Constanta - Марьяна Куприянова

ж, уже хорошо, – одобрил он, безэмоционально осматривая идущую навстречу нам девушку, которая во все зубы ему улыбалась. – Не думал, что Вы так с лету определитесь. Ну, а конкретнее? Лирика или проза?

– «Герой нашего времени», – ответила я с прежней уверенностью.

– Отлично, – растерянно обронил он.

– Ну все. Теперь можете и домой ехать. Вы же только за этим явились.

– Вообще-то не только за этим, – остановился он, и я тоже остановилась, в надежде поворачиваясь к нему. Его глаза смотрели с таким выражением, что мне больше не нужно было никакое солнце, чтобы не ощущать холода до конца жизни. Кто бы знал, как сильно я хотела услышать от него что-то действительно искреннее в тот момент.

– А зачем ещё? – дрогнувшим голосом спросила я.

– Узнать, как Вы себя чувствуете в целом. Когда выписываетесь. Чтобы составить график будущих встреч. А ещё – обсудить наш последний телефонный разговор.

– Чувствую себя лучше всех, – мастерски не выдавая катастрофического разочарования, отвечала я, – выписывают на днях. А вот обсуждать там нечего. Я все решила.

– Помнится, Вы мне уже однажды говорили нечто подобное, а потом передумали.

– Дура была. Здесь все абсолютно точно.

– Дура? Это еще почему?

Я грустно усмехнулась и пошла дальше, оставляя его позади с малость ошеломленным лицом. И почему мужчины так любят прикидываться? Неужели трудно понять все по моему внешнему виду, поведению, ну или, в конце концов, прочесть мои мысли? Неужто я, одна из многих его студенток, повадки которых он должен уже изучить досконально, до сих пор для него закрытая книга?

Он догнал меня в два шага и молча пошел рядом, передумав что-либо выяснять. Понял, что я не в духе, и он все равно ничего не добьется: народу здесь много, просто так к себе не привяжешь и за руки не схватишь.

– Расскажите мне тогда, как вышла та ситуация с Корнеевой? – спросил Довлатов после нескольких минут прогулочного шага.

– Разве непонятно? Высказалась в мой адрес некрасиво, вот и я ей сказала, что думаю.

– Что конкретно она говорила?

– Я не помню, – резко ответила я. – И не должна запоминать. Что вообще за расспросы?

– Хочу знать. Если это была явная провокация со стороны преподавателя, Вы можете написать на нее заявление. После конфликтной комиссии она не должна относиться к Вам предвзято.

– Она меня ненавидит и еле терпит мое присутствие на лекциях – вот, что она дала ясно понять.

– Тогда Вы вправе просить декана заменить преподавателя.

– Ха, это кем же нам ее могут заменить?

– Может быть, Завьяловой. А может, и мной, – безразлично ответил Довлатов, пожав плечами.

– Не надо мне такого счастья. Мороженого хочу, – сказала я, взглянув на его грубый профиль, и решительно зашагала к лотку с розовым тентом.

– Стойте! – ринулся он за мной. – Вам разве уже можно?

– Я сама себе начальник. И сегодня разрешаю. Дайте рожок с малиновым джемом.

– И мне тогда тоже.

– Да Вы бы ехали домой, не тратьте на меня выходной день. Мы же вроде все обсудили.

Одинаково откусывая вафлю и слизывая джем, мы неспеша прошли к лавочке, с которой только что упорхнула влюбленная пара.

– У меня есть еще немного времени, чтобы доесть мороженое, – ехидно сказал Довлатов, взглянув на экран мобильника. Странно, но он первый повстречавшийся мне мужчина такого возраста, который не носит наручных часов.

От жары мороженое таяло быстрее, чем мы успевали его съедать, текло по рукам, склеивая пальцы. И если я еще хоть как-то, то Довлатов вообще весь измазался. Медведь, одним словом. Создание неуклюжее, но мощное. Чертыхнувшись, он поднял руки над коленями, и только сейчас я заметила, что рукав футболки наполовину скрывает татуировку на объемном предплечье.

Какие же у него руки, даже слова не подобрать. Такое ощущение, что он когда-то давно ночевал в спортзалах, а потом резко перестал заниматься. Явных выпирающих бугров не осталось, а вот массивность – это да… А тату – какие-то неясные черные кляксы, на фоне которых бежит нечто вроде пульса, ломаная линия.

– У меня в сумке салфетки. Вы не могли бы?.. – попросил Довлатов, поворачиваясь ко мне другим боком и держа ладони подальше от одежды.

Я по чужим вещам лазить не люблю. Но не отказывать же в помощи. Пришлось нагнуться над его коленями, расстегнуть молнию, запустить руки в ворох чужих вещей – в сумке у него царил такой же хаос, как и на голове. И все это в напряженном молчании. Мне казалось, что уже все люди смотрят на нас, гадая, что же я могу делать в такой позе над симпатичным мужчиной раза в два старше меня. Зато я могла нюхать его безо всякого смущения, и от этого запаха кружилась голова. Довлатов, однако, заметил, как глубоко я дышу вблизи его тела, посмотрел настороженно, но спрашивать ничего не стал.

Извлекши упаковку, я достала одну салфетку себе, а другую великодушно отдала ему. Он задумчиво поблагодарил, будто витал где-то в своих мыслях, и принялся долго и тщательно вытирать ладони. Как будто тянул время. Мне показалось, общее молчание каким-то тайным образом сблизило нас, как бывает у людей, которым есть, о чем помолчать вместе. Как у меня с моим отцом.

– Извините, если когда-нибудь чем-то Вас обидела. Я, наверное, грубый человек, – внезапно разоткровенничалась я.

– Наверное? – с улыбкой переспросил он.

– Этим вопросом Вы сейчас убили во мне всю вежливость, которая только что хотела вырваться наружу, – с кислым лицом я отвернулась от ухмыляющейся черной бородки и сочных малиновых губ. Не мои. Так хочется прикоснуться, почувствовать. А нельзя.

– Я пошутил, Яна.

– В каждой шутке доля шутки, а все остальное – правда. Кстати о веселье. Я знаю, кто автор той надписи на стене.

– Откуда?

– Скажем так: мне рассказал человек, у которого нет мотива лгать.

– Кто автор? – у Довлатова напряглись руки, но лицо осталось доброжелательным; область вокруг глаз покрылась сеткой глубоких морщин.

– Наша староста, – не без улыбки ответила я, следя за его реакцией.

Но никакой реакции не было. Как будто он этого и ожидал.

– Ясно.

– Вы что, в курсе были?

– Нет. Откуда?

– Могли хотя бы изобразить удивление, для убедительности.

– Яна, это были всего лишь догадки.

– На чем они основаны?

– На особенном отношении вашей старосты ко мне, – нахмурившись, ответил он. – Мне пора. Выздоравливайте, и начнем уже, наконец, готовиться к конференции.

Довлатов поднялся на ноги, сразу же становясь внушительно высоким, не то, что сидя. – Вот черт.

– Что?

– Подруга моей жены.

– Где?

Но подруга его жены не заставила себя долго ждать, подлетая к нам. Невысокая женщина в фиолетовом