1661 - Ив Жего

Дель Сарто поднялся и горячо обнял хозяина дома. Оба сели и стали молча ждать, когда лакей оставит их наедине.

— Итак, — продолжал гость, после того как за слугой закрылась дверь, — что происходит? Я выехал из Рима, как только получил твое письмо. Не думал увидеться с тобой так скоро после нашей последней встречи. Ты основательно меня напугал. Сам знаешь, я не люблю срочных дел.

Д'Орбэ вздохнул и принялся мешать угли.

— У меня не было другого выхода. Мне нужен твой совет, а времени собирать братьев не осталось. Да и не думаю, что сейчас это было бы благоразумно.

Нахмурившись, Джакомо наклонился вперед.

— Неужели все так серьезно?

— Увы, да. Последние дни творится что-то странное. В дело вмешались разные могущественные силы, которые стараются подавить друг друга… Но прежде знай: нашлись потерянные бумаги.

Гость, так и подскочив в кресле, вскричал:

— Что?.. Где?..

— Странная история. Кажется, наши опасения, притом самые серьезные за последние годы, оправдываются: бумаги, которые брат наш Андре, как ты знаешь, был вынужден бросить при побеге, попали в лапы Мазарини. К нашему счастью, прочесть их он не смог. Вскрыть код не удалось. Болезненная подозрительность Мазарини сыграла нам на руку, ведь он боялся только одного: поверить тайну кому бы то ни было — вдруг другие открыли бы ее раньше него… Словом, пес издох, так ничего и не узнав…

— Но бумаги, — прервал его дель Сарто, — как они выскользнули из когтей Мазарини, и у кого они теперь?

— Сейчас расскажу. Довольно забавная вышла с ними история. Какие-то сектанты решили поджечь дворец Мазарини и под прикрытием пожара что-то выкрали. Не скажу точно, на что они положили глаз, но знаю — они ненароком прихватили и наши бумаги, а потом потеряли, когда уносили ноги. Нашел бумаги один паренек, случай свел его с Фуке, и Никола взял его под свое крыло… Паренька я узнал сразу, как только увидел, хотя сначала даже не знал, как его зовут: он оказался вылитый отец.

Джакомо, похоже, история заинтересовала — он сел глубже в кресло и сложил ладони.

— Значит, и ты догадался, — продолжал д'Орбэ, поднимаясь. — Конечно, это сын Андре, Габриель де Понбриан, к нему и попали наши бумаги. Странная ирония судьбы, ты не находишь? Пятнадцать лет назад отец чудом спасся от смерти и потерял документы. Пятнадцать лет мы дрожали от страха, не зная, куда они подевались, и единственной гарантией нашей безопасности был оберегавший их код. И вдруг провидение или что там еще — как хочешь, так и назови, — словно забавы ради толкает второго Понбриана в этот гадючник, причем в то самое время, когда мы уже почти у цели…

— Можно изъять у него бумаги, ничего ему не говоря?

— Боюсь, это не так-то просто. По словам Баррэма, — а он оказался, как всегда, не в меру разговорчив, но, слава Богу, хоть догадался меня предупредить, — к нему вдруг нагрянул этот паренек, невинный, точно ангел, и попросил расшифровать бумаги, на которых была не зашифрована только подпись. Наш малый понял, что это единственная ниточка, способная вывести его на родного отца. Конечно, я мог заставить его молчать, — мрачным тоном проговорил д'Орбэ, — такая мысль, признаться, приходила мне в голову. Но у меня не было права. Вот почему я решил посоветоваться с тобой.

— А Никола? Нельзя упускать из виду главного. Он-то что говорит?

Д'Орбэ покачал головой.

