А вдруг он был еще жив?! — хватали меня за грудки и трясли, пока не удавалось высвободиться.

Нет, родных на площади не было. Но где же они? Новая тревога вытесняла старые переживания. Задыхаясь, я метался по площади, наконец вырвался из толчеи и стал озираться в поисках машины.

— Игорь! — вдруг прихватили меня за плечо. Я обернулся. Это был мой сосед и однокашник Виктор Черепанов. — Давай за мной. Твой дом горит.

Я дернулся, кажется. В глазах потемнело. Пошатнулся. Он не отпускал. Я глотнул воздуха и через мгновение взял себя в руки. И мы помчались к черному «пээру», знавшему еще моего отца в бытность его кедринским Воеводой. Движок работал на холостых оборотах. Едва мы запрыгнули в салон, водитель нажал на газ, и мотор рванул с места. Нас с Витей вжало в спинку заднего сиденья.

Гул огня, пожирающего бревна, доски и деревянные перекрытия, крики, слившиеся в разъяренный хор, — все это я услышал издалека. Скорее не слышал, а воспринимал всеми органами чувств разом.

Наш дом осадила распаленная толпа. Совсем иная, чем на городской площади. Толпа, пришедшая отомстить. Кто привел сюда этих мирян? Кто их организовал и подготовил? Многие в руках держали смоляные факелы и уже успели пустить их в дело. Где нашли столько факелов? Отвечать на эти вопросы было некому и некогда.

Само гнездо рода Пришвиных пока не пострадало. От стен и крыши валил пар — дом был хорошенько облит водой. Горели деревянный забор, сарай, беседка, оранжерея, кусты и деревья — словом, все, что окружало мое жилище.

Пылало, потрескивая и швыряя ввысь облака искр, мое детство. До сих пор я всегда мог мысленно в него вернуться — стоило мне приехать, пришагать, приползти сюда. В то место, где я появился на свет, где рос, открыл для себя большой мир. И вот теперь мое прошлое безжалостно приканчивали на моих глазах — чтоб и следа не осталось и не за что было зацепиться взглядом, не к чему принюхаться, не к чему прикоснуться.

Я оставил в бронеходе свой «дыродел» и автомат, однако у меня был меч, с которым я не расстаюсь, и маузер в кобуре. Но пока я глядел на ревущее пламя, Черепанов расстегнул на мне портупею, сорвал ее с меня и отскочил. Не отдаст. Ни за что.

Я остался без оружия и потому не мог убивать. Хотя я сумел бы расправиться с десятком-другим мирян и голыми руками. Слава богу, я утратил всякую способность к убийству. Иначе положил бы их всех до одного, всех, кто собрался испепелить мою жизнь.

— Они не успокоятся, пока не сожгут все, — сказал Виктор. Голос у него был мертвый, а смотреть ему в глаза я был не в силах. Он потерял на бетонке своего брата. — Пока не сожгут свой страх.

Я кинулся к дому. Никто не пытался меня остановить, потому что никто не замечал. Люди стеной стояли на пути, сомкнув вокруг нашего участка многослойное, плотно сбитое кольцо. Я ускорился и ужом скользил сквозь толпу, огибая одного поджигателя за другим. Я протискивался сквозь их сомкнутые ряды так быстро, что они не успевали заметить, кто их толкнул, пихнул, отжал. И я пробился. Перескочив через дымящиеся головешки забора, стрелой промчавшись сквозь пылающие кусты, я выскочил к парадной лестнице. Отец тут же окатил меня из ведра ледяной водой.

Он занимался стенами, а два младших брата — Ваня и Коля — забрались на крышу. Горожане швыряли туда смоляные факелы, пучки горящей соломы, бутылки с олифой и бензином. Вся кровля была засыпана осколками стекла. Разбавленные водой бензин и олифа стекали по мокрой черепице, капали с карниза, лились из водосточных труб, образуя лужи у стен.