Оранжевый туман - Мария Донченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Пустота объяла его, и целовала его в губы, и, ещё не отдавая себе в этом отчёта, он уже принадлежал Пустоте.
* * *В Москве шёл первый снег.
В последние дни перед его появлением дождей не было, асфальт подсох, и редкие лужицы покрылись от утренних заморозков хрустящей ледяной корочкой, которая надламывалась, когда на неё наступали люди, но под ней уже не было воды.
Предзимняя свежесть приятно дохнула в лицо человеку, поднявшемуся на поверхность из метро «Первомайская».
Он остановился покурить у выхода из метро, не спеша вытащил сигареты и зажигалку из кармана чёрной кожаной куртки. Его движения были легки и неторопливы. Ему и в самом деле было некуда спешить. Он собирался навестить живущих в этом районе знакомых, которых не видел уже несколько лет, и знал, что весь субботний день они проведут дома.
Пока сигарета тлела в правой руке, он подставил левую ладонь и, как ребёнок, внимательно рассматривал падающие на неё снежинки, как микроскопические шестиугольники попадают на тёплую кожу и медленно, теряя форму, превращаются в капли талой воды… Казалось, он так давно не видел первого снега, что успел соскучиться.
Он действительно давно не был в Москве, и более того, уже несколько лет не был на Родине — Родиной своей подлинной, с большой буквы, а не формально-юридически прописанной в испещрённом многочисленными пограничными штемпелями потрёпанном паспорте с трезубцем на обложке, Евгений считал, конечно, Советский Союз.
Бросив окурок в урну, он пружинящим шагом пошёл по бульвару в сторону дома Измайловых.
…Женя не мог не отметить, как похорошела Люба за те четыре с лишним года, что он её не видел. Она радушно встретила его, протягивая руку, повесила на крючок его кожанку, подала тапочки и пригласила в комнату, и странная, ничем не проявившаяся старая влюблённость, в которой вряд ли он до конца признавался даже самому себе, но которая далёкой звёздочкой грела его душу в скитаниях по Африке, нахлынула светлым щемящим воспоминанием…
Но было поздно. Девочка, которую он когда-то водил по Феодосии, была замужем. Волнующую историю её замужества Женя и раньше, но только теперь — из первых уст. Да было бы и странно, если бы после двухнедельного знакомства, расставшись даже не друзьями, а добрыми товарищами по антинатовскому лагерю, он рассчитывал бы на что-то большее. К тому же Люба оказалась не из тех, кто поворачивался спиной при малейшей опасности — она дождалась любимого из тюрьмы, причём дважды, что особенная редкость в наше время, когда женская верность считается пережитком минувших эпох, — уж он-то, повидавший множество людей и стран, знал это наверняка и не мог не проникнуться уважением…
Люба разливала чай через ситечко, придерживая пальцами крышку заварного чайника.
— Вы лучше про Ливию расскажите, — попросила девушка.
Евгений пожал плечами.
— Не умею я рассказывать, Люба… Тепло там всегда, пальмы, светло и мухи не кусают… И цены как при социализме, и бензин стоит дешевле воды, — наморщив лоб, Женя полез в карман.
— Про бензин надо Димке рассказать, — воспользовавшись короткой паузой, вставил Любин муж, — есть у нас такой товарищ, фанат автомобилей.
Евгений тем временем достал распечатанную на цветном лазерном принтере фотографию, на которой он стоял на площади вдвоём с улыбающимся смуглым парнем в камуфляже.
— Это мой друг, лейтенант Ахмад Гарьяни, — пояснил он. — Служит пограничником в аэропорту. Мы с ним снимались на фоне памятника. Памятник у них в центре города есть интересный — рука ломает американский самолёт. В память об американских бомбардировках восемьдесят шестого года… А так — я даже не знаю, что рассказывать. Не умею…
* * *Ветер гнал по тёмному небу снежные тучи. В пустом ночном трамвае Виталик и Люба ехали домой вдвоём. Больше случайных пассажиров в этот поздний час не было.
— Я собираюсь искать его везде, — рассуждал он вслух, жена слушала его молча, и не было необходимости спрашивать, о ком речь, — например, на демократических митингах, так что не удивляйся, если буду на них ходить. И если… если возникнет какой-нибудь очаг напряжённости у нас или по всему СНГ, я имею в виду, с оранжевым оттенком, сама понимаешь — мне кажется, что я смогу его там встретить…
— Ты только не садись больше, — попросила Люба, — пожалуйста… Я без тебя не я, я без тебя как будто не целое существо. Как рыба, выброшенная на берег… — ей показалось, что она наконец нашла нужное сравнение. — Не садись больше, ладно?
— Я постараюсь. Очень постараюсь, — пообещал Виталик.
…Ждать возникновения очага напряжённости пришлось недолго.
Девятнадцатого декабря прошли президентские выборы в Белоруссии. В тот же вечер, после объявления результатов голосования, демократическая оппозиция попыталась устроить беспорядки в центре Минска. Однако шумиха в СМИ оказалась намного шире самих событий, локализованных в течение нескольких часов и окончательно завершившихся на следующий день.
Виталик сидел у компьютера вместе с женой и листал хронику новостей.
— Слушай, а поехали в Минск? — предложил он. — Прямо завтра? Ты сможешь договориться на работе?
— Я так и знала, что тебя туда потянет, — усмехнулась она. — Поехали, если хочешь. Только тогда останемся на Новый год. Чтобы никого больше не было. Только ты и я. Хочешь в Минске — значит в Минске. Деньги я найду, но я хочу наконец встретить с тобой Новый год… За столько лет… Понимаешь, я об этом мечтала и первый твой срок, и второй…
Она ждала возражений, но Виталик на удивление легко согласился, и меньше чем через сутки скорый поезд уже нёс их на запад.
Они сняли на десять дней двухместный номер в дешёвой гостинице на окраине Минска.
В первый же день с утра Виталик отправился бродить по центру.
День был рабочий, и на улицах было малолюдно. Мало что напоминало о разыгравшейся три дня назад драме, о попытке штурма толпой Дома правительства. Только милиции на улицах было побольше, чем всегда, но это Виталик мог только предполагать, поскольку не знал, как выглядит Минск в обычные дни. И ещё дворники усердно сметали обрывки листовок — Нецветов обратил внимание, что на уборке улиц в Белоруссии работают сплошь славяне, и усмехнулся, вспомнив своё первое уголовное дело.
Вечерами темнело, зажигались огни большого города, и люди шли с работы в кафе и клубы. Сотни лиц мелькали перед Виталиком. Но того, кого он искал, не было нигде.
Перед самым Новым годом, выйдя в город вдвоём, недалеко от вокзала они случайно встретили знакомого.
Они шли по тротуару, взявшись за руки, когда кто-то окликнул их.
Виталик обернулся. Возле магазина стоял небритый человек с озлобленным взглядом, кутавшийся в серую куртку.
— Маркинцы-то какого чёрта здесь делают! — почти выкрикнул он.
Люба вздрогнула.
Виталик обернулся к человеку, не узнавая его.
— Ты кто? — спросил он. — Я тебя не помню. И какие мы тебе маркинцы?…
— Один чёрт, коммунисты! — ответил неизвестный, лишь слегка смягчая тон, и добавил, — а я помню, вы от Молодёжного Альянса представлялись несколько лет назад…
— Это было давно и неправда, — оборвала его Люба, — так где мы с Вами встречались?
— Мы вместе сидели в обезьяннике, — ответил незнакомец уже спокойно, — несколько лет назад, в Москве, после акции «Россия без Путина». Не ошибся? Паша я, из «Обороны»…
Теперь Виталик вспомнил этого парня. Когда-то, когда они ещё состояли у Маркина, приходилось вместе сидеть в милиции после несанкционированных акций. Но как же это было давно…
— Вы-то что тут делаете, сталинисты? — продолжал Павел. — Неужто приехали поддержать демократическую оппозицию?
— Не надейся, — отрезал Виталик, — мы тут по своим делам. Можно сказать, отдыхаем. Зато по тебе видно — заправский оппозиционер…
— Тебе хорошо говорить, — заныл «оборонец», — а я тут десять суток отсидел административного ареста… За участие в митинге оппозиции. Теперь денег не хватает на дорогу домой. Знал бы ты…
— Да, недорого ценят демократы свою пехоту, — усмехнулся Нецветов и, порывшись в кармане куртки, протянул старому знакомому две сотни российских рублей, — Держи, что ли, по старой памяти. И не тебе пенять. Я четыре с лишним года отмотал по двум делам, пока вы тут за демократию боролись — и ничего, живой. Держи, держи. Удачи тебе, счастливо добраться, и подумай о жизни на досуге…
Ближе к вечеру возвращались они в номер, и Люба стелила пахнущую крахмалом свежую постель, и казалось, все страдания были не напрасны, и стоили того, чтобы прожить десять дней вдали от московских проблем и дышать воздухом свободы…
Но Стивенса по-прежнему нигде не было…
* * *За несколько дней до Нового года в Москве произошло редкое природное явление — ледяной дождь.