— Я беседовал с ним. Это вторая причина, по которой я тебя вызвал. Судя по последним сведениям, после смерти Мазарини молодой король решил оставить свои забавы и взять бразды правления. Он больше не желает иметь при себе первого министра. Для наших планов это не очень хорошо. Лучше бы король оставался ручным, на что мы и рассчитывали во время последней нашей встречи в Риме, — так было бы куда проще. Но, сказать по чести, я думаю, в свете этих событий нам стоит поспешить. Я уже распорядился, чтобы с работами в Во не затягивали. На то есть все основания. Чем дольше мы будем ждать, тем труднее нам придется с королем. Действуя быстро, мы, напротив, воспользуемся отсрочкой — пока слова короля не перешли в дела. И тогда все получится, благо появилась надежда, что через молодого Понбриана мы снова заполучим ключ к Тайне и сможем прочесть свитки, которые скоро доставят из Рима. А с таким козырем на руках Никола сумеет убедить короля, непременно сумеет.

Франсуа д'Орбэ сел напротив ночного гостя, посмотрел ему прямо в глаза и прибавил:

— Думаю, действовать нужно этим летом, не позже, как только получим свитки и ключ, чтобы их прочесть. Впрочем, без риска не обойтись. А ты как считаешь?

— Тебе судить, Франсуа, — мягко ответил Джакомо. — Но сначала постарайся добыть формулу. И для этого, — добавил он, — тебе, думаю, придется отправиться в Лондон. Все остальное обсуди с Никола — разрешаю.

У Д'Орбэ отлегло от сердца.

— Я ждал, что ты так скажешь. И если совсем начистоту, почтовые лошади уже заложены до самого Кале. Так что я отправлюсь немедленно. Хоть это и против правил безопасности, но игра стоит свеч.

Великий хранитель Тайны кивнул и едва заметно улыбнулся. Взяв д'Орбэ за обе руки, он крепко их пожал, встал и потянулся за плащом.

— Я пробуду здесь еще пару дней. Прения в Сорбонне и частная консультация. Так что мое появление в Париже никого не удивит.

Через шесть часов, не успели первые проблески зари осветить каменный двор, еще не обсохший после пролившегося накануне дождя, Франсуа д'Орбэ спустился по лестнице в полном дорожном облачении. Миновав переднюю, он подумал о крошках, спавших за дверью, и прибавил шагу.

43

Охотничий домик в Версале — воскресенье 13 марта, семь часов вечера

Последние лучи солнца меркли над лесом, освещая редкими розоватыми отсветами лишь пышные облака на горизонте. Через окошко безымянной кареты, прибывшей за нею на окраину Сен-Жерменского предместья, Луиза де Лавальер, точно зачарованная, любовалась этим зрелищем. Стараясь унять дрожь в руках, она наслаждалась закатом всю дорогу из Медона до заболоченной долины, где приютился версальский охотничий домик. Когда за поворотом показалось прямоугольное приземистое строение, лицо девушки омрачилось.

— А я-то думала, он большой, — прошептала она.

Луиза почувствовала, как от столь дерзких слов на лице выступила краска. Перед глазами возникло лицо короля — дивный образ ее девичьих грез с того дня, как две недели назад она в церемониальной суете была представлена его величеству и получила от него записку, на которую не посмела ответить, затем — вторую, третью… и так до тех пор, пока не вскрыла последнюю, настоятельно требовавшую свидания. «Сегодня я буду охотиться в Версале и смею надеяться, что вы соблаговолите составить мне компанию в этом прибежище, которое я унаследовал от отца и люблю совершенно особенной любовью; там же мы с вами могли бы и отужинать. Если вы решите оказать мне эту милость, будьте в пять часов на окраине Сен-Жерменского аббатства, где вас будет ждать экипаж. Я не нуждаюсь в срочном ответе и не смею просить вашего согласия, когда простого «может быть» вполне довольно, чтобы наполнить мое сердце надеждой…» — пятый раз повторяла она про себя строки из последнего послания. Все, даже отсутствие подписи, трогало ее, волновало и радовало, обещая необыкновенное романтическое приключение. При этом, однако, она не могла избавиться от угрызений совести, оттого что ни словом не обмолвилась об этих письмах Габриелю. Впрочем, последнее время Луизе казалось, что его что-то гнетет и заставляет держаться отстраненно, а на ее вопросы о причинах резкой перемены он решительно отказывался отвечать.