Железная хватка графа Соколова - Валентин Лавров

— Итак, бой века! Главный приз — этот хрустальный кубок с серебряной отделкой! — Он поднял над головой приобретение, которое лишь утром сделал на собственные средства у ювелира Яна Реймана — в магазине, что против Пажеского корпуса. — А вот это, — показал конверт, — тысяча рублей победителю от благодетеля — владельца ресторана «Вена» Ивана Сергеевича Соколова.

Гарнич-Гарницкий набрал полные легкие, выпалил — как из мортиры выстрелил:

— На ринг вызывается Человек-гора, чемпион мира по поднятию тяжести, обладатель многочисленных кубков, призов и титулов по английскому боксу, девятипудовый непобедимый и кровожадный... — выдержал долгую паузу, — Ежи Штам!

Заревел зал, оглушительно захлопал — Штама обожали за мощь и неистовую одержимость в атаке.

И вновь — во все горло:

— Всемирно знаменитый, гроза бандитов, только что собственноручно передушивший двенадцать убийц и сбросивший их в хладные воды Невы — граф Аполлинарий Соколов!

Такого зрительского восторга не удостаивался, кажется, и сам Шаляпин.

— А теперь пр-рошу на арену жеребца Проворного! — Гарнич-Гарницкий воздел вверх руки, словно призывал небеса в свидетели грядущего необыкновенного чуда.

Появился лоснящийся боками Проворный. К восторгу зрителей, Штам подсел под жеребца, оторвал его от пола и, кряхтя, протащил на плечах саженей семь. Закончив с жеребцом, Штам сделал театральный жест рукой и обратился к зрителям:

— Любопытно видеть, чем ответит нам гроза базарных карманников? Может, станет носить козу? Ха-ха!

Соколов возразил:

— Зачем козу? Через несколько минут тебя отволоку в карету «Скорой помощи»!

Зал остроумие оценил, раздался дружный смех.

Нокаут

Пение Собинова или Карузо надо слушать. Никакое красочное описание не заменит их живой прелести. То же — бокс. Азартная атмосфера вокруг ринга, лица бойцов, узкие бедра, широченные плечи, скользящие, полные грации передвижения, хитрость, переплавленная в финтовые, ложные удары, энергетический взрыв — точный удар, поверженный соперник! Блажен, кто испытал неизреченное счастье боксерского единоборства. И в глубокой старости оно будет грезиться ему в сладостных сновидениях.

Секундант Соколова, великолепный Иван Граве, которого мать-природа словно создала для бокса, натянул на кулаки Соколова восьмиунцовые перчатки — гениальное изобретение из кожи, набитое конским волосом и весящее всего двести двадцать шесть граммов. Голый кулак слишком хрупок, а в такой перчатке — грозное оружие.

Граве уже ничего не говорил подопечному, они все обсудили загодя. Зато секундант Штама, стокилограммовый рыжеголовый Лушев, страстно размахивал руками, что-то внушал Штаму.

Звякнула тарелка гонга — сигнал к бою. Штам бегом устремился к Соколову. Его задача ясна: сразу же разделаться с более быстрым и выносливым соперником.

Бьет он размашисто, хлестко. Словно осадной машиной крепостную стену проламывает. Разве кто устоит против такой нечеловеческой мощи?

Никто и не мог устоять, ибо тактика — ни шага назад! — против такого гиганта вполне гибельна.

Но гении тем и сильны, что ломают закоснелые взгляды. Когда Штам бросился на Соколова, тот шагнул назад, и гигантская туша, поросшая волосом, шлепнулась на опилки. В зале засмеялись, но некоторые отозвались свистом и негодующими криками:

— Позор! Граф трусит, отступает!

Штам вскочил с пола. Словно разъяренный бык на матадора, он вновь бросился с ударами на соперника, но тот сделал изящный сайд-степ — шаг в сторону. И туша вновь пролетела мимо Соколова, за канат, грохнулась под ноги неистовствующих от возбуждения зрителей, плотным кольцом сгрудившихся вокруг ринга. Соколов кинул взгляд и разглядел среди зрителей Ивана Бунина, Алексея Толстого, великого князя Кирилла Владимировича.

На сей раз смех был громче, одобрительных криков больше:

— Молодец, граф! Так его!

Вновь и вновь с бычьим упорством Штам бросался на Соколова, но тот в последний момент с непостижимой ловкостью ускользал от его сокрушительных ударов. Несколько раз граф удачно бил сам.

Начался второй раунд. Теперь Соколов не спешил уходить от штурмового натиска. Он опустил руки, провоцируя Штама на новую атаку. Когда тот бросился на Соколова, граф мощным свингом опередил его. Удар был сокрушающим. Штам словно замер в полете и через мгновение тяжело рухнул на опилки.

Гарнич-Гарницкий, взмахивая рукой, открыл было счет:

— Раз, два... — но, заглянув в лицо Штама, развел руки в стороны: — Всё! — Объявил: — Нокаутом победил Аполлинарий Соколов. Он награждается Кубком и денежным призом.

В зале творилось что-то невообразимое. К ногам триумфатора летели цветы, дамы посылали воздушные поцелуи.

Милосердие

Соколов оказал помощь пострадавшему, отнес его в угол, усадил на табурет. Постепенно тот пришел в себя, открыл глаза, обрел способность соображать.

Соколов вывел Штама на середину манежа, широко улыбнулся:

— Знаменитый чемпион бился мужественно. В его пользу я отказываюсь от денежного приза.

Зал вновь аплодировал Соколову — теперь его благородству. Все знали, что Штам беден. Дамы утирали слезы умиления. К Соколову подошли Бунин и Рахманинов, обняли его:

— Поздравляем, любимец Фортуны! Сейчас же - в «Вену»! Шаляпин и Миша Вавич обещают петь для тебя. Авто ждет...

Через несколько дней состоялся первый чемпионат России. Штам, еще полностью не оправившийся от тяжелого нокаута, участия не принял. В финале сошлись рыжий Николай Лушев и талантливый Иван Граве. Хотя последний был легче на тридцать килограммов, он одержал победу нокаутом.

Пройдут годы, и серебряно-хрустальную салатницу — приз, полученный Соколовым, — один из братьев Старостиных приобретет в комиссионном магазине в Столешниковом переулке. На несколько десятилетий салатница станет заветным призом футболистов — Кубком СССР. Первым его завоюет в 1936 году московский «Локомотив». Удивительны судьбы не только людей, но и вещей!

Соколов тогда же отправился в Австро-Венгрию, в Поронино — к Ульянову-Ленину.

Близились потрясающие события, в которых и могучему Штаму неожиданно нашлось место.

ПРИГОВОР

Соколов направлялся в Поронино. Но путь в это курортное местечко, что располагалось в Австро-Венгрии, лежал через Берлин. И на то были особые причины.

Позади остались многие смертельные опасности, трупы врагов и друзей, взрывы, обыски, покушения, погони, аресты. И гений российского сыска граф Соколов не ведал, что впереди его поджидали, кажется, самые трудные испытания.

Ненависть

Запоздалая зима пришла в Петербург с обильными снегопадами, веселым скрипом разлетающихся на ухабах саней, ледяными наплывами возле колодцев, румяными в обрамлении мехов лицами красавиц, горьковатым запахом дымов, столбами тянущихся в голубую небесную беспредельность.

Сахаров на служебном авто заехал на Садовую за Соколовым, чтобы отвезти приятеля на вокзал. Но главное — в последний раз все обсудить, поговорить по душам.

— Как божественно прекрасен ночной Петербург! — с восторгом произнес Соколов. — И как хочется продлить минуты прощания с ним! Давай, Евгений Вячеславович, пройдемся по этим засыпанным истинно рождественским снегом улицам.

— Тем более что до отхода поезда время есть, — согласился Сахаров.

В ночной тишине снег громко скрипел под ногами.

Сахаров, взяв под локоть приятеля, говорил:

— Этот самый Ленин, с которым нам предстоит игра в поддавки, воистину злой гений. Будучи совсем зеленым юнцом, он убедил себя, что сумеет свергнуть с престола ненавистный ему род Романовых и сам станет царем.

— Отчаянный замысел!

— Я несколько раз просматривал его досье. И пришел к выводу, что это влияние его матери, урожденной Бланк, женщины весьма неглупой, но очень ожесточенной. Бланк-Ульянова никогда не давала детям еврейского воспитания. С ранних лет она прививала своим сыновьям Владимиру и Александру пиетет ко всему немецкому, и лютую ненависть к России и православию. Помнишь покушение на Александра III первого марта 1887 года?

— Как не помнить это страшное злодейство! Его устроили террористы «Народной воли».

— Одним из руководителей этой организации был Александр Ульянов. Его повесили в Шлиссельбургской крепости. Это родной братец Ленина. Кровь несчастного сына на руках его матери. Сейчас этой женщине под восемьдесят лет.

— Любопытно, мучают ли ее угрызения совести?

— Какая разница! Зато осведомители, в том числе и недавно раскрытый Роман Малиновский, дружно утверждают, что Ленин русский народ иначе как «быдлом и говном» не называет. И вот этот человеконенавистник к сорока годам смекнул: своими силами без иностранной помощи империю не свалить. Впрочем, есть еще одни тип, который претендует на тот же патент. Это некий Гельфанд-Парвус.