Рождение казака - Евгения Ляшко

себе под горло, чтобы она была равноправным участником всего происходящего, поплёлся позади друга, шествующего за настоятелем. Юноши с игуменом вышли из трапезной, свернули направо и по скользким от накрапывающего дождика деревянным мосткам проделали небольшой путь к продолговатому зданию с кельями. Пройдя узкий, пахнущий лампадным маслом коридор до конца, они оказались у крепкой двери с прикрытым квадратным оконцем. Отец Нифонт приоткрыл створку. Взоры парней и Елены Юрьевны скользнули в аскетическую келью. Посередине комнатушки в ветхом одеянии, под рассеянным утренним светом, струящемся из пары окон, смотря на иконы в углу и читая молитвы на коленях спиной к входу, стоял беловласый сгорбленный старец с довольно-таки крупным телосложением, непривычным для худощавых обитателей монастыря.

Из уст игумена легким облачком слетело приветствие:

– Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас.

Склонённый монах незначительно повернул голову, высветив приятной белизны лицо. Его выразительно-проницательный, наполненный глубокой мудростью небесно-голубой взгляд прошёлся по оконцу и чуть заметно изменился.

Пальцы Елены Юрьевны неосознанно сложились, чтоб сотворить крестное знамение, и она с благоговением произнесла:

– Господи, Боже мой, это же Серафим Саровский! – женщина трижды перекрестилась, и заплакала: – Мы спасены, он нас отмолит!

Дыхание Паши перехватило, он как пойманная рыбка хватал воздух, и еле слышно выдавил:

– Там Саровский. Серафим Саровский.

Глаза Глеба от изумления превратились словно в чайные блюдца.

Между тем послышался мягкий шёпот настоятеля, закрывающего створку:

– Полагаю, уразумел просьбу вашу Серафим. Помолится за вас. И воздаться вам по делам и помыслам вашим.

– Так, а что за чудо нам надо было сделать? – спохватился Степанцев, когда вышли на двор.

– И дела и мысли праведные есть чудо, – отозвался отец Нифонт.

– Не понял. Что чудесного в том, чтобы жить по правилам? – захлопал глазами Бойченко.

– Евангелие нам говорит, что чудо это преумножение хлебов, но и произрастание хлеба, тоже таковым является. Творцом всё устроено – и как пшеница родится, и как вода течёт, и как весной земля просыпается. Потому чудо есть присутствие Бога во всём, что в нашей жизни имеется. Как только человек признаёт это, то он готов не только наслаждаться чудесами со стороны родителя своего, но и участвовать в них, творить, созидать, познавать себя и окружающий мир, оттого пути его множатся разнообразием. Нет оков, открыт он, принимать дары Божьи. Коли покаялись вы, очистились от дум тёмных, поразили гордыню, то придёт к вам избавление, вернётесь в тот миг, что пред выбором стояли. Искреннее покаяние окрыляет.

– Вот он тот самый гиперскачок! Покаяние – это не просто раскаяние, это кардинальная переориентация системы мышления личности! – воскликнула дипломированный психолог.

– Пройдите в храм, помолитесь, – посоветовал игумен и покинул ребят, в одночасье ставших будто осиротевшими.

Отследив пока настоятель скрылся из виду, юноши степенно зашли в собор. Устроившись в укромном углу около иконы Николая Чудотворца, поставив зажжённые свечи в канди́ло****, друзья, погрузились в обращение к одному из самых известных покровителей страждущих.

Необычное необъятное восхищение накрыло Пашу, и нотки щенячьего восторга запрыгали в его настроении:

– Глеб, слушай только дошло. Выходит так, что молитва – это же то же самое по действию, как и заговор какого-нибудь ведуна. Она лечит, и дух поднимает.

С почтительным упоением Бойченко ответил:

– Только чтобы высшие силы природы услышали, помимо правильных слов ещё и душа светлой должна быть без грехов.

Елена Юрьевна хотела как-то прокомментировать, но её слова потонули во внезапно появившейся пелене.

*клобук – цилиндрический головной убор без полей, слегка расширяется к верху, обтянут чёрной тканью, которая ниспадает плащом.

**затвор у монахов – уединение в беспрерывной молитве.

***келья – жилище монаха в виде отдельной комнаты.

****канди́ло – большой подсвечник, стоящий в церкви перед иконой.

Глава 29

Все трое быстро заморгали. Они снова были в домашнем кабинете Елены Юрьевны. В воздухе стоял едкий удушливый запах. Заслезившиеся глаза Глеба, стоящего на ковре посередине помещения, неистово закружили по комнате, останавливаясь на мутных отметинах глухого танца дождя по оконному стеклу, включённом ажурном торшере, початых сладких кругляшах зефира в шоколаде в вазочке на кофейном столике, оторопелых привычного вида Степанцевых на кушетке.

Так же как и друг, пробежавшись взором по комнате, Паша громко икнул. Сомнений не было. Это был тот самый момент до того как они провалились на два века назад.

Бойченко неловко хохотнул в кулачок:

– Э-э-э, пошутили, и хватит. Прошу прощения, но я пойду. А то мне кажется, что из-за этого эксперимента на меня галлюцинации нападать начали.

Психолог будто очнувшись, промчалась к окну и, распахнув его настежь, протараторила:

– Починим проводку, и потом, может быть, повторим наши исследования, а пока всем лучше выйти отсюда.

Глеб вежливо откланялся, и стремглав направился к выходу. Паша проводил одноклассника. Когда он вернулся, то в кабинете было ощутимо свежо, а мама, уже закрыв окно, задумавшись, стояла, вытянув губы трубочкой. Она держала в руках обломки цаты. Их взгляды встретились.

– Это было на самом деле? Да? Это, правда, было? – обескураженно спросил сын.

– В научных трудах Карла Юнга и ему подобных светил психологии есть намёки на то, что нечто подобное возможно, – уклончиво ответила мама.

– Что будем делать с этим? – Паша кивнул на осколки артефакта.

– Я знаю, только один священный, намоленный огонь, который навсегда вытравит колдовство и окончательно уничтожит цату, – уверенным тоном заявила Елена Юрьевна, и спросила:

– Съездишь со мной?

Паша стал застёгивать верхние пуговицы на рубашке:

– Уже собираюсь.

Ненастье стихло, вечерний город опустел, подарив свободное передвижение по улицам Кубанской столицы, и через полчаса мать с сыном были у мемориального комплекса, где Вечный огонь сжигал в себе немало тягостных дум и душераздирающих фрагментов памяти минувших ужасов Второй Мировой войны. Языки пламени приняли и осколки цаты. Натянув сильнее капюшон кадетской куртки, Паша поддерживал под локоток маму, которая прятала озябшие ладони в карманах пальто, они какое-то время постояли молча, не в силах оторвать взгляд от огненной пляски.

Елена Юрьевна отрывисто вздохнула:

– Надо будет в церковь заехать, свечки поставить к иконе Серафима. Какая же, однако, удивительная судьба у святых отцов. Так много запредельного знают, энергетический баланс планеты поддерживают, а этого никто не видит… Не видит, пока не столкнётся в лобовой атаке с Лукавым.

– Или на собственные неразумные желания пока каждый не напорется. Получается, что человек должен конвоировать свои желания.

– Никакой конвой с мечтами не справится. Надо сначала всё продумать, последствия я имею в виду, а потом уж и стараться осуществить мечты. Б-р-р-р. Даже не хочу