Джефферсон - Игорь Ефимов

— Порой мне начинает казаться, что страстные антибританские эмоции так кипят в вашем сердце только потому, что большинство безжалостных кредиторов, сдирающих с вас грабительские ежегодные проценты, — англичане.

Да, их банкиры поймали меня в свои сети ещё до революции. Когда умер мой тесть, мистер Вэйлс, его большое наследство было поделено между дочерьми. Все мужья дочерей, принимая свою долю, согласились принять и часть долгов, лежавших на имении. Не зная хитросплетений британских финансовых законов, мы просто подписали соответствующие поручительства. Но, оказывается, мы должны были оговорить, что проценты будут выплачиваться только с доходов, приносимых собственностью покойного. Теперь кредиторы могут доить лично каждого из нас до конца жизни, независимо от того, приносит наследство какой-нибудь доход или нет. Конечно, за создание такой хитроумной системы для ловли простофиль я имею право возненавидеть лондонских финансовых крючкотворов.

Абигайль иронично улыбалась, прикрывая глаза, подставляя моложавое лицо весеннему солнцу.

— Ожидание чудесного? Не кажется ли вам, что для собравшихся зрителей самым чудесным подарком было бы падение одного из воздухоплавателей с высоты в тысячу футов?

— Не спорю, элемент опасности присутствует в этих зрелищах и возбуждает. Но и к нему можно относиться по-разному. Когда планировался первый полёт человека, его чувствительное величество Людовик XVI предложил взять для этой цели преступника из Бастилии. Куда там! Множество представителей знатной молодёжи кинулись оспаривать честь совершить первый полёт. По жребию выиграли маркиз Д'Арланд и Пилатр де Розье.

— Смотрите, корзина загорелась! — воскликнула Нэбби Адамc. — Пилоты могут погибнуть на земле!

Джефферсон поспешил успокоить девушку.

— Нет, они просто зажгли топливо в металлической печке. Смесь соломы и шерсти, сгорая, посылает горячий воздух и дым внутрь шара. Другие конструкции создают подъёмную силу иначе: наполняют пустоту водородом, который намного легче воздуха. Доктор Франклин пошутил по этому поводу: «Если вы нуждаетесь в веществе легче воздуха, наполните шар обещаниями любовников и придворных».

— Вы, я вижу, очень увлечены этим изобретением, — сказала Абигайль. — А может быть от него какая-нибудь практическая польза?

— Да, я ещё до отплытия в Европу выписал книгу месье Сэндфорда с подробным описанием первых полётов и конструкций шаров. Применение на практике? О, десятки возможностей. Перевозка тяжёлых и громоздких грузов. Пересечение пустынь и джунглей. Во время войны разведка позиций противника. Или доставка сообщений осаждённому гарнизону. Путешествие к Северному полюсу над вечными льдами. Уже был совершён перелёт через Ла-Манш. Представьте себе, если через год я прилечу к вам в гости на воздушном шаре.

Абигайль повернулась к нему, посмотрела долгим взглядом в глаза и сказала без улыбки:

— Это было бы просто чудесно.

Что-то было в её голосе, что заставило Джефферсона смущённо умолкнуть. Шутливый тон вдруг стал неуместен, улыбка окаменела на губах. Общение с этой женщиной порой вызывало в нём желание приоткрыть створки своей душевной раковины. Когда подобное случилось с ним в последний раз? Да пожалуй, 15 лет назад, когда он стоял рядом с Мартой Вэйлс-Скелтон в бальном зале губернаторского дворца в Уильямсберге. Кажется, и музыка действовала на Абигайль столь же безотказно, как и на него самого. Когда они сидели рядом в соборе Парижской Богоматери и загремел хорал Куперена в честь рождения наследника престола, им не удалось скрыть друг от друга навернувшиеся на глаза слёзы.

— Единственное, что меня печалит в предстоящем отъезде, — всё так же серьёзно сказала Абигайль, — это расставание с вами. За прошедшие месяцы мы с мужем так привыкли к тому, что у нас есть человек, с которым можно поделиться главными чувствами и мыслями. Быть с кем-то самой собой — большая радость. Даже счастье.

Возникла неловкая пауза. Нужно было чем-то заполнить её, но на ум — на язык — просились только пустые любезности, которыми он уже научился успешно отгораживаться от собеседников в парижских салонах. На самом деле ему хотелось сказать Абигайль Адамc, что и для него предстоящая разлука — огромная утрата. Что он никогда не встречал таких женщин, как она. Что он завидует её мужу. Что иметь подругу, спутницу, жену, с которой можно чувствовать себя совсем-совсем на равных — по уму, чуткости, начитанности, силе желаний — должно быть чем-то волнующим, даже пугающим. Что знакомство с ней открыло ему такие комнаты и окна в доме души, которые он считал запертыми навсегда. Но ничего этого он сказать не посмел.

В это время раздался звон сигнального колокола, и служители начали отвязывать верёвки. Под восторженные крики собравшихся гондола оторвалась от земли и начала возноситься в небеса. Лёгкий ветерок подхватил наполненное горячим воздухом яйцо, бережно перенёс через верхушки деревьев. В какой-то момент нарисованные на боках изображения глазастого солнца заслонили солнце настоящее, и шар оказался в кольце протуберанцев.

Абигайль повернула к Томасу улыбающееся лицо и сказала с едва заметной иронией:

— Если бы перенести эту картину на холст, получилась бы прекрасная иллюстрация к обещанному вами в Декларации независимости «стремлению к счастью».

Июнь, 1785

«Кажется, где-то я прочла, что Париж всегда покидают с грустью. Сознаюсь, мне было грустно расставаться с нашим садом, ибо я не надеюсь найти ему замену в этих краях. Но ещё грустнее было расставаться с единственным другом, в котором мой спутник жизни находил полную свободу общения… Неделю назад я ходила слушать музыку в Вестминстерском аббатстве. Исполняли “Мессию”. Это было неописуемо возвышенно. Мне так хотелось, чтобы Вы были рядом, потому что Ваша любимая страсть получила бы необычайное удовлетворение. Я могла бы вообразить себя перенесённой в разряд высочайших существ, если бы не одна шумливая дама, сидевшая, к несчастью, позади меня. Ее голос музыке заглушить было не по силам».

Весна, 1786

«В феврале 1786 года мистер Адамc настоятельно просил меня безотлагательно присоединиться к нему в Лондоне, потому что ему почудились знаки потепления британского министерства по отношению к Америке. Я выехал из Парижа 1 марта, и по прибытии в Лондон мы выработали общие формы желательного договора, касавшегося кораблей, гражданства и товарообмена. Как полагается, я был представлен королю и королеве на одном из их приёмов. Невозможно себе представить более нелюбезное поведение, чем то, которым они удостоили мистера Адамса и меня. Британский министр иностранных дел на первой же конференции продемонстрировал такую холодность и отчуждённость, говорил так уклончиво и туманно, что мне стало ясно: они не хотят иметь с нами никакого дела».