Жажда жить: девять жизней Петера Фройхена - Рейд Митенбюлер

Зима в этом году была такая холодная, что постоянно замерзали полыньи, через которые дышали тюлени, и охотиться на них было нельзя. Туле грозил голод: Фройхен видел, что Мекусак всё худеет и худеет. Каждый раз, возвращаясь с охоты ни с чем, он с отчаянием видел разочарование у Навараны в глазах. Она выбегала к нему из дома в надежде увидеть тушу тюленя у него на нартах и понуро опускала голову, не находя ничего.

К переживаниям Фройхена добавлялась и тревога за Расмуссена: тот всё ещё не вернулся, хотя его уже давно ждали. Обычно к этому времени Фройхен бы давно снарядил поисковую партию, но он не хотел бросать семью. Он решил, что важнее сейчас добыть для них пропитание. Ему приходилось нелегко, но Наварана, скорее всего, тревожилась ещё сильнее. Она снова ждала ребёнка – и пока не говорила об этом Петеру. Ситуация была хуже, чем он воображал.

Голод свирепствовал в Туле. Как только достаточно укрепился лёд, Фройхен с несколькими товарищами отправились на соседний остров собрать птичьи яйца, которые припрятали там летом. Когда они вернулись, в Туле закатили пир – и голод на время сдал позиции. «Мы набили животы яйцами и наполняли дом счастливой отрыжкой», – писал Фройхен.

Когда все насытились и впали в полусонное состояние, старая «колдунья» по имени Иналук отпросилась наружу. Через несколько секунд Фройхен выглянул в окно и увидел, что она стоит в серебристых лунных лучах и поёт, раскачиваясь из стороны в сторону: «Те, что ходили на Восточный край, возвращаются! Те, что ходили на Восточный край, возвращаются…» Это значило, что возвращаются участники второй Тулевской экспедиции, – хотя Иналу и чуяла, что в их рядах недостаёт двоих. Фройхен спросил у неё, не пропал ли Расмуссен, но та не знала.

Тем же вечером Фройхен читал в постели, как вдруг в комнату ворвался Расмуссен и заключил друга в богатырские объятия. Фройхен ясно увидел у него на лице «отпечаток ледяного щита, следы многомесячного голода и лишений».

Фройхен до отвала накормил своего голодающего друга яйцами – их ещё много оставалось, – и Расмуссен рассказал ему, как прошла экспедиция. «Хендрика съели волки, а Вульфф упал от истощения, – бесстрастно сообщил он и принялся рассказывать подробнее, иногда прерываясь на глоток кофе. Судьба Ольсена была ясна: его съели волки – а вот ситуация в Вульффом была сложнее. Когда группа путешествовала по ледяному щиту, он, по обыкновению, закатывал истерики, которые стали ещё более бурными, когда у путников образовалась нехватка еды. Расмуссен с другим проводником по имени Айаго решили пойти вперёд и привести помощь из Эта, а Лауге Кох остался нянчить Вульффа. Кох был куда менее снисходителен к Вульффу, чем Расмуссен, и отказывался потакать его капризам: когда Вульфф в очередной раз валился на землю и заявлял, что лучше умрёт здесь, Кох равнодушно шёл дальше не оглядываясь. Он считал, что его несносный спутник блефует: пусть успокоится и догонит его. Нельзя же ставить под угрозу остальных членов экспедиции ради человека, который вёл себя как ребёнок.

Может, Вульфф и правда блефовал, – но это уже не имело значения: никто его больше никогда не видел.

Расмуссен тяжело переносил смерть своих людей. Это он возглавлял экспедицию – а значит, их гибель была на его совести. Расмуссен переживал, что его теперь осудят: ведь он бросил товарища (хотя технически это Кох бросил Вульффа). Никогда ещё Расмуссен не терял в экспедициях людей: он так и видел газетные заголовки, обвиняющие его в их смерти. Сам Фройхен не слишком переживал о том, что скажут люди. «Мы оба знали правду, – писал он. – К Коху нельзя было предъявить никаких претензий: он ведь не мог тащить Вульффа на себе, его первый долг был спасти собственную жизнь». Однако Фройхен и Расмуссен договорились, что нужно провести расследование: поручат они его местным властям в Южной Гренландии, а не Копенгагену, где их ждала бы бесконечная бумажная волокита. Друзья не любили бюрократию – особенно когда речь шла о трупе! Поэтому они решили, что отправятся в Тасиусак и сообщат властям о случившемся. Им всё равно нужно было ехать: в Туле было по-прежнему туго с провизией, и Фройхен беспокоился за жену и сына.

Не успели путешественники и на несколько часов отдалиться от Туле, как налетел буран. (С Фройхеном поехали Наварана, Мекусак, Этукишук и Кох. Расмуссен отбыл на несколько дней раньше в надежде настрелять дичи.) Укрылись в пещере и зажарили на огне несколько кусков мяса. При свете костра заледеневшие стены переливались всеми цветами радуги.

Посреди ночи Мекусак, который уже немного умел ходить, выпутался из спального мешка, который делил с родителями. Он очень это любил: вылезти из мешка среди ночи и отправиться на разведку. Родители пытались отучить Мекусака от этой забавы, объясняя, что вокруг бродят свирепые чудища, которые питаются непослушными малышами, не желающими спать. Но Мекусаку не было ещё двух лет, так что он пропускал запрет мимо ушей. Надо же было такому случиться: выбравшись из мешка, Мекусак обнаружил, что, пока все спали, в пещеру пробрался настоящий медведь.

Фройхен и Наварана резко проснулись, почувствовав, как их сын юркнул обратно в мешок. Выглянув из мешка, Фройхен увидел медведя, который лакомился остатком моржатины. К сожалению, медведь находился между ним и его винтовкой.

Если верить тому, как Фройхен любил рассказывать об этом случае, здесь лучше всего представить себе эдакий стрип комикса. Кадр первый: Фройхен тихонько выползает из мешка и надевает штаны, в спешке просунув обе ноги в одну штанину. Кадр второй: Фройхен бросается за винтовкой, но спотыкается и падает ничком. Кадр третий: медведь пугается и поворачивается к выходу; переполох будит собак, которые спали снаружи прямо у входа. Кадр четвёртый: собаки нападают на медведя, а Фройхен, Кох и Этукишук обходят врага кругом, чтобы не задеть собак выстрелами. В нижнем углу этого последнего кадра заходится смехом малыш Мекусак.

Медведь успел убить двух собак, прежде чем его завалили. Потеря была чувствительная, но по крайней мере у путешественников теперь была свежая медвежатина. Лишь убедившись, что медведь действительно мёртв, Наварана подвела к нему сына, чтобы тот бросил в него своё маленькое копьё. Ведь он первым заметил зверя, а значит, согласно традиции, ему полагалась своя доля мяса.

К сожалению, одного медведя надолго не хватит, если надо прокормить 36 собак, и вскоре путешественники снова начали голодать. Наварана была так истощена, что у неё не было молока, так что она попробовала кормить Мекусака бульоном