Орел-завоеватель - Саймон Скэрроу

— Только имейте в виду, что, даже если через Стикс начнут переправляться отрядами, Харон никому скидки не делает. Так что лучше поберегите свои денежки и оставайтесь живыми.

Шутка, конечно, не самая остроумная, но перед гибельной заварухой важно хотя бы чуточку поднять настроение подчиненных, что ему вроде бы удалось.

Что-то плюхнулось в воду неподалеку от судна. Катон обернулся, и в тот же миг носовую надстройку осыпал град камней и свинцовых ядер, выпущенных из дикарских пращей.

— Надеть шлемы! — крикнул Катон и, торопливо застегивая под подбородком ремень, пригнулся, чтобы спрятался за фальшбортом.

Шедшая впереди трирема забрала вверх по течению, чтобы метать там на якорь, и между первым судном и берегом осталось около ста локтей водной глади. Пращники варваров продолжали обстреливать транспорт, но и команда, и легионеры прятались теперь за бортами, и обстрел, по крайней мере пока, никакого ущерба римлянам не наносил.

— Полегче на веслах! — проревел капитан, и гребцы перестали налегать на длинные рукояти, давая возможность шедшим позади транспортам догнать головной корабль и образовать линию, чтобы высадка со всех судов осуществлялась одновременно. Под непрерывным обстрелом вражеских пращников, к которым присоединились и лучники, неуклюжие транспорты осуществили требуемый маневр и стали ждать, когда метательные машины триремы обрушат свои снаряды на скопление бриттов.

Потом с громкими, резкими щелчками заработали тяжелые стрелометы. Огромные металлические стрелы, попадая и тесную толпу, легко находили множество жертв, и теперь к варварским боевым кличам добавились не менее громкие вопли раненых и умирающих. Находившиеся на борту триремы лучники добавили к залпу машин ливень своих легких стрел, под которым бритты, многие из которых не имели доспехов, падали, как побитые градом ростки. Когда боевые машины триремы вкупе с прилежно работавшими стрелками проделали в рядах варваров заметные бреши, капитан головного транспорта подал сигнал и гребцы снова налегли на весла. Суда двинулись к берегу, и легионеры подняли щиты над головами, прикрываясь от мгновенно забарабанивших по ним метательных снарядов и стрел. А вот моряки, в отличие от солдат, ни щитов, ни доспехов не имели, и, когда ведущий транспорт приблизился к суше, одно из весел с левого борта, войдя в воду, вдруг безжизненно замерло. Оба его гребца были выведены из строя: один, еще живой, стонал на палубе, пронзенный сразу двумя стрелами, а его напарник уже не двигался, ибо вражеская свинчатка уложила его на месте, через глазницу проникнув в мозг. Это сбило работу всего ряда весел левого борта. Судно начало разворачивать, и Катон, осознав размеры грозящей опасности, бросил щит с копьем и схватился за свободную рукоять, пытаясь вытащить лопасть весла из воды. Борясь с непривычным и тяжеленным орудием, рассчитанным на двоих сильных малых, он делал все возможное, чтобы удерживать судно от разворота, тогда как по бортам и по палубе непрестанно молотили метательные снаряды, а в доски настила впивались стрелы.

Он рискнул бросить взгляд через борт и увидел, что транспорт вот-вот уткнется в берег. В следующий миг днище заскребло по отмели. Судно остановилось, капитан приказал своим людям прекратить греблю и укрыться от обстрела. Катон отпустил неподатливое весло и, сознавая, что взоры всей центурии устремлены на него, снова подхватил с палубы щит и копье.

— Помните, ребята, — крикнул он, — это им за Макрона! Копья к бою!

Люди поднялись на ноги. Находившиеся впереди перебежали на палубную надстройку, где имелся простор для замаха.

— Бросай!

Едва копья взмыли в воздух, как легионеры из задних рядов торопливо снабдили метателей новой партией оружия для следующего броска. Наконец центурия израсходовала весь запас метательных копий — и как раз вовремя, ибо трирема тоже прекратила обстрел врага.

Момент настал.

Где-то на задворках сознания юноши промелькнула мысль страшном риске и об абсолютной бессмысленности того, что он вознамерился сейчас предпринять, и Катон понял: действовать нужно немедленно, пока страх исподволь, изнутри не разрушил его решимости задать бриттам трепку. Собравшись с духом, молодой человек громко крикнул: «За мной!» — и перемахнул через борт. Он вошел в воду по грудь, подошвы слегка погрузились во что-то мягкое, илистое. Вокруг с плеском плюхались в реку бойцы его центурии.

— Вперед! Вперед! — вскричал Катон, устремляясь к берегу и стараясь перекрыть своим криком все остальные шумы.

Бритты прекрасно понимали, что главное для них — не позволить римлянам закрепиться на берегу, а потому они тоже в едином порыве ринулись к реке и встретили легионеров еще на мелководье в надежде не дать тем добраться до суши. Оба войска сшиблись, к боевым кличам добавился лязг металла. Огромный варвар, подняв тучу брызг, устремился к Катону, замахиваясь копьем. Юноша принял удар на свой щит, отбил копье в сторону и с четкостью, достойной похвал покойного Бестии, умелым контрударом вонзил в бок противника чуть ли не по рукоять из слоновой кости завещанный ему старым воителем меч. Высвободить оружие он сумел достаточно быстро, и как раз для того, чтобы рубануть им по голове следующего врага. Шаг за шагом, стиснув зубы, сквозь которые прорывалось нечеловеческое, яростное рычание, он неуклонно двигался к берегу, разя каждого, кто оказывался на его пути. Взбаламученная поверхность воды то отливала белым и серебристым в ярких, льющихся с неба лучах, то взметала вверх красные брызги, и те искрящимися рубинами осыпались на сошедшихся в смертельной схватке бойцов.

Растревоженный ногами донный ил мелководья смешивался с расползавшейся по нему кровью, в то время как римляне неудержимо рвались к суше, куда уже сумели пробиться некоторые легионеры. Между тем доставившие их на вражеский берег суда столкнули обратно в реку, и гребцы изо всех сил налегли на весла, чтобы как можно скорее доставить с римского берега еще одну партию римских солдат.

До прибытия подкрепления Катону и высадившимся с ним римлянам предстояло действовать самостоятельно и держаться, несмотря ни на что. Теперь вода доходила юноше лишь до лодыжек, и ему приходилось двигаться осторожно, чтобы не поскользнуться на илистом дне. Он, страшно скалясь, отражал удары щитом и делал выпады с неумолимой методичностью боевой машины. Бойцы его центурии, едва позволила глубина, без всякого приказа сомкнули щиты — сказались годы безжалостной муштры и боевой опыт. Первоначальная неразбериха уступала место более привычному для римлян сражению в боевом строю.