Второй вариант - Юрий Теплов

А «посох удачи», то бишь терпение, то гнулся, то потрескивал. Не хватало у нас терпения. Уже и новенькие стриженые первокурсники появились, на которых мы глядели с высоты своего выпускного положения и называли между собой цыплятами.

Все жданки прождали, а все равно приказ о присвоении лейтенантских званий застал вроде бы даже врасплох. И когда дежурный по училищу объявил сбор в клубе для вручения погон и распределения по округам, все выпускники даже подрастерялись и попритихли.

Мы уселись в зале все трое рядом, глядели то на президиум с нашим стареньким генералом во главе, то на большую таблицу, извещающую, сколько и в какой округ будет направлено выпускников училища. Почему-то меньше всего было вакансий в Прикарпатский округ. А раз меньше, значит, больше всего желающих.

— Андреев! — вызвал начальник штаба первого.

— Прикарпатский, — ответил тот и рубанул строевым по клубному асфальтовому полу к президиуму, где генерал вручил ему погоны и диплом первого разряда.

Сначала зачитывали список тех, кто закончил училище по первому разряду и имел право преимущественного выбора места службы. Из того, что есть, конечно. Мы с Сергеем тоже можем выбрать округ, где начнется наша служба. Иван не дотянул, но все равно мы все трое уже решили, что едем на Дальний Восток. Желающих туда немного, так что и до Ивана очередь дойдет.

— Ты слышишь, все Прикарпатский выбирают, — говорит Сережка.

— Ты слышишь, Иван, — говорю я, — все Прикарпатский выбирают.

Сергей поворачивается ко мне:

— А ведь мы дураки. На Восток всегда можно успеть.

Я машинально киваю головой.

— Киевский...

— Прикарпатский...

— Вот она, Синяя птица, Ленька! Слышишь, где живут Синие птицы? — шепчет Сергей.

— Зайцы, — поправляю я.

— Нет, птицы. Зайцев я придумал, чтобы не повторяться. Метерлинк «Синяя птица».

— Северо-Кавказский...

— Прикарпатский...

— Давай махнем в Прикарпатский, а, Лень?

— Ты что, Сергей? Нас же трое!

Взгляд у него виноватый и беспокойный, как тогда, в поле во время дождя, при свете фары.

— Слышишь, — продолжает он, — пока молодые, хоть Россию посмотрим. Понимаешь, право выбора! Больше права выбора не будет.

Я сижу словно оглушенный. Меня заворожили слова «право выбора». Падает сверху, бьет сбоку, сзади: «Прикарпатский», «Одесский», «Прикарпатский»... Иван, ткни меня, чтоб я очнулся. Уже вызывают лейтенантов на букву «Г». Я прихожу в себя и гляжу на Сережку. Сейчас вызовут его.

— Гольдин!

— Прикарпатский.

Еще можно крикнуть, что ты ошибся. Все можно как-то повернуть. Пока еще нас трое. Иван опустил лобастую голову. Я сижу посередине между ними и не вижу ничего, кроме сцены. Сейчас настанет моя очередь.

...Я оглядываюсь сегодня на того лейтенанта и понимаю, что он просто-напросто мальчик. Только этого не видно, ведь ему двадцать лет, а на его погонах две звездочки. Военная форма — символ мужества. Этот мальчик думал, что он — мужчина, но он еще не был им.

Оглядываюсь на того Леньку Дегтярева и возвращаюсь к нему, в душный и шумный зал военного училища...

«Да, это мое право — выбирать, — думал я. — Куда хочу, туда и еду». Что оно такое, Прикарпатский? Мягкий климат и много садов?.. А Сережка уже выбрал. «Ты Лидуху помнишь?» В Прикарпатском округе тоже горы. И, кажется, даже кедры. «Терпение — посох удачи». А может, право выбора — посох удачи? Мать мне когда-то говорила: «Удачи тебе, сынок».

— Дегтярев!

— ...

— Дегтярев!

— Прикарпатский.

Ну вот и все. Почему ты не смотришь, Ленька, на Ивана? Тебе стыдно? Скорее бы закончилась эта перекличка! Ты что-то потерял, Ленька?..

— Все в порядке, Ленчик! — говорит Сергей. — Синие зайцы от нас не уйдут!

Так что же ты потерял, Ленька?

— Понимаешь, Иван...

— Все правильно, Леня. У тебя же первый разряд...

...Голубые Иванушкины глаза... Грустные Иванушкины глаза... Он уехал на Дальний Восток.

Когда наступает вечер, синий, как воды в горном озере, когда звезды становятся похожими на спелые алма-атинские яблоки, я заставляю себя вспоминать далекий город.

...Девчонка идет по лужам. На руку наброшен плащ-непромокайка, в другой туфли-гвоздики. Плевать девчонке на дождик! Разметал он у нее прическу. Идет она, спеленатая мокрым платьем, одна посреди улицы и улыбается сама себе. А на автобусной остановке стою я. И глаз не могу отвести от выросшего из дождя чуда. День скатывается в сумерки, День опять что-то уносит.

Минуты уходят, как уходит все, кроме памяти. Девчонка уходит в дождь с наброшенным на руку плащом... Стой, планета! Кончай крутиться!

И взрослый, уже седеющий мужчина отправляется за чудом...

Вот что я заставляю себя вспоминать. Заставляю. Сотни клавиш в памяти. Задержалась на одной рука. Песок и уставшие мальчишки в гимнастерках с белыми разводами.

— Ты знаешь, — говорит курсант Гольдин, — когда-нибудь мы станем солидными мужчинами и будем вспоминать вот эту дорогу и даже этот песок. И будем считать, что были счастливы... Ты опять думаешь о ней?

А что такое счастье? Как обнаружить его не в прошлом, а сейчас, сию минуту, чтобы потрогать руками?

Я не слышу, о чем говорит Сережка. Вернее, слышу. Но это нисколько не мешает мне видеть наш длинный, как коридор, школьный зал, серьезную девочку в очках и слышать вальс Хачатуряна. Вот тогда я был действительно счастлив.

— Все равно станем вспоминать, — продолжает Гольдин. — Точно, Иван?

Иван не откликается, руки раскинул, под головой противогаз, рядом сапоги с портянками.

— Спишь ты, что ли, Иван?

— Нет.

...— Ты помнишь наши марш-броски? — спросил меня Иван пять лет спустя.

— Помню.

— Хорошее было время, однако.

Он очень изменился за пять лет. Исчезла в нем несимметричность. То ли он весь вытянулся, то ли современная прическа его так изменила. Лишь глаза остались все те же, но уже не казались попавшими на его лицо по ошибке.

Я приехал к нему на Дальний Восток во время отпуска, и мы трое суток прожили в тайге на берегу реки. Один берег у нее был скалистый и весь седой, словно годы не обошли даже камень метой времени.

Мы стояли на этом берегу, забыв про удочки, про листопад, про женщин.

— Хорошее было время, — повторил он.

Мы всегда говорим: «Вот вчера...» Мы всегда торопимся в завтра, забывая, что обычный сегодняшний день станет золотым вчерашним. Мы сидели на берегу реки и вспоминали. Но скоро-скоро эти минуты вторгнутся в нашу память и покажутся сном, сбывшейся на миг мечтой... Стой, планета, кончай крутиться!

— А Дина как? — спросил Иван.

Это она пришла в мою жизнь из длинного, похожего на коридор, школьного зала. Пришла за много лет до того, как из весеннего дождя выросла девчонка, спеленатая мокрым платьем.

ЛЕЙТЕНАНТСКИЕ ЗВЕЗДЫ

Прямо за околицей начиналось поле, затем бугор и опять поле. И уж потом глазу открывалось двухэтажное здание. Это был штаб полка. Поодаль от него параллельными рядами стояли приземистые бараки-казармы. Ближняя к штабу была наша. Здесь мы с Сергеем начали свою офицерскую службу.

Жили на частной квартире у тети Маруси. Домой приходили поздно. Мылись, брились и отправлялись к церкви. Там, на небольшом пятачке, молодежь устраивала танцы. Иногда к танцующим присоединялся и батюшка, парень лет двадцати трех, по имени Андрей. Был он худой и долговязый, а в общем-то такой же, как и все. И иногда Сергей заводил с ним разговор:

— Послушай, Андрей, зачем ты подался в попы?

Тот отмахивался и скалил зубы. А Сергей допытывался:

— Из-за денег, да? — И, не получив ответа, подъезжал с другого бока. — Но ты хоть в бога-то веришь?

Батюшка опять скалил зубы, и в конце концов Сергей прозвал его Скалозубом.

Может быть, Скалозубу дали нагоняй за непоповское поведение или по какой другой причине, но вскоре он обзавелся матушкой, привез со станции Таньку-буфетчицу и остепенился. Я тоже собирался во время отпуска «остепениться», но это было за дождями и метелями, будущим летом.

«Не загадывай, а то не сбудется», — сказала мне однажды во время отпуска Дина.

...Мы сидели на берегу тихой речки-чистюли Демы, там, где когда-то были с ее родителями. Луговина по-прежнему была усыпана ромашками, и редкие паутинки висели в воздухе.

— Не загадывай, а то не сбудется.

Ветер свалился из ниоткуда. Бело-желтое озеро на лугу колыхнулось. Просигналил дальний гудок автомобиля, она зябко поежилась, словно не одни мы были, а под надзором.

Она была примерной дочерью и всегда оглядывалась на маму. Мамы — это счастье. Мамы — это пристань, куда хочется прибиться после бурного плавания. Мамы — это все. Но они, бывает, ошибаются. И тем чаще, чем больше любят свое ненаглядное дитя...

Настанет ли то лето, которое она пообещала мне и которое прячется за будущими дождями и снегами?.. Разноцветные конверты мои, как листья осенью, — только в одном направлении. И всего два письма от нее...