Девушка из универмага - Чарльз Вильямсон

— Да, я куплю накидку в подарок моей матери, — ска­зал Питер. — Я попросил бы вас выбрать что-нибудь для нее. Я как-то описал вам ее, но полагаю, вы это забыли. Она мала ростом и несколько полна, обладает чудесными седыми волосами и розовым цветом лица. Но, мисс Чайльд, мне надо поговорить с вами не о накидках, а о вас самой. Я заручился разрешением, ваше начальство знает, кто я, и потому все в порядке. Я сказал, что вы и моя сестра —друзья. Это ведь правда, не так ли?

— О, да!

— Я думал, что мы тоже были раньше друзьями. И это так и было. Чем больше думал я по этому поводу, тем боль­ше убеждался в этом. Случилось что-то, что заставило вас изменить свое отношение ко мне. Это так поразило меня, что я не знал, что сказать или сделать, что предпринять, чтобы вернуть ваше прежнее отношение. Я дал вам исчез­нуть. Я потерял вас. Но теперь я вас уже не потеряю. Вы поймете всю серьезность моих чувств, если я скажу, что ни на один день я не прекращал своих поисков вас с той минуты, когда убедился, что вы не намерены сдержать свое обещание — написать моей сестре…

— Это не было обещание, — проговорила Вин. — Я… я совсем не предполагала писать ей.

— Я так и думал!

— Зачем мне было писать? Со стороны мисс Рольс было очень любезно предложить мне написать ей, если мне пона­добится помощь. Но в помощи я не нуждалась. Я хотела только, чтобы меня предоставили самой себе.

— Я вижу, мисс Чайльд, вы хотите дать мне этим понять, что находите, что я не имею никакого права навя­зываться вам после того, как вы так недвусмысленно пока­зали мне, что считаете меня волокитой, — спокойно сказал Питер. — Но я — не волокита. Я сумею доказать вам это. Я для этого и явился сюда, хотя имею в виду еще и другое…

— Что еще? — прервала его в испуге Винифред, подумав, что лучше будет во время остановить его.

— Я хотел бы, чтобы вы повидались с моей матерью и согласились, чтобы она помогла вам получить работу бо­лее… более соответствующую вашим способностям, чем эта.

Винифред громко рассмеялась.

— Вы такого плохого мнения о магазине вашего отца?

— Он недостаточно хорош для вас.

Она покраснела, все накопившееся у нее, возмущение против «Рук» проявилось в этом гневном румянце.

— Вы говорите так потому, что я имела великую честь быть знакомой с вами… и с вашей сестрой. Для всех осталь­ных, служащих здесь, которых вы не знаете, и не хотите знать, вы считаете его достаточно хорошим, слишком хо­рошим, пожалуй, даже великолепным! Он кажется таким, не правда ли? И любой из служащих вашего отца так счаст­лив… так рад зарабатывать у вас свой кусок хлеба. Это все черви… что значат они для богатых людей вроде вас, м-р Рольс, исключая, быть может, тех случаев, когда дело касается красивой девушки… или такой, с которой вы были раньше знакомы, и о которой вы вспомните, что она тоже обладала индивидуальностью. Вы должны чувствовать, что я плохо отвечаю на ваше внимание. Вы, может быть, хотите быть полезным… я имею в виду предложение относительно вашей матери. Но проявляйте свое внимание к тем, кто нуждается в нем. Я не нуждаюсь. Я читала ваше имя в га­зетах… интервью… о том, что вы собираетесь делать для «бедных». Это в ваших кругах своего рода забава, не правда ли? Но надо начинать со своего собственного дома. Вы можете сделать гораздо больше, знакомясь с положением вещей и устраняя злоупотребления в магазине вашего отца…

Он смотрел на нее своим прямым, спокойным взглядом. Он был удивлен, пожалуй, но не рассержен. И она не знала, радоваться ей или печалиться, что она не смогла вывести его из себя.

В молчании они посматривали друг на друга; его лицо было серьезно и сосредоточено, ее — залито румянцем и го­ворило о раскаянии.

— Простите меня, — выдохнула она из себя. — Я не должна была говорить всего этого. Это было жестоко.

— Но это правда? Вы считаете это правдой?

— Да.

— Вы работаете в магазине моего отца целые месяцы и говорите, что я мог бы сделать больше добра здесь, устра­няя злоупотребления, чем в каком бы то ни было другом месте… Это звучит очень серьезно.

— Это и серьезно, независимо от того, следовало мне говорить, или нет.

— Ну, я говорю вам, что вы должны были сказать это. Это было мужественно с вашей стороны. Такой я всегда представлял себе вас, мисс Чайльд, — мужественной, что бы ни случилось… И смеющейся.

— Теперь я уже не смеюсь.

— Конечно, вы не смеетесь по поводу неприятностей и невзгод других людей. Но продолжаете смеяться по поводу своих собственных.

— О них я не думаю. Сегодня меньше, чем когда бы то ни было!

Он старался понять, что она хочет сказать этими сло­вами. У него сразу мелькнула мысль о вчерашнем вечере и обо всем, что произошло. Он готов был целовать край ее черного платья, видя ее здесь невредимой и достаточно бодрой духом, чтобы упрекать его за его грехи. Он решил спокойно обсудить с ней имеющиеся жалобы.

— Я хотел бы услышать от вас о конкретных злоупо­треблениях, какие вы считаете нужным устранить, — сказал он. — Я знаю, такой человек, как вы, не станет говорить вообще, вы имеете в виду нечто определенное.

— Да, конечно.

— Так расскажите мне.

— Вы ведь пришли купить накидку для вашей матери.

— Я пришел сюда совсем не для того, и вы это отлично знаете. Я пришел ради вас. Но вы воздвигли между нами стену, чтобы держать меня подальше. Когда вы облегчите свое сердце от некоторых из этих жалоб, которые возму­щают его… против меня, вы, может быть, подпустите меня поближе. Вы, может быть, снова позволите мне быть вашим другом, если я смогу заслужить этого.

— Я совсем не хочу говорить или думать о нас самих! — вспыхнула она.

— Я и не предлагаю этого. Все это… и накидка для моей матери… может подождать. Если вы не хотите быть моим другом, вы все же можете указать мне, как помочь вашим друзьям.

— Ах, если бы вы сделали это! — вскричала Вин.

— Я сделаю это, дайте мне для этого возможность.

Вин стала собирать свои мысли, как сосредоточивает свои силы армия, поспешно готовящаяся к бою в темноте.

— Я ничего не знаю относительно других нью-йоркских универсальных магазинов, кроме того, что мельком слышала о них. Некоторые девушки, с которыми мне приходилось здесь встречаться, служили раньше в других фирмах. И они говорят, что предприятие вашего отца одно из самых худ­ших. Я должна была сказать вам это. Нет смысла умалчи­вать об этом, иначе вы не поймете, что я чувствую. Здесь сплошь одни злоупотребления. «Руки» не нарушают зако­на — это все. Что касается рабочего времени, то мы закры­ваемся в установленное время, но продавцы и продавщицы задерживаются поздно, часто очень поздно, чтобы привести все в порядок. Правда, не каждый вечер остаются одни и те же служащие, но каждому приходится дежурить по не­сколько раз в неделю. Для нас устроены сидения, но мы не должны пользоваться ими. Это означало бы, что мы ленивы или что торговля идет плохо. Мы «ссужаем» управлению в дни большой торговли половину времени, предоставлен­ного нам на обед, — и никогда не получаем возмещения его: Сами обеды, отпускаемые в ресторане… ужасном рестора­не… кажутся дешевыми, но они должны были бы быть еще дешевле, потому что они почти несъедобны. Те из нас, кто не в состоянии уходить обедать в другое место, наживают малокровие, катары и аппендицит. Я знаю ряд случаев. Почти никто из нас не может удовлетворительно питаться на получаемую нами плату… Но никто здесь не интересу­ется тем, как мы живем вне рабочих часов, лишь бы только мы были «проворны» и выглядели красиво. Но когда мы не можем быть проворны, потому что больны, например, и не можем уже выглядеть красивыми, потому что постарели и слишком истощены и переутомлены, — ну, что же, тогда мы должны убираться на все четыре стороны… Жалкие изно­шенные машины, годные только для маленькой лавчонки, но не для универсального магазина! Даже здесь, в отделе­нии накидок, где мы получаем комиссионные, слабые из нас оказываются забитыми… Мы должны рвать, как волки, что­бы скопить что-нибудь на черный день. Но стоит девушке или мужчине шпионить за другими — это даст хороший за­работок. Немногие поддаются искушению. Они должны все более и более опускаться, я думаю! Бывает еще и другое, что доводит некоторых из нас — женщин — до отчаяния. Но я не могу говорить вам об этом. Вы должны сами увидеть, в чем дело, если вы действительно интересуетесь